<i><b>
▒ Виктор
Шкловский
</b></i>
✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠
<i>
Виктор
Борисович Шкловский родился в 1893-м в Петербурге. Отец его — еврей-выкрест,
дед по матери — немец. В семье было четверо детей; родители жили бедно, а
работали много. Об отце Шкловского процитирую двух мемуаристов — сначала из
книги Виктора Борисовича «Жили-были»: «Родился я… в семье уездного учителя,
который имел четырехклассную школу без прав на Знаменской улице… Отец
впоследствии, глубоким стариком уже, кончил педагогическую академию и умер
профессором Высших артиллерийских курсов».
Отец Шкловского натаскивал тупых учеников по математике.
Николай Чуковский (сын Корнея Ивановича) брал у него уроки и «Школу Б.
Шкловского» с единственным учителем помнил долго: «Это был маленького роста
бритый старик с большой лысиной, окруженной лохматыми, не совсем еще седыми
волосами. Вид у него был свирепейший. Во рту у него оставался один-единственный
зуб, который, словно клык, торчал наружу. Когда он говорил, он плевался, и лицо
его морщилось от брезгливости к собеседнику. Но человек он был необходимейший —
любого тупицу он мог подготовить к вступительному экзамену в любое учебное
заведение, и ученики никогда не проваливались».
Из трех братьев Шкловских,
помимо Виктора Борисовича, вспоминают еще старшего — Владимира (родился в
1889-м; после третьего ареста расстрелян в 1937-м), тоже филолога; и еще Корней
Чуковский упоминает их дядюшку Исаака Владимировича Шкловского, питерского
журналиста, критика и этнографа, писавшего под псевдонимом Динео, а после революции
эмигрировавшего. 8 июня 1914 года Чуковский записал в дневнике: «Пришли
Шкловские — племянники Динео. Виктор похож на Лермонтова — по определению
Репина (в 1914 году Репин сделал рисованный портрет Виктора Шкловского, еще
курчавого и в студенческой тужурке — БФ). А брат — хоть и из евреев — страшно
религиозен, преподает в духовной академии французский язык — и весь склад имеет
семинарский».
Виктор Шкловский, после нескольких и, кажется, безрадостных
для него училищ и гимназий, поступил в Петроградский университет, на
филологический факультет. Там работали тогда великие ученые, и В.Б. любил потом
рассказывать про академика И.А. Бодуэна де Куртенэ. Учась в университете,
Шкловский организовал ОПОЯЗ — Общество по изучению поэтического языка — и в нем
легко стал лидером, потому что таков был его темперамент и дар легко
генерировать новые идеи. Один из главных лозунгов Шкловского: содержание
литературного произведения равно сумме его стилистических приемов; не менее
знаменита и другая его формула: сюжет есть явление стиля.
Рядом с ним были великие лингвисты, были друзья Эйхенбаум (его
работа «Как сделана “Шинель” Гоголя» стала фундаментом нового
литературоведения) и Тынянов (ставший автором великих исторических романов и, в
отличие от Шкловского, писавший не о себе), был Роман Якобсон, чье имя даже не
упоминается в мемуарах Шкловского «Жили-были» (Якобсон не простил Шкловскому
измены молодости и вернул ему все надписанные книги). В то время в жизни
Шкловского ОПОЯЗ существовал вперемежку с футуристами.
♠
♠
Началась война 1914 года, и Шкловский записался в
автомобильную роту. Дело было новое, и он им овладел. Все ближайшие годы
оказались связаны с колесами — автомобили, самокаты, броневики, хотя за плечами
у Шкловского было несколько книжечек, статьи, преодоленная попытка стать скульптором-футуристом,
ОПОЯЗ и титул некоронованного главы формальной школы. Теперь набирался еще и боевой опыт — лихой.
