♥´`)
,•´ ¸,•´`)
(¸,•´ (¸♥ ღ
———⎝⏠⏝⏠⎠———  <b> ПОКА
ТЫ БЫЛА СО МНОЮ, Я ЗНАЛ, ЧТО Я СУЩЕСТВУЮ...</b>
<i>
Я был только тем,
чего ты
касалась ладонью,
над чем в
глухую, воронью
ночь склоняла чело...
</i>
Давным-давно
доказано, что быть музой великого поэта — занятие неблагодарное, а порой и
опасное. Мало ли что взбредет в голову гению? То он вызовет соперника на дуэль,
то пустит себе пулю в лоб...
Нобелевский лауреат Иосиф Бродский, которому 25 мая исполнилось бы 76 лет, по части сердечных дел
тоже не был исключением, хотя и умер своей смертью. Однако он обошел всех
собратьев по перу по числу посвящений одной единственной женщине — загадочной
«М.Б.»
.Юную художницу Марину
Басманову часто сравнивали с холодной водой. Ее таинственная красота и
величавость буквально завораживали современников. Ее друзья отмечали, что она
всегда тянулась ко всему загадочному и покрытому завесой тайны.
О Марине Басмановой Анна Ахматова как-то задумчиво сказала:
«Тоненькая, умная и как несет свою красоту! И никакой косметики. Одна холодная
вода!» И действительно, в этой девушке всегда было что-то таинственное и
величавое, присущее только водной стихии. Что-то, что ее тезка Марина Цветаева
в свое время тонко подметила: «Кто создан из камня, кто создан из глины, а я
серебрюсь и сверкаю! Мне дело — измена, мне имя — Марина, я — бренная пена
морская».
Марина Басманова родилась и выросла в Ленинграде. Ее отец,
Павел Иванович Басманов, был известным художником, учеником самого
Петрова-Водкина. Так что любовь к живописи передалась девушке по наследству.
Когда она, будучи начинающим художником-иллюстратором, заходила в Эрмитаж
полюбоваться на полотна великих мастеров, многие посетители-мужчины невольно
оборачивались ей вслед. Высокая и стройная, с высоким лбом, темно-каштановыми
волосами до плеч и зелеными глазами, она сама казалась сошедшей с одной из
картин эпохи Возрождения.
<i>
Твой локон не свивается в кольцо
(и пальца для него не подобрать)
в стремлении очерчивать лицо,
как ранее очерчивала прядь...
</i>
Недостатка в поклонниках у молодой художницы не было, но она
не торопилась расставаться со своей свободой. По свидетельству друзей, хорошо
знавших Басманову, она отличалась от своих сверстниц еще одной чертой — любовью
ко всему таинственному и загадочному
Басманова даже изобрела особый шифр, чтобы вести личный
дневник. А на стене в ее комнате этими же кодовыми знаками был начертан
необычный девиз: «Быть, а не казаться». Порой ее выходки вызывали недоумение у
окружающих. Что сблизило ее с Бродским никто не знает. Подруга поэта,
писательница Людмила Штерн, в своей книге «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph»
упоминает о Басмановой так: «Она казалась очень застенчивой. Не блистала
остроумием и не участвовала в словесных пикировках, когда мы друг о друга
точили языки. Бывало, за целый вечер и слова не молвит, и рта не раскроет».
Может быть именно это столь редкое умение слушать и привлекло будущего
Нобелевского лауреата.
А вот что рассказывает Алла Уфлянд, вдова поэта и друга
Бродского Владимира Уфлянда.
- Художница Марина Басманова - та роковая женщина, которую
Иосиф любил всю жизнь, - рассказала Алла Валентиновна. - Высокая, черноволосая,
с тонкими чертами лица, изящная. Она
была воплощением холодной красоты. Позже Ося говорил о ней: «Знала бы ты, какая
она пиявка!»
