</b><i>
Весь 1936 год Ильф изо всех сил старался вылечиться — он ездил в санатории, наблюдался у врачей. Маруся сходила с ума от беспокойства, куда только делась ее безалаберность! Теперь она следила за питанием мужа, готовила полезные блюда, строго выдерживала график приема лекарств. Все, что от нее зависело, она делала. Увы, тогдашнее состояние медицины в Советском Союзе победы над туберкулезом обеспечить не могло. После каждого курса лечения Илье ненадолго казалось, что стало легче, но вскоре он снова начинал задыхаться.
И все же Ильф не терял надежды. Продолжал работать, выстукивая на машинке «Одноэтажную Америку» на съемной даче в сосновом бору Красково. Из-за дурного самочувствия это была первая книга, которую они с Петровым решили писать по отдельности, разобрав на главы. Оба ужасно боялись, что ничего не выйдет — привыкли оттачивать каждое слово в спорах. Но прочитав, что написал каждый, в изумлении обнаружили: стиль отрывков совершенно идентичен. Оказалось, за время совместной работы они действительно выработали единую манеру письма.
Между тем вокруг сгущались тучи. Очерки из «Одноэтажной Америки» хоть и напечатали в 1936 году в журнале «Знамя», но с большим скрипом: отношения со Штатами ухудшились. Мало того, узнав о сталинском проекте гигантского киногорода в Крыму, Ильф с Петровым осмелились написать ему письмо: мол, они только что из Голливуда, там прекрасно обходятся съемками в студии, а такое гигантское строительство ради съемок на натуре расточительно.
//////////////////////////////
2
Письмо прошло через киношного начальника Шумяцкого, и он сопроводил обращение откровенным доносом на «саботажников». Сталин разгневался: его и без того уже раздражали слишком независимые соавторы, чересчур восторженно отзывавшиеся о Штатах. Возмутился и нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе, назвав их склочниками, порочащими важное дело. Надвигалась опала.
В стране шли громкие судебные процессы, разоблачающие врагов народа. В отличие от многих Ильф и Петров никогда не закрывали на это глаза, ни за что не голосовали, не подписывали коллективных писем и не клеймили «отступников» с трибуны. Они с женами оказались среди тех немногих, кто навещал опального Михаила Булгакова, предлагали ему всю возможную помощь. Тот читал им «Мастера», его верная Елена Сергеевна однажды записала: «Ильф и Петров не просто прекрасные писатели, они — прекрасные люди». А Ильф все чаще мрачно констатировал: «Кирпич уже летит».
В 1937 году начал заселяться писательский дом в Лаврушинском переулке напротив Третьяковской галереи. Здесь получили жилье Пастернак и Олеша, Катаев и Алигер, Барто и Пришвин, Паустовский и Макаренко, Каверин и Федин. Досталось по трехкомнатной квартире и Ильфу с Петровым. В одном подъезде: Илье на четвертом, товарищу на пятом этаже.
Вселившись, Ильф со вздохом сказал: «Отсюда уже никуда». В первых числах апреля он еще успел побывать на собрании московских писателей, пригубить бокал в ресторане и грустно пошутить: «Шампанское марки «их штербе», — цитируя предпоследние слова Чехова, «я умираю» на немецком. Договорился о продолжении работы над фельетоном с Петровым. Они распрощались в лифте — с тем, чтобы встретиться назавтра в одиннадцать. Но утром соавтор уже возил в этом лифте в квартиру друга подушки с кислородом, сознавая их бесполезность.
////////////////////////////
3
Слухи о том, что Ильф умирает, разнеслись быстро. Марусе приходилось раз за разом открывать дверь и спокойно говорить очередным встревоженным посетителям, что ее мужа увидеть нельзя. Визит долгожданного медицинского светила, от которого ждали чуда, состоялся тринадцатого апреля — слишком поздно. Тем же вечером Ильфа не стало. Рядом с ним до последней минуты оставались Маруся и Петров.
