<b>Помним</b>
        ❖ ❦
❥ ❖ ❧ ◥ ❤
<b>
     
Лунгин Семён Львович, драматург и сценарист
</b>
 
﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌
<i>
Семен Лунгин
родился 12 января 1920 года в городе Серпухов Московской губернии.
В 1943 году
окончил ГИТИС им. А. В. Луначарского. Был женат на переводчице Л. З. Маркович,
сыновья П. С. Лунгин и Е. С. Лунгин - кинорежиссеры.
Большинство
своих сценариев написал совместно с И. М. Нусиновым, с которым был не только в
партнерских отношениях, но и дружеских – дружили семьями, что продолжилось и
после безвременной кончины последнего, семье которого он продолжал помогать.
Известен яркий случай, показывающий интеллигентность и честность Лунгина: в
советское время авторские права соблюдались по исключительно специфическим
законам - семья умершего автора получала лишь небольшой процент от гонорара,
все остальное поступало в государственный фонд. Семен Львович понимал, что от
гонорара друга семье достанется лишь совсем небольшая часть – а там росли две
дочери-школьницы. Казалось бы, что же мог он поделать, раз в стране такие законы;
и что ему за дело до того. Однако Семен Львович сумел немыслимым образом
достать «доказательства», что единственным автором сценария является он – он
пошел на это вполне сознательно, видя косые взгляды коллег и киночиновников, не
сразу понявших смысл его действий, и отдал причитающийся гонорар семье своего
бессменного соавтора.
Член КПСС в
1955-1991 гг.. Член СП СССР (1962 г.).
Умер 29 января
1996 года в Москве. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 3).
</i>
    ❖ ❦
❥ • ◥ ◥ •❥❦❖
<b>
Лилианна Лунгина:
«Семен Одиночество»
</b><i>
Перед вами удивительный документ. Объяснение в любви. К
сожалению, посмертное.
Правда, скажем себе честно, иначе бы мы его никогда не
прочитали. В поколении, к которому принадлежал Семен Львович Лунгин, один из
лучших наших кинодраматургов, и его жена Лилианна Зиновьевна, было не принято
говорить в открытую о своих чувствах. Тем более публично.
Душевное целомудрие -- прекрасное и печальное свойство.
Спасибо режиссеру Олегу Дорману, который уговорил Лилю дать
ему интервью перед камерой и записал несколько видеокассет этого многочасового
разговора. В прошлом году он и оператор Вадим Юсов больше недели ежедневно
снимали ее, уже немолодую и после смерти мужа разом как-то уставшую, но все еще
открытую своим бесчисленным друзьям, знакомым и просто первым встречным. И она
рассказывала о времени, о людях, которых знала, и, конечно, о главном человеке
своей жизни -- Симе Лунгине.
Теперь ее тоже нет с нами. Она умерла в январе 98-го, ровно
через два года после смерти мужа. Он тоже ушел в январе.
Когда на сороковой день после ее кончины Олег Дорман
поставил на магнитофон кассету с записью этого фрагмента из Лилиного монолога,
за столом все плакали, даже молодые друзья ее сыновей. И не только потому, что
невыносимо слышать, когда человека уже нет, его живой голос со знакомыми
интонациями, но и потому, что трудно не отозваться на это великое чувство
любви.
Л.Голубкина
•❥❦❖
<u><i></u>
Есть такая
легенда, что старые мастера, мастера высокого Возрождения, делали всегда две
камеи и что настоящие камеи, которые резались из самой дорогой слоновой кости,
делались всегда парными. А потом пускались по свету, продавались в разные
стороны. И если они встречались в одних руках, то это был залог счастья. И у
нас с Симой было чувство, что мы две камеи, пущенные по свету в разные стороны,
-- и вот встретились. И это счастье и есть наше счастье. Потому что любовь,
счастливые браки... -- я их знаю немного. К сожалению, больше вокруг себя я
вижу, не скажу несчастных, но трудных браков. Но знаю и счастливые. В очень
счастливом браке живут наши очень близкие и любимые друзья Золотухины. Боря
Левинсон и Галя. Это все счастливые браки. Но как бы сказать? Эти счастливые
браки -- серьезные. А наш брак был счастливый-несерьезный. Легкий, веселый,
невесомый. Он был радостный в каждый момент. Общая игра, ощущение праздника...