Иосиф Бродский и Марина Басманова впервые встретились 2 марта
1962 года на вечеринке в квартире будущего известного композитора Бориса
Тищенко. Поэту еще не было и 22 лет, Марина двумя годами его старше С того дня
они не расставались ни на миг. Часами они могли гулять, держась за руки,
безудержно целоваться на глазах досужих прохожих. Бродский читал ей свои стихи
и высоко ценил мнение любимой. Марина же в свою очередь неустанно рассказывала
ему о живописи, водила по выставкам. Казалось, они прекрасно дополняют друг
друга. Он — страстный и решительный, она — спокойная и задумчивая. Бродский
буквально боготворил ее.
<i>
Я был только тем,
чего ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
</i>
Однако в их, казалось бы, безоблачных отношениях было далеко
не все гладко. Родители Бродского и Басмановой не одобряли их роман. Сама же
Марина ни в какую не хотела выходить замуж. Влюбленные часто ссорились и
расставались навсегда. После таких размолвок поэт впадал в жесточайшую
депрессию. Он пугал друзей бинтами со следами свежей крови на запястьях.
Метался из угла в угол и нескончаемо курил. Людмила Штерн очень боялась, как бы
впечатлительный поэт и вправду не наложил на себя руки.
Поэтому, когда в очередной раз Бродский заявился к ним с
перебинтованными руками, Виктор Штерн сказал ему напрямик: «Слушай, Ося, кончай
ты, это… людей пугать. Если когда-нибудь в самом деле решишь покончить с собой,
попроси меня объяснить, как это делается».
Бродский совету внял, больше «не пугал», но легче от этого
никому не стало.
Увы, в этой истории не обошлось без банального любовного
треугольника. В начале 60-х годов Бродский тесно дружил с Анатолием Найманом,
Евгением Рейном и Дмитрием Бобышевым (все входили в ближайший круг Анны
Ахматовой, но Бродского она отмечала более других и прочила ему большую
поэтическую славу).
Однажды она сама позвонила Дмитрию Бобышеву и напросилась в
гости. Марина принесла странный подарок
- сувенирный охотничий ножик в ножнах с лихим пожеланием “сделать его
красненьким”. Никому из компании поэтов не удалось подружиться с Мариной,
вызвать ее на хоть сколько-нибудь серьезный разговор и услышать ее мнение о
различных "вопросах мироздания", но Бобышев вспоминает, как интересно
ему было с ней: они говорили, например, о пространстве и его свойствах. О
зеркалах в жизни и в живописи. В поэзии. О глубине отражений. Об одной
реальности, смотрящей в другую. И то же – о мнимостях.
Он воспринимал это как
ее собственные наблюдения и мысли. Отчасти так и было. Но постепенно он узнал,
что она училась у Владимира Стерлигова,
опального художника и теоретика живописи, ученика Малевича. В этих беседах
Бобышев вырабатывал новый взгляд на язык искусства, поэзии. Как-то раз после
вечеринки друзья-поэты повздорили, Иосиф оскорбительно обозвал Дмитрия, и тот
счел себя свободным от обязательств дружбы.
Накануне нового 1964 года Бобышев предупредил друзей, собравшихся
встречать праздник на даче в Зеленогорске, что приедет с девушкой. Дима объяснил, что скрывавшийся от
властей в Москве Иосиф поручил ему опекать Марину Басманову во время его
отсутствия.
После принятия закона о тунеядстве, Бродский был вынужден
скрываться от милиции. в Москве, опасаясь быть арестованным за тунеядство, он
поручил во время своего отсутствия заботиться о Марине Дмитрию Бобышеву.
Казалось, ничто не предвещало беды. Вся компания встретила ее радушно, но
поскольку скромная Марина весь вечер просидела молча, лишь изредка загадочно
улыбаясь, о ней быстро забыли и веселились кто во что горазд.
