~ °l||l°~
<b> Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b> <i> Александр и Лев ШАРГОРОДСКИЕ
НЕВЕСТА ДЛЯ НАШЕГО ПОЛКОВНИКА, КОТОРЫЙ БЫЛ МАЙОРОМ
</i></b>
☝☟
<i>
Комиссар крякнул, поправил орденские планки на кителе и
сказал:
— Слушаю вас.
— Я инвалид войны, — начал папа — был на Ленинградском
фронте, в добровольческой дивизии. Мы стояли на Пулковских высотах, и у нас
была одна винтовка на троих, причем все трое не умели стрелять и первое время,
по ошибке, обстреливали друг друга, то есть свои же позиции.
— У нас идет призыв, — сухо перебил комиссар, — переходите к
сути дела.
— ... Мы заряжали миномет
не с той стороны, — продолжал папа, — и чуть не уложили
политкомиссара…
— У меня очень мало времени, — оборвал полковник.
— Да, так вот, морозы стояли ужасные, и я отморозил ноги.
Привезли меня в госпиталь на Фонтанку, а наркоза нет...
— Что вам надо? — спросил полковник.
— Военный билет, — охотно сказал папа.
— У вас нет билета? — ужаснулся комиссар. — А где же он?
В кабинете было тепло, папа был одет, во флот его не
призывали, и поэтому он спокойно ответил:
— Потерял во время войны, когда шел в атаку на врага. — И
добавил, - В День танкиста...
— Почему вы не заявили об этом раньше? — спросил полковник.
— Так война же была, — резонно заметил папа.
— А потом?!
— Восстанавливал народное хозяйство и думал, что он лежит на
своем месте, в шкафу под фуфайкой...
— Он думал, — недовольно протянул комиссар и вновь поправил
орденские планки, — он думал...
И затем вдруг спросил у папы:
— А зачем вам, собственно, билет? Политика у нас мирная,
войны не будет, а если империалисты развяжут, мы вас все равно не призовем. Вы
пожилой, инвалид войны... Мы вас в другое место отправим.
— И я так думал, — обрадовался папа, — поэтому и выбросил.
У папы перехватило дыхание. Мама правильно говорила, что у
него длинный язык.
К счастью, полковник Куницын был глуховат. Раньше он служил
в артиллерии и теперь хорошо слышал только залпы орудий.
— Идите и живите спокойно, — сказал комиссар, — без билета.
— Спасибо, — поблагодарил папа, — но что же я сдавать буду?
— А не надо сдавать, — успокоил комиссар.
— Нет, надо! — настаивал папа.
— Зачем?
— Вы что, не знаете?!
— Нет, — ответил комиссар.
— Я ж в Израиль еду, — пояснил папа.
Наступила тишина. Такую тишину полковник Куницын помнил
только один раз — перед Курской битвой, а папа так вообще не помнил. Первыми
заговорили орудия полковника Куницына.
— Билета вы не получите, — сказал он.
— Послушайте, — начал папа, — дайте, я тут же верну!
— Ни за что!
— Прямо в кабинете.
— Никогда!!! Вы едете в Израиль и просите наш воинский
билет?! Никогда!!!
— Так ведь — чтобы сдать, — старался объяснить папа.
— Мы выдаем билеты с другой целью, — полковник Куницын
встал, — защита отечества — святой долг каждого советского гражданина, а вы...
— Я выполнил, — напомнил папа.
— ... А вы изменник и предатель! Как вы могли совершить
такое?!
Речь шла об отъезде в Израиль, но папе вдруг показалось, что
полковник имеет в виду военный билет.
— Случайно, — сказал папа, — думал, не пригодится. Взял и
выкинул в ведро. Порвал и выбросил...
Полковник Куницын услышал, от волнения у него обострялся
слух.
— Что вы выбросили? — осторожно поинтересовался он.
Папа врать не умел, даже полковникам.
— Военный билет, товарищ полковник, — отрапортовал он.
У полковника с френча упали орденские планки.
— Куда? — спросил он.
— В мусорное ведро, товарищ полковник!
Папа чеканил каждое слово, будто он на Красной площади, а
Куницын принимал парад. Полковник услышал все, но особенно ясно — «мусорное
ведро».
— Во-он отсюда! — заорал полковник, да так громко, что папе
показалось, что он вопит в микрофон. — Во-он!!!
— Простите, — извинился папа, — я думал, что…
— Таким нет пощады! — кричал полковник. — Вы выбросили
воинский билет в мусорное ведро — и вы понесете заслуженное наказание!
Во-о-он!!!