Будней не было. При том, что были суровейшие дни и не было ни гроша и все
прочее, -- будней все равно не было. Это Сима такой удивительный был человек.
Он был очень талантлив и как драматург, и как режиссер, хотя здесь ему не
удалось, к сожалению, развернуться. Но я думаю, что наиболее талантлив он был в
жизни. Он был жизненно талантлив, если можно так сказать. Он умел любить жизнь
и превращать ее во что-то волшебное. Она начинала, как ограненный алмаз,
сверкать всеми лучами. И вот такую жизнь мы прожили сорок девять лет, причем с
каждым годом чувство того невероятного, что нам досталось, не только не
уменьшалось, а увеличивалось. Такого брака я не встречала ни у кого: чтобы он
был не только глубокий и серьезный, но радостный и веселый. В последнюю нашу
поездку в Париж, когда я выходила за хлебом, Сима всегда шел со мной. Я
говорила: "Ну чего ты идешь, я ведь через пятнадцать минут, через десять
минут приду, я иду на угол купить батончик французский". А он отвечал:
"А кто знает, сколько нам еще ходить вместе? Ведь веселее пойти
вместе".
Вот это
"веселее". И действительно, веселее пойти вместе.
Это слово
"веселее" было еще очень живым в устах Вики Некрасова. Когда он хотел
кого-то похвалить и выразить свою приязнь, он говорил: "Мне с ним
весело", "Мне с ним легко и весело". Он тоже был из этой породы
людей, которые любили веселье и легкость. И поэтому был так невероятно привязан
к Симе. Они как-то удивительно общались. Валяли дурака, все время что-то
разыгрывали, надували мышцы перед зеркалом, показывая, какие они атлеты... Шла
игра. Вика очень артистичен, и Сима. Я совсем не артистична, но они втягивали
меня в эту игру. То мы были французскими графами, то итальянскими безработными.
Когда приезжали во Францию и почти все время проводили с Викой -- играли. Шла
игра. И эта игра, наложенная на жесткую беспощадную нашу жизнь, создавала
какое-то совершенно особое, экзистенциальное -- скажем ученое слово -- ощущение
исключительной заполненности. У меня ощущение от прожитой жизни, что там
сантиметрика, миллиметрика пустого не было. Все было наполнено чувствами,
мыслями, делами. Содержанием. Хотя я знаю, многие люди думают, что жизнь очень
часто пуста.
Меня восхищало в
Симе его умение видеть. Любая вещь под его взглядом как-то оживала. Никогда не
забуду, как мы в первый раз приехали в Вильнюс. Там возле вокзала есть большая
церковь из красного кирпича. Мы сошли с поезда и увидели это чудо. Она
действительно очень красивая. Готика. И вдруг Сима -- он был человеком
вдохновения, вдохновенного устного слова, -- вдруг он так разобрал ее строение,
так увлек меня ее божественным устремлением, так показал, что она именно ведет
к Богу и как ведет... Это была такая мистическая импровизация, что я была
ошеломлена. Мы уже жили много лет, я прекрасно знала этот Симин дар войти в
такое состояние... Мы пришли в гостиницу, я говорю: "Сима, запиши. Запиши,
это потрясающая будет статья". Он отвечает: "Не помню. Я ничего не
помню, что я говорил". И это правда. Того, что ему являлось в эти минуты
импровизации, он потом не помнил. Мандельштам писал, что ему стихи будто кто-то
нашептывает. И Сима говорил: "У меня такое чувство, когда я вдруг какую-то
вещь могу раскрыть. Я как будто слышу голос".
