16 мая 2017 г.

¸    ♥<b>Ольга Берггольц </b>  ♥   ¸ 
<i>
Много лет назад, теплым июньским вечером 1933 года, молодой широкоплечий мужчина нес ее на руках по крутой каменной лестнице наверх, к дверям квартиры № 30, куда они недавно перебрались. Муж целовал ее на каждой ступеньке, а она смеялась и гладила его по голове. Мир казался простым и понятным, жизнь — прекрасной.

Их дом — коммуна инженеров и писателей — строил архитектор-идеалист: общие кухни и комнаты отдыха, душевые в конце коридоров, огромная терраса на крыше. В тот год он был новеньким, как только что отчеканенный гривенник, свежая краска на лестничных клетках блестела, все ступеньки были целыми.

Теперь перестроенный, давно не ремонтировавшийся дом напоминал трущобу: Ольга Федоровна Берггольц преодолела несколько ступеней, взялась за сердце и поняла, что выше не поднимется. Тогда ей было 23, теперь — 60; на дворе семидесятые годы, и она, толком не понимая зачем, отправилась в это сентиментальное путешествие.

В 1933-м она была никем. Начинающая писательница, которой не удавалось пробиться, успешно работающая для детей и тяготящаяся этим — ей хотелось большего. В 1970-м в свое прошлое отправилась легендарная, хоть и не избалованная государственными наградами поэтесса: Ольга Берггольц превратилась в живой символ Ленинграда, и ее слава не была связана ни с премиями, ни с орденами, ни с тиражами. Всю блокаду в насквозь промерзшем, умирающем от истощения, заваленном трупами городе раздавался ее голос. Висящие на улицах черные тарелки репродукторов не выключались никогда, и ее стихи звучали, когда обессиленные люди спускались к замерзшей Неве за водой, во время артобстрелов, в самые тяжелые блокадные дни, когда дневную хлебную пайку иждивенцев урезали до 125 грамм. Ее голос был с Ленинградом всю войну, и она стала олицетворением стойкости и победы

</i>
 //////////////////////////////////////////////////
<b>
Бессонница
</b>
В предутрии деревня,
лесная сторона.
И слухом самым древним
бессонница полна.

Пыхтят и мреют кочки
у залежей озер.
Над кладом кличет кочет
в двенадцатый дозор.

А в чаще бродят лоси,
туман на их рогах,
глядят, обнюхав росы,
за синие лога.

К осокам тянут утки —
прохладны крылья всех;
и теплый заяц чутко
привстал в сыром овсе...

Мой милый где-то дрогнет
за кряквами пошел.
Тревожен пыж у дроби,
и холод словно шелк.

...Предутреннему зверю,
ночному ковылю,
тебе и кладу - верю,
как песне, и люблю...
</i>
• • 

Комментариев нет:

Отправить комментарий