//////////////////////
Что произошло
потом, толком не знает никто: то ли страдая от недостатка внимания, то ли
испытывая давнюю симпатию к красавцу Бобышеву (писавшему к тому же недурные
стихи и уже печатавшемуся в самиздатовском журнале Александра Гинзбурга
«Синтаксис»), но тихоня Марина провела эту ночь с ним. А утром еще подожгла
занавески в его комнате, перебудив весь дом наивным криком: «Посмотрите, как
красиво горят!» Разумеется, все друзья Бродского тут же объявили Бобышеву
бойкот за такое явное предательство друга. Тот в свое оправдание заявил:
дескать, не виноватый я, она сама пришла, а когда он заикнулся, что Бродский
считает ее своей невестой, она сказала, как отрезала: «Я себя его невестой не
считаю, а что он думает — это его дело»..
.Узнав об измене любимой и предательстве друга, Бродский, которого уже разыскивала милиция,
забыл об опасности. Он примчался в Ленинград. Позже он вспоминал: "Мне
было все равно - повяжут там меня или нет, и весь суд потом - это была ерунда
по сравнению с тем, что случилось с Мариной..." Он тут же пришел к
Бобышеву. Тот рассказывает, что спрашивал его Бродский с маниакальным упорством
только одно: "Ты уже с ней спал?!" Бродский вспоминал, как однажды
решил выследить Марину, начал преследовать ее и вдруг остановился: «Подлинная
причина, почему я остановился, заключалась в том, что я вдруг осознал характер
своего возбуждения. Это была радость охотника, преследующего добычу. Другими
словами, в этом было нечто атавистическое, первобытное. Это осознание не имело
ничего общего с этикой, угрызениями, табу и тому подобным. Меня нимало не
смущало, что я поставил свою девушку в положенье добычи. Просто я наотрез
отказывался быть охотником. Вопрос темперамента, не так ли? Может быть...
И
шпионы вызывают отвращение не столько тем, что их ступень на эволюционной
лесенке низка, но тем, что предательство заставляет вас сделать шаг вниз».
Дмитрий съездил на ту самую дачу, где они справляли Новый год с Мариной, и один
из постоянно живших там приятелей сообщил, что приезжал Бродский: « Он очень
просил тот нож, что тебе подарила Марина.
И, уж прости, я ему позволил его взять». Дмитрий понял, что за мысли
роятся в голове у отвергнутого соперника. Компания дачных друзей объявила
Бобышеву бойкот и выгнала с дачи. Их не столько занимала нравственная сторона
дела – в конце концов, все трое взрослые люди, - но момент, когда Бродского могли посадить, для любовного
конфликта был самый неподходящий. Дима вел себя с большим достоинством. Он
спросил: "Вы разрешите мне собрать вещи?" А уходя, добавил:
"Ребята, вы неправы" Бывшие некогда друзья разошлись лютыми врагами.
Затем Бродский поехал к изменнице, но Басманова так и не открыла ему дверь.
Через несколько дней поэта арестовали. Бродский уверял, что из
трех жизненных ударов, последовавших почти одновременно в 1964 году, измена
любимой в начале 1964 г. была для него гораздо страшнее и тяжелее, и отняла у
него гораздо больше физических и душевных сил, чем предательство близкого
друга, арест и судилище в марте 1964 г. и последовавшая затем ссылка. И во
время процесса, и в ссылке он вел себя безупречно, отважно, с достоинством и
иронией перенося испытания.
В психлечебницу, куда положили Бродского для проведения
судебной экспертизы, Марина приносила ему передачи. После суда, поэта отправили
на три года в ссылку в Архангельскую область. Басманова приезжала к нему,
подолгу жила. Бродский готов был простить все, лишь бы эта сказка длилась
вечно. В это время он напишет свои лучшие стихи.
<i>
Я дважды пробуждался этой ночью
и брел к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью,
не приносили утешенья мне.
Ты снилась мне беременной, и вот,
проживши столько лет с тобой в разлуке,
я чувствовал вину свою, и руки,
ощупывая с радостью живот,
на практике нашаривали брюки
и выключатель. И бредя к окну,
я знал, что оставлял тебя одну
там, в темноте, во сне, где терпеливо
ждала ты, и не ставила в вину,
когда я возвращался, перерыва
умышленного. Ибо в темноте —
там длится то, что сорвалось при свете.