— Слушаюсь, товарищ полковник, — вновь отчеканил папа и,
опираясь на палочку, покинул кабинет комиссара.
… Когда папа вернулся, мы поняли, что произошло
непоправимое.
— Что? — тихо спросила мама.
— Собирай вещи, — ответил папа.
Мама все поняла.
— Ты сказал, что выбросил билет в ведро?
Папа кивнул головой.
— Шлемазл, — сказала мама, — за все годы ты ничему не
научился. Попугай может повторить фразу, а ты нет! Почему ты не сказал, что
потерял билет в атаке?!
— Потому что меня призвали во флот. Тебя бы призвали — ты бы
еще не то сказала…
Мама долго вздыхала.
— И что же будет? — спросила она.
— Будет заслуженное наказание, — скромно ответил папа.
Мы стали гадать, что бы это могло означать, и как ни
старались — ничего хорошего не получалось. Если сажали незаслуженно, то что же
могли дать «заслуженно»? Короче: Тель-Авив не получался, а в лучшем случае
«Кресты».
Правда, к «Крестам» папа привык. Он уже бывал там
незаслуженно, может, «заслуженно» будет иначе? И все-таки он бы предпочел
долину Иордана. Мама готовила сырники и поставила наше любимое сливовое
варенье, но никто ничего не ел. Мы сидели на кухне, молчали и пили остывший
чай.
— Лучше б уж тебя из партии исключали, — сказала мама.
И здесь раздался звонок. Мы открыли. В дверях стоял
полковник Куницын.
Папа начал прощаться.
— Добрый вечер, — произнес полковник, — вы уходите?
— Так точно, товарищ полковник, — выпалил папа.
— С чего вы взяли, что я полковник? — спросил полковник
Куницын. — Я майор, и потом я ненадолго...
— Мы понимаем, — сказала мама, — вы работаете быстро. В
тридцать седьмом за ним пришли через неделю, в сорок восьмом — через день, а
сейчас — через тридцать минут! Прогресс...
— Я прямо с работы, — извиняющимся голосом произнес Куницын,
— я могу зайти завтра.
Он направился к двери и тут произнес фразу, от которой нас
всех зашатало.
— Гут шабес! — сказал полковник Куницын. — Шабат шалом!..
Первой опомнилась мама.
— Гут шабес, товарищ полковник! — отчеканила она.
— Я майор, — поправил Куницын.
— Мне все равно, — сказала мама, — вы не поужинаете с нами,
товарищ генерал?
— С удовольствием, — сказал Куницын и достал из шинели
бутылку, — я не знаю, евреи пьют водку в субботу?
Мы дружно закивали, и полковник разлил.
— Лехаим! — гаркнул полковник и опрокинул рюмку. Мы, как по
команде, последовали его примеру.
Куницын взял мамин сырник, намазал его вареньем и
мечтательно произнес:
— Красивая страна Израиль, красивая, но маленькая, с
Новгородскую область. А Иордан — с Фонтанку... Но красивее. Я в Иордане плавал.
И в Мертвом море плавал. Соли там — больше, чем в Балхаше! Лежишь на спине и не
тонешь, и в небо смотришь. А небо в Израиле высокое, как летом на Украине...
Мы молчали, как фаршированная рыба.
— Я не стукач, — вдруг начал полковник, — если вы хотите, мы
можем сменить тему и поговорить о чем-нибудь другом, скажем, о новом пятилетием
плане...
— Что вы, — сказала мама, — мы просто поражены, что вы были
в Израиле.
— С пушками, — объяснил полковник, — у меня даже орден
израильский есть, вернее, был. Я его в Фонтанку выбросил. Так было спокойнее...
Мамины сырники пользовались большим успехом у Куницына, и к
концу его рассказов о Монголии, Китае, Испании и Израиле, где он бывал со своей
артиллерией, оставался всего один, и мама принялась за штрудель.
— Всем нужны были пушки, — резюмировал полковник, — а в
результате я плохо слышу...
Извинившись, он съел последний сырник и попросил у папы
продемонстрировать, как он выкинул свой билет.
Папа почему-то просиял и стал охотно показывать, как он брал
билет, как рвал, как нес к ведру и как туда кидал.
Полковник внимательно изучал все детали, особенно траекторию
падения билета в ведро. Он даже дважды заглядывал туда и, когда вынырнул второй
раз, в упор спросил:
— Простите, у вас случайно не найдется жены?
— Как же, — удивился папа, — на кухне.
И указал на маму, готовящую штрудель.
— Для меня, — уточнил полковник.
</i>
▻
Продолжение следует
      ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~
°l||l° ~
