Интересно о гениях и известных личностях
    ~ °l||l°~ <b>
Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b>
За кулисами МХАТа: Смоктуновский приводил Ефремова в бешенство
Информация взята из – http://7days.ru/stars/privatelife/za-kulisami-mkhata-smoktunovskiy-privodil-efremova-v-beshenstvo.htm#ixzz4K98eFn70
<i>
«Без интриг театр не существовал никогда», — рассказал
бывший завтруппой МХАТа.
</b>
☝☟
Многие
женщины в театре просто боготворили Ефремова и мечтали о его внимании. Такой
была Ия Саввина, которая в одну секунду ушла из Театра Моссовета, лишь только
Ефремов позвал ее во МХАТ. Очень талантливая, в жизни Ия выглядела совсем не
так, как в фильме «Дама с собачкой». Она ходила в брюках, не красилась,
закалывала волосы в пучок. И, к сожалению, часто в неформальной обстановке
употребляла мат. А Олег этого не любил. Он сам редко матерился. А уж тем более
слышать такие слова от дамы… Тут он был консерватор. Словом, Саввина ему не особенно
нравилась и потому не могла рассчитывать на самые лучшие роли... Что совершенно
не мешало Ие по-прежнему боготворить Олега.
Да что
там говорить о женщинах, когда и мужчины Ефремова боготворили! Недаром Калягин
говорил об «адском обаянии»! Вот и Женя Евстигнеев просто не мог не пойти за
Олегом из «Современника» во МХАТ, несмотря на то что сначала громче всех
протестовал против предложения всему составу «Современника» влиться в труппу
Художественного театра. В результате Женя стал душой нашей труппы. Человек по
сути неуправляемый, непредсказуемый… Который никогда не учил дословно текст,
сколько бы Ефремов ни требовал. И славился своими оговорками на сцене,
наподобие «жоп лобтый» вместо «лоб желтый». Но он играл настолько гениально,
что Олег прощал ему что угодно.
А вот со
Смоктуновским отношения у Ефремова складывались нелегко. Олег всю жизнь с ним
как бы конкурировал, как бы спорил. Периодически Иннокентий доводил его просто
до бешенства. Раз Смоктуновский на спектакле «Возможная встреча», где они
играли вдвоем с Олегом, позволил себе недопустимую, с точки зрения Ефремова,
импровизацию. В финале, как всегда, на столе оставалась еда и початая бутылка
шампанского, потому что герои пьесы все время пили и ели. И Смоктуновский на
финальных аплодисментах вдруг стал наливать шампанское в бокалы и разносить
зрителям, чем вызвал просто овацию в зале. Ефремов компанию не поддержал. Он
ушел в гримерку и долго орал: «Я ему не позволю! В стенах МХАТа поить
зрителей!» Но стоило появиться улыбающемуся, блаженному Кеше, и все крики
утихли. Кричать на Смоктуновского было все равно что… ударить ребенка.
Но
больше всего Кеша бесил его тем, что называл себя запросто, в разговоре,
«гениальным актером». Или говорил, что его князь Мышкин, сыгранный в БДТ,
«богочеловек». И все это с невинной улыбкой, глаза добрые, распахнутые… Ефремов
начинал орать: «Так, все, хватит! Работать!» Смоктуновский действительно считал
себя гениальным. Но не претендовал на блага, не требовал ни квартир, ни номеров
люкс. Мог лишь подойти к Ефремову по поводу своего сына. Он много раз просил,
чтобы Филиппу, как студенту театрального училища, позволили работать в театре.
Иннокентий Михайлович страшно переживал за сына, совал его и туда, и сюда.
Долго не признавал, что у Филиппа нет особенных актерских способностей… Но
признать пришлось, когда, несмотря на усилия отца, Филипп сам бросил
театральное училище.
Одной из
самых удивительных Кешиных черт было… беззаветное, доходящее до наивности
почтение к советской власти. Как-то мы вместе смотрели спектакль «Так
победим!», про Ленина. И в один момент Иннокентий Михайлович вдруг заплакал. Я
говорю: «Ты что? Ленина, что ли, жалко?» А он возмущенно говорит: «А что ты
удивляешься? Я — советский человек!»
Советским
человеком был и Ефремов. Хотя к власти пиетета не испытывал. Конечно, он
старался придерживаться неких рамок, пока это было обязательно. Но в первый же
год после распада СССР пошел в отрыв. В конце первого акта «Возможной встречи»
Олегу очень нравилось место, где его герой, композитор Гендель, говорит, что
«ненавидит всякую государственную власть». Что вместо того, чтоб ползать перед
властью, он «показывает ей голую задницу». Всем было понятно, что Ефремов
говорит эти слова от себя. Но этого Олегу Николаевичу показалось мало, и худрук
МХАТа на седьмом десятке стал вставать к залу задом в очень выразительной позе.
Слава богу, штаны не снимал. Но стоял долго, пока занавес не закроют! Многие
были в шоке, все-таки зритель-то был еще советской закалки, к такому поведению
артистов на сцене пока еще не привык. Но Ефремов блаженствовал. В этом был он
весь...
Но
больше всего Кеша бесил его тем, что называл себя запросто, в разговоре,
«гениальным актером». Или говорил, что его князь Мышкин, сыгранный в БДТ,
«богочеловек». И все это с невинной улыбкой, глаза добрые, распахнутые… Ефремов
начинал орать: «Так, все, хватит! Работать!» Смоктуновский действительно считал
себя гениальным. Но не претендовал на блага, не требовал ни квартир, ни номеров
люкс. Мог лишь подойти к Ефремову по поводу своего сына. Он много раз просил,
чтобы Филиппу, как студенту театрального училища, позволили работать в театре.
Иннокентий Михайлович страшно переживал за сына, совал его и туда, и сюда.
Долго не признавал, что у Филиппа нет особенных актерских способностей… Но
признать пришлось, когда, несмотря на усилия отца, Филипп сам бросил театральное
училище.
Одной из
самых удивительных Кешиных черт было… беззаветное, доходящее до наивности
почтение к советской власти. Как-то мы вместе смотрели спектакль «Так
победим!», про Ленина. И в один момент Иннокентий Михайлович вдруг заплакал. Я
говорю: «Ты что? Ленина, что ли, жалко?» А он возмущенно говорит: «А что ты
удивляешься? Я — советский человек!»
Советским
человеком был и Ефремов. Хотя к власти пиетета не испытывал. Конечно, он
старался придерживаться неких рамок, пока это было обязательно. Но в первый же
год после распада СССР пошел в отрыв. В конце первого акта «Возможной встречи»
Олегу очень нравилось место, где его герой, композитор Гендель, говорит, что
«ненавидит всякую государственную власть». Что вместо того, чтоб ползать перед
властью, он «показывает ей голую задницу». Всем было понятно, что Ефремов
говорит эти слова от себя. Но этого Олегу Николаевичу показалось мало, и худрук
МХАТа на седьмом десятке стал вставать к залу задом в очень выразительной позе.
Слава богу, штаны не снимал. Но стоял долго, пока занавес не закроют! Многие
были в шоке, все-таки зритель-то был еще советской закалки, к такому поведению
артистов на сцене пока еще не привык. Но Ефремов блаженствовал. В этом был он
весь...
10.09.2015
/ Записала Анжелика Пахомова
7 Дней
</i>