Мы там женаты, венчаны, мы те
двуспинные чудовища, и дети
лишь оправданье нашей наготе.
В какую-нибудь будущую ночь
ты вновь придешь усталая, худая,
и я увижу сына или дочь,
еще никак не названных,— тогда я
не дернусь к выключателю и прочь
руки не протяну уже, не вправе
оставить вас в том царствии теней,
безмолвных, перед изгородью дней,
впадающих в зависимость от яви,
с моей недосягаемостью в ней.
</i>
Но… однажды в деревню Норенская, где и проходила ссылка,
приехал Бобрышев. Дмитрий твердил: «Я
приехал за ней», Иосиф возражал, что она никуда не поедет. Все трое зашли в
избу, чтобы не привлекать внимания прохожих. На стене висел топор. Обоим
соперникам приходило в голову, что можно было бы его пустить в дело. Но обошлось. Дмитрий ушел с Мариной, за ними
– Иосиф. Он был ссыльным и не имел права выйти за пределы поля, за которым
начинался лес. Чуть было не разгорелась драка, но Марина что-то шепнула Иосифу,
он остался стоять, а в лесу Дмитрий выбросил острый и тяжелый токарный резец..
Марина уехала с ним. Потом вернулась. Потом все повторилось… Бродский ужасно
страдал, не находил себе места, но каждый раз принимал ее вновь.
Невзирая на
необходимость ежедневно выходить на работу, несмотря даже на лютые зимы (у
гостей, навещавших Бродского и спавших на полу, волосы примерзали к доскам),
именно эти месяцы с Мариной оказались самыми безоблачными за все десять лет их
очных и двадцать лет заочных отношений. Марина, впрочем, вскоре уехала, и снова
началась для Бродского пытка неизвестностью. Лишь через полтора года после
ареста он был амнистирован (сказалось заступничество многочисленных друзей) -
после чего смог вернуться в Ленинград.
Их отношения продолжались и после его возвращения в Ленинград.
Любовный треугольник так и не распался. Марина пришла к Бобышеву и сообщила,
что на четвертом месяце беременности, отец – Иосиф. Но она решила избавиться от
ребенка вопреки его желанию. Бобышев
недоумевал: «Но если она ищет кардинальных решений для этих интимнейших дел, то
почему же – ко мне?» Уже перед самыми родами Марина снова пришла к Дмитрию в
слезах с вопросом: примет ли он ее навсегда? «Конечно же, именно навсегда и
приму и никак не иначе! Что там Толстой – ведь и у Достоевского не было ничего
подобного. Забрезжила какая-то пародия на задуманное некогда счастье: Арлекин
переодевается в панталоны Пьеро и роняет на сцену граненые ананасы слез», -
иронизирует Бобышев через много лет. Они снимут комнату, будут работать,
растить ребенка... Он пришел в роддом, но нянечки глядели на Дмитрия
недоверчиво: мол, отец уже приходил, а ты кто? Он пытался навестить Марину и
ребенка, когда они уже были дома, но понял, что здесь он лишний. В конце концов
каждый пошел в свою жизнь сам по себе. Бобышев вспоминал Надежду Яковлевну
Мандельштам, с которой после смерти Ахматовой
еще виделся не раз. Она со свойственной ей прямотой говорила: «Вам надо
было жениться на Марине». Как будто он этого не знал, как будто он этого не
хотел, как будто он не делал ей предложения. Она просто отказала обоим...
В 1968 у Бродского и Басмановой родился сын. Поэт возобновил
свои попытки оформить отношения с Мариной официально, но та была непреклонна.
Бродский никак не
вписывался в советский социум, положение его к тридцати двум годам становилось
критическим - он жил по-прежнему с родителями, не печатался, еле сводил концы с
концами, тогда как на Западе его считали главной надеждой русскоязычной поэзии
по обе стороны океана. Можно себе представить, как он, уже зрелый и вполне
рациональный человек с грандиозным потенциалом жизнетворца и жизнеустроителя,
тяготился безденежной и подпольной жизнью в коммуналке. Он, как всякий большой
и настоящий талант, был отнюдь не рожден для подполья. "Скучен вам, стихи
мои, ящик!" - повторял он вслед за своим любимцем Кантемиром.
