ᖙᖚ▪▫⊰◈⊱▫▪ ⊰◈⊱▫▪ᖙᖚ
Поэт и красавица.
Семен Кирсанов
Николаева Олеся
</b>
⊰◈⊱
<i>
Что-то такое мне приснилось сегодня, и я,
проснувшись, полезла смотреть ударение в слове «танцовщица». Ну да, конечно,
танцОвщица! У меня так и было в стихотворении, которое я написала лет в
пятнадцать:
Так танцуй же,
танцуй же танцОвщица,
Дрессировщица
собственных ног!
Просто я
вскоре понесла свои стихи, в том числе и «Танцовщицу», «на суд» к Семену
Кирсанову, с которым дружили мои родители, и он сказал: «Неплохо. Только
ударение – танцовщИца». А если танцовщИца, то сразу размер другой – все
стихотворение ползет, а оно как раз мне нравилось своей дактилической рифмой.
Короче говоря, я тогда его взяла и выкинула. И сейчас уже ничего не помню,
кроме этих двух строк. А сейчас, проснувшись поутру и все еще держась за
обрывок сна, глянула: нет, все верно. Ошибся тогда Семен Исаакович. Но в целом
он тогда меня одобрил, даже похвалил и написал рекомендацию в Литературный
институт – в те времена туда нужны были две такие рекомендации членов Союза
писателей, а иначе стихи на творческий конкурс не принимали.
Когда он меня
похвалил, его жена Люся – потрясающая молодая красавица, которая, собственно,
это и организовала – воскликнула: «Надо выпить за это шампанского! Кирсанов, я
сейчас в Смоленский сбегаю, пока вы тут будете разговаривать!»
////////////////////////////
<i>
Это была ее
идея, чтобы Кирсанов меня послушал и сказал мне нечто как мэтр, как эксперт,
как классик. «Но будем жестокими реалистами – он может быть и нелицеприятным!
Он может начать яриться! Будь готова и к жесткому его суждению!» – предупредила
она. Я, конечно, затрепетала! Но все повернулось иначе, и Люся надела оранжевое
полупальто букле (явно парижское, таких при Советской власти ни у кого не
было), вытащила из-под воротника длинные золотые волосы и убежала.
А потом мы
сидели втроем в кабинете Кирсанова, и я, как взрослая, пила шампанское и
принимала участие в разговорах о поэзии, любуясь и дивясь. Было на что
любоваться! Во-первых, Кирсанов, признанный поэт, младший современник
Маяковского, сам такой красивый старик, словно сошедший с французского
киноэкрана. Люся – я уже говорила – ошеломительная красавица, каких не бывает!
Бриджит Бордо
тянет рядом с ней разве что на ее горничную! И к тому же она красавица, веселая
и экстравагантная, у нее и, выражаясь словами Заболоцкого, «сосуд»
изысканнейший, и «огонь, мерцающий в сосуде» волшебный! Один раз (это уже было
в другой раз, у нас дома, когда разошлись все гости), она врубила звук
проигрывателя, скинула туфли, и мы с ней полночи отплясывали самозабвенно и
лихо. На меня, подростка, это произвело впечатление, я навеки ее полюбила!
////////////////////////////
<i>
Итак, я
любовалась. И кабинет был достоин восхищения. Во-первых, письменный стол.
Покрытый зеленым сукном, старинный, с резными барьерчиками, вставками,
бортиками и ящичками. Картины! Пиросмани! Французские импрессионисты!
Обои! Шторы!
Лампы! Кресла!!! Бокалы, из которых мы пили… Такое невиданное в советское время
эстетство, художественный вкус, парижский шик! Кирсанов так расслабился и
умилился, что стал читать нам новые стихи.
Ваньки да
Петьки в галерки прут,
Титам Иванычам
ложу подавай.
Только уселись
– начало тут как тут.
– Первый выход
– Рыжий! Помогай!
Мери на бок
навязывала бант,
Подводила
черным глаз,
А на арене уже
джаз-банд
Рыжий заводит
– раз!..
Ну вот. Так
что танцОвщица все-таки! Неправ был тогда Семен Исаакович. Но выброшенного
стихотворения мне совсем не жалко. Особенно после его «Мери-наездницы».
Полностью
читать http://inieberega.ru/node/656
⊰◈⊱
<b>
Жизнь моя
Семён Кирсанов
</b>
<i> Жизнь
моя,
ты прошла, ты
прошла,
ты была не
пуста, не пошла.
И сейчас еще
ты,
точно след,
след ракетно
светящихся лет.
Но сейчас ты
не путь,
а пунктир
по дуге
скоростного пути.
Самолет
улетел,
но светла
в синеве
меловая петля.
Но она
расплылась и плывет...
Вот и все,
что оставил
полет.