На погребении оба хоронили вместе с Ильей самих себя. Вокруг было множество людей и цветов, друзья и коллеги бесконечно сменяли друг друга в почетном карауле, все плакали, а Маруся не могла: она совершенно окаменела и не слышала слов соболезнований. Смотрела, как шевелятся губы у звонко вещающего Фадеева, и не понимала, о чем он говорит.
В ее ушах продолжали звучать последние сказанные ей слова Или: «Оставляю тебе мою Сашеньку в память о себе». Прочти он где-нибудь такое, досадливо сказал бы — так не бывает, литературщина. Но так было.
А потом пришлось жить дальше. Теперь Маруся существовала за двоих — и за двоих принимала удары судьбы, всякий раз радуясь: хорошо, что Иля не знает. Он не узнал о гибели Сандро и его жены в Освенциме. Не узнал, что Миша умер от голода в эвакуации в 1942 году, не получив ответов на мольбы о помощи ни от кого из знакомых. Что в 1942-м же погиб в авиакатастрофе Евгений Петров. Что его дорогие девочки остались совсем одни, без всякой помощи, которую так искренне обещали заплаканные знакомые на похоронах. Вернувшись из эвакуации, они нашли свою квартиру разграбленной. Гонорары за произведения Ильфа получали редко, а в 1948 году специальным постановлением секретариата Союза писателей сочинения соавторов и вовсе объявили вредными, тиражи даже изъяли из библиотек. За всем этим стоял тот самый Александр Фадеев, который со слезами на глазах произносил торжественную прощальную речь на кладбище.
/////////////////////////////////
4
Марусе определили крошечную пенсию, которой ни на что не хватало, и она стала зарабатывать росписью пластмассовых тарелок. В 1951-м, когда Саше пришла пора получать паспорт, мать с ужасом узнала, что ее отказываются записать как Ильф. Только официально: Александра Иехиелевна Файнзильберг. Уже был разгромлен Еврейский антифашистский комитет, шла кампания по борьбе с космополитизмом, и с такими отчеством и фамилией повзрослевшего Пига не ожидало ничего хорошего. Впавшей в отчаяние Марусе помогла соседка, Агния Барто. Они составили письмо Сталину и продиктовали Саше, передал его наверх Сергей Михалков. На следующий день им позвонили и велели прийти за паспортом. В нем значилось: Александра Ильинична Ильф.
Снова печатать книги Ильфа и Петрова начали только в 1956 году, вернулись и авторские отчисления. Вот только права наследников истекли в 1962-м.
Сына Александра Ильинична назвала Ильей, и в детстве он был очень похож на деда. Вскоре после смерти Маруси Илья-младший женился. Впоследствии с собственной семьей — женой и дочерью — он переехал в Израиль. Свою жизнь, как дед, связал с журналистикой. В 1997 году они с матерью присутствовали на открытии мемориальной доски Ильфу в Одессе — на Старопортофранковской, 137, где он родился.
////////////////////////////////
5
Мария Николаевна Ильф пережила мужа на сорок четыре года. Она никогда больше не взглянула ни на одного мужчину. Переписку с Илей бережно хранила и перечитывала, запершись в своей комнате. Лишь после ее похорон дочь прочла письма и обнаружила: всю жизнь Маруся продолжала отвечать мужу. «Вот снова прошло много времени, и я читаю. Часто нельзя — разорвется сердце. Я старая, и вновь я та, что была, и мы любим друг друга, и я плачу. Мне очень скучно без него, с тех пор, как его нет. Я читаю его письма и плачу, что же я не убила себя, потеряв его — свою душу, потому что он был душой моей. Никто никогда не мог сравниться с ним. Голубчик, голубчик мой единственный любимый. Тоска, такая тоска. Вся моя прожитая жизнь здесь, до последнего его дня. Прощай, Иля. Мы скоро увидимся».
https://7days.ru/caravan/2017/8/ilya-ilf-i-marusya-tarasenko-melodiya-na-dva-golosa.htm