Неопределенность в отношениях с вечной невестой, матерью его сына Андрея
Басманова, тяготила его особенно сильно - и он мстил Марине и судьбе
беспрерывными романами, в которых страдающей стороной были, как правило,
женщины. В этом и заключается вечный парадокс: любишь одну, но мстишь другой.
В ссылке он работал очень напряженно над собой. У него была фантастическая способность к
самообразованию. Он выучил английский язык, читая поэзию Джона Донна со
словарем. Через полтора года под давлением общественности Бродский был
освобожден и вернулся в Ленинград, где его по-прежнему игнорировали газеты и
журналы, об издательстве и речи не могло быть. В 1965 году в Нью-Йорке выходит
первая книга стихов. Невозможность опубликовать на родине собственные стихи,
прессинг со стороны идеологов из партаппарата и КГБ вынудили Бродского покинуть
страну в 1972 году.
Он до
последнего надеялся, что эмигрируют они вместе: он, она и сын…
Бродский уехал один. Бродский уехал бы раньше (предложения
такого рода он получал с конца шестидесятых) - но он все тянул и медлил,
надеясь, что Марина вернется, что она по крайней мере разрешит ему видеться с
сыном... Только поняв, что отношения исчерпаны, он наконец уехал в самом начале
лета 1972 года. Отношения с Мариной из главного сюжета его жизни превратились в
главный сюжет его лирики - тема прощания с Мариной и сыном стала вечным
самоподзаводом, безотказным поводом для лирического делириума. Он обратил минус
в плюс. То, что не сложилось в жизни, может стать вечным источником, питающим
искусство. После расставания с Мариной Бродский написал о ней вдвое больше, чем
до: то ли пытался таким образом компенсировать прекратившееся общение, то ли
просто на расстоянии она стала казаться лучше.
Но любовный треугольник распался совершенно неожиданно:
удивительная Марина рассталась и с Дмитрием Бобышевым, предпочтя воспитывать
сына Бродского в одиночестве. (Вскоре Бобышев эмигрировал в США, где и по сей
день благополучно преподает русскую литературу в Иллинойском университете.)
В том, что у Иосифа не
было возможности видеться с ребенком, не его вина. Иосиф присылал
деньги Марине и сыну, которому даже не дали его фамилии.
Сердечная рана Бродского долго не заживала. Причем, и в
прямом, и в переносном смысле: инфаркты преследовали его один за другим.
Еще не один год он продолжал посвящать стихи Марине. Словно в
отместку за ее измену он менял женщин как перчатки, не уставая повторять, что
никогда в жизни не сможет ни с кем ужиться под одной крышей, кроме как со своим
любимым котом Миссисипи.
После разрыва с Басмановой он на глазах превращался в
откровенного циника и больше не верил в любовь.
Так, в своем эссе «Посвящается позвоночнику», описывая
мексиканский конгресс поэтов, Иосиф Бродский называет свою красивую спутницу не
иначе как «моя шведская вещь».
А в ответ на неоднократные настойчивые предложения друзей
приехать в Ленинград по турпутевке «посидеть-пообщаться-вспомнить молодость» он
неизменно отвечал отказом, мрачно цедя сквозь зубы: «Нет, на место любви не
возвращаются!»
<i>
Поздно ночью через все запятые дошел наконец до точки.
Адрес. Почта. Не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни
строчки.
Тихо. Звуки. По ночам до меня долетают редко.
Пляшут буквы. Я пишу и не жду никогда ответа.
Мысли. Рифмы. Свет остался, остался звук – остальное стерлось.
Гаснут цифры. Я звонил, чтобы просто услышать голос.
Всадник замер. Замер всадник, реке стало тесно в русле.
Кромки. Грани. Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве.
</i>
Однако все изменилось, когда однажды на лекции в Сорбонне
Бродский увидел среди своих студентов-славистов Марию Соццани.