Это не
запоминалось. И это не фиксировалось. И, конечно, я виновата. Я виновата
очень... Я по отношению к Симе страшно виновата... Хотя мы прожили
замечательную, радостную, веселую жизнь -- я виновата. Я не записывала за ним,
я не берегла те бумажки, на которых он писал -- всегда на клочках, никогда ни
записной книжки, ничего. Тысячи клочков бумаги, которые, в основном, все
терялись. И сейчас ищу -- ничего не могу найти. Потеряно много замечательных
кусков прозы. Мне надо было за ним записывать. То, что являлось ему в минуты
импровизации.
А еще он был
исключительной деликатности человек. Я таких деликатных людей не встречала. Он
больше всего старался никого не затруднять, никому не быть в тягость и
совершенно одинаково относился и к самым высокостоящим людям и, например, к
Мотиной2 родне в деревне Лукьяново Сасовского округа. Он отбирал темы попроще,
но разговаривал с таким же уважением, так же щадя, обходя какие-то тяжелые,
больные вопросы... Это всегда меня удивляло, и я немножко научилась этому от
него. От рождения во мне было гораздо больше высокомерия, я считала себя такой
французской штучкой3, умной девочкой. Мне все говорили: умная, умная, -- я
столько раз это слышала, что подумала: может, вправду умная? А вот Сима как-то
дал мне пример, урок: "Нельзя об этом думать, это вообще тебя не касается,
это других касается -- умная ты или глупая. А каждый человек, любой, стоит
внимательного отношения". Сима склонялся к людям, как к цветам склоняются
те, кто любит цветы, зная, что самый жалкий полевой цветок имеет свою прелесть,
свой аромат, свою архитектонику. Вот так Сима склонялся над людьми. И это меня
учило -- и поражало, и пленяло каждый раз. Он вообще любил людей. Это была
общая позиция по отношению к новому человеку. В общем он обладал теми
качествами, которые мне больше всего нравятся: удивительной фантазией,
способностью увидеть все в волшебном свете и бережливым вниманием к ближнему.
Ко всем.
Я видела, как
хорошие люди в хороших семьях спорят, ругаются из-за того, кому пойти поставить
чайник. У нас спор шел только в обратном смысле: каждый хотел пойти поставить
чайник. Ругались из-за того, что каждый хотел все взять на себя. Когда твой
спутник хочет взять на себя больше, то тебе хочется взять еще больше. Здесь
интересный механизм, я его проследила. Тут обратная связь. И мы вырывали из рук
друг у друга домашние дела, неприятные поручения, трудные задачи: все это
каждый хотел сделать за другого. Сима, конечно, окружил меня таким облаком
невероятной любви, изолировав от мира в его самых грубых проявлениях, что
теперь, когда облака не стало, мне очень трудно жить. Мне прежде всего скучно
жить без него, но еще я столкнулась с миром, которого не знала, не ощущала
кожей, потому что между мной и этим миром было облако любви, оно все
амортизировало и, конечно, превратило мою жизнь в сказочную, нереальную.
Теперь я знаю, что
было неправильно в нашей жизни. Мы слишком много были с людьми. Это отчасти по
моей вине. У меня, к сожалению, очень общительный характер. Мы всегда были в
обществе. Когда подрос Павлик4, нас всегда сопровождали четверо его товарищей,
куда бы мы ни поехали: летом в горы, зимой на лыжах. На байдарках ходили каждый
год, всегда в сопровождении сонма ребят. Мы слишком мало были с Симой вместе.
То есть вместе все время, но мало вдвоем. Недостаточно.
Февраль 1997 года
Публикация
О.Дормана
</i>
_______________________
Полностью читать http://kinoart.ru/archive/1998/08/n8-article19◄╝
</i>
      <b> ❖ • ❖ • ❖</b>