Красавица-итальянка русского происхождения была моложе поэта на тридцать лет
и... безумно напоминала Марину Басманову в юности. В 1991 году они поженились.
Мария стала не только любящей женой, но и верным другом и помощницей во всех
литературно-издательских делах. Через год у них родилась прелестная дочка —
Анна-Александра-Мария Бродская.
Близкие друзья поэта в один голос утверждали, что пять лет
брака с Марией стали для него счастливее, чем все предшествующие годы вместе
взятые.
////////////
"Я Иосиф, она Мария, посмотрим - кто-то родится".
Отношения с женой (младше его тридцатью годами) складывались идеально: Бродский
признавался, что сам удивлен переменами в собственном характере. Он помягчал,
полюбил новое устройство дома, а когда родилась дочь Анна - нашел, что именно в
ней наконец воплотился тот идеал женщины, по которому они с друзьями так
тосковали в юности. Прежде ему казалось (в чем он неоднократно признавался),
что уживаться можно только с любимым котом Миссисипи,- теперь, в своем семейном
доме, он был наконец счастлив, и это сказалось даже в стихах: из них время от
времени исчезал космический холод, появлялась невиданная прежде кроткая и
умиленная интонация.
В середине
девяностых к Бродскому ненадолго приехал его сын Андрей. Они не понравились
друг другу. Сын заранее был настроен против отца, и тот факт, что именно к нему
обращено замечательное стихотворение "Одиссей - Телемаку", трогал его
очень мало. Бродский был более всего смущен тем, что литература совершенно не
интересует его сына, столь похожего на него внешне, да и в характерах
наблюдалось некое сходство. "Это тот же Иосиф, но без его таланта и
одержимости",- заметил друг Бродского.
С начала 90-х Бродский
уже не посвящает стихов Басмановой. Более того, отомстит ей с той изощренной
жестокостью, на которую способен лишь поэт, — талантливыми и злыми стихами:
<i>
Четверть века назад ты
питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в
блокноте, немножко пела,
развлекалась со
мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам,
чудовищно поглупела.
Теперь тебя видят в
церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по
общим друзьям, идущих теперь сплошною
чередой; и я рад,
что на свете есть расстоянья более
немыслимые, чем
между тобой и мною.
Не пойми меня
дурно. С твоим голосом, телом, именем
ничего уже больше
не связано; никто их не уничтожил,
но забыть одну
жизнь -- человеку нужна, как минимум,
еще одна жизнь. И я
эту долю прожил.
</i>
Прочитав это стихотворение, Л.Штерн отправила ему письмо:
"Жозеф, прости или прокляни, но не могу молчать. О чем ты
возвестил миру этим стихотворением? Что, наконец, разлюбил МБ и освободился
четверть века спустя от ее чар? Что излечился от «хронической болезни»? И в
честь этого события врезал ей в солнечное сплетение? Зачем бы независимому,
«вольному сыну эфира», плевать через океан в лицо женщине, которую он любил
«больше ангелов и Самого»?»
Бродский ничего ей не ответил.
Но каждый год Бродский писал стихи на день рождения Марины
Басмановой. То есть это была настоящая незажившая боль, которая длилась
четверть века. И потом, когда надо было с ней попрощаться и вступать в какую-то
следующую жизнь, появились эти довольно страшные стихи: «Дорогая, я вышел
сегодня из дому поздно вечером // подышать свежим воздухом, веющим с океана».
Про это стихотворение ему друзья говорили: ты Марине пошли, а печатать его не
надо — она ответить не может. Он побледнел, порозовел и сказал, что это должно
быть обязательно опубликовано. Ему нужно было поставить точку, и он ее
поставил. Для того, чтобы всерьез войти во что-то иное.
Избавился ли? Трудно поверить, когда читаешь строчки,
посвящённые всё той же женщине, в 1993 году:
<i>
А если ты дом покидаешь - включи
звезду на прощанье в четыре свечи
чтоб мир без вещей освещала она,
вослед тебе глядя, во все времена.
</i>
Но незадолго до смерти он почему-то перепосвятил Марине
Басмановой все стихи, посвященные за всю жизнь разным женщинам.
Собрав их в книгу «Новые стансы к Августе», Бродский напишет
об этом просто и лаконично: «Это сборник стихов за двадцать лет с одним, более
или менее, адресатом. До известной степени это главное дело моей жизни».
Что стало бы, если бы эта любовь оказалась счастливой? Мир не
досчитался бы большого поэта, Бродский не получил бы Нобелевской премии?
Наверное, не так. Просто мы не прочитали бы таких строк:
<i>
Ты знаешь, с наступленьем темноты
пытаюсь я прикидывать на глаз,
отсчитывая горе от версты,
пространство, разделяющее нас.
И цифры как-то сходятся в слова,
откуда приближаются к тебе
смятенье, исходящее от А,
надежда, исходящая от Б.
Два путника, зажав по фонарю,
одновременно движутся во тьме,
разлуку умножая на зарю,
хотя бы и не встретившись в уме.
</i>
Потому что из счастливой идиллии поэты не рождаются.
Его больное сердце внезапно остановится 28 января 1996 года,
но он «на Васильевский остров не пришел умирать», — согласно воле поэта его
похоронили на Сан-Микеле, «острове мертвых», близ Венеции, рядом со Стравинским
и Дягилевым.
Марина Павловна Басманова и сегодня живет в Петербурге. Но
хранит молчание: мемуаров не пишет, журналистов не жалует и никогда не
жаловала, фотографий ее не найти…
Как-либо комментировать свои отношения с Бродским она
отказывается.
Не сомневаюсь, что при
своей сложности, она по-настоящему любила его. Такие отношения со временем
высасывают, опустошают и выжигают души...поэтому произошел разрыв.......Её
внутренний мир и память - дороже ей всего остального...отсюда нежелание
общаться с прессой Так что остается
только гадать, что заставляло ее метаться между двумя мужчинами. Если холодный житейский расчет, то, с одной
стороны, семейная жизнь с неустроенным и нервным Бродским не сулила ничего
хорошего, зато его литературная судьба и скандальная известность могли ей
импонировать, особенно если учитывать темперамент Марины, вряд ли способной на
безумные порывы.
Бродский всего себя отдавал чувству, ждал от возлюбленной того
же, но это было не в ее возможностях, мешало и раздражало. К тому же ей
нравилась власть над обоими мужчинами, она не хотала упустить ни одного, ни
другого. После отъезда Бродского она «проверяла» на прочность привязанность
Бобышева. Потом и он эмигрировал, сейчас живет в США и преподает русскую
литературу в Иллинойском университете. Раздавались ночные звонки Марины: “Митя,
ну как ты там? Как ты?” Он объяснял, что
ничего, но в Америке три часа ночи, он спит, а в шесть нужно вставать на
работу. Дмитрий делал вывод, что для ее многолетнего поведения лучше всего
подходил образец: убегающее – схватить...
Что ж, любовь — это только для двоих. Даже если Он — великий
поэт современности, а Она — его единственная Муза...
Сын несколько раз
приезжал к нему в США, но отношения у них как-то не сложились. Об Андрее
Басманове известно, что он женился, у него трое дочерей. Был художником. Поэт
Уфлянд утверждает, что когда Андрей
наткнулся на строчку из отцовского стихотворения «К Тиберию»: «Ты тоже был
женат на б...», в сердцах пригрозил, что отомстит за мать. Не успел - Иосиф
умер
Сын по-прежнему живет в
Петербурге, стихов не пишет, об отце не говорит, его дочь растет и много читает
по-русски. Впрочем, все эти факты и вообще любая конкретика мало кого должны
бы, по идее, волновать: "Необязательно помнить, как звали тебя,
меня"...
Как бы то ни было,
от одного из самых бурных, трагических и странных романов в русской литературе
остались подлинно великие стихи: "Пока ты была со мною, я знал, что я
существую...
http://www.liveinternet.ru/community/camelot_club/post391266546/