Это именно Шкловский в феврале 1917 года вывел на улицы
восставшего Петрограда броневой дивизион. Это именно он был назначен Временным
правительством комиссаром на румынский фронт. Это именно он поднял там в атаку
батальон, был ранен и награжден Георгиевским крестом, который вручил ему лично
генерал Корнилов. Это именно он был направлен в Иран воевать с турками в
составе небольшой русской армии («Сердце мое в этой стране было истерто так,
как истирают жесткую дорогу мохнатые лапы верблюдов», — признался Шкловский в
книге «Жили-были»). Это именно он, вернувшись в Россию после октябрьского
переворота, связался с эсерами и готовил ответные акции в пору процесса над
видными деятелями эсеровской партии. Это именно он в 1922-м бежал от всех засад
ГПУ с фантастической дерзостью и смелостью. Все это именно он — Виктор
Борисович Шкловский, в молодости «безрассудно смелый человек», как скажет о нем
в «Эпилоге» ставший на старости лет его резким оппонентом Вениамин Каверин.
В 1921-м и в начале 1922-го Виктор Шкловский входил в
Серапионово братство, хотя в более поздних справках о Серапионах Шкловского в
их группе не числят.
♠
♠
Серапионство
Шкловского оборвалось в марте 1922 года — трагически. Он вынужден был бежать от
лап ГПУ за границу. 16 марта писал Горькому: «Надо мной грянул гром. Семенов
напечатал в Берлине в своей брошюре мою фамилию. Меня хотели арестовать, искали
везде, я скрывался две недели и наконец убежал в Финляндию… Жена осталась в
Питере, боюсь, что она на Шпалерной». Но и в этом отчаянном положении Шкловский
из финского «карантина» регулярно писал Алексею Максимовичу, поминая
Серапионов: «Серапионы остались в России в печали и тесноте»; «Скучаю по жене,
Тынянову, по Серапионам»; сообщая, что жену освободили под залог, который
внесли литераторы, он подчеркивает: «Главным образом Серапионы»; «У Серапионов
наблюдается следующее. Бытовики: Зощенко, Иванов и Никитин обижают сюжетников:
Лунца, Каверина, Слонимского. Бытовики немного заелись в “Красной нови”, а
сюжетники ходят пустые, как барабаны без фавора и омажа. Я написал уже об этом
туда письмо, но этого мало».
Вскоре
Горький помог Шкловскому перебраться из Финляндии в Берлин.
Н.Чуковский,
знавший В.Б. с детства и очень внимательный к старшим, свидетельствовал: в Доме
Искусств «его знали все и относились к нему не только с почтением, но и с
некоторым страхом. У него была репутация отчаянной головы, смельчака и нахала,
способного высмеять и унизить любого человека... Лев Лунц и Илья Груздев ходили
за ним, как два оруженосца». В Доме Искусств у Шкловского были не только
Серапионы. Снова воспоминания Н.Чуковского: «Шкловский перетащил в просторные
помещения Дома Искусств заседания знаменитого ОПОЯЗА — цитадели формализма в
литературоведении. Многие любопытствующие студисты посещали эти заседания, был
на некоторых и я. Кроме Шкловского, помню я на них Эйхенбаума, Поливанова,
Романа Якобсона, Винокура. Они противопоставляли себя всем на свете и во всей прежней
науке чтили, кажется, одного только Потебню.
Но зато друг о друге отзывались
как о величайших светилах науки: «О, этот Эйхенбаум!», «О, этот Поливанов!»,
«О, этот Роман Якобсон!». Винокур к тому времени еще не успел, кажется, стать
«О, этим Винокуром», но зато крайне ценился своими товарищами как милейший
шутник... Разумеется, светилом из светил во всем этом кружке был Виктор
Борисович Шкловский. Он не знал ни одного языка, кроме русского, но зато был
главный теоретик» … (Замечу, что и не зная английского, можно было открыть
русскому читателю Стерна — это сделал именно Шкловский). Не любивший Шкловского
Шварц признает в дневниках: «Литературу он действительно любит, больше любит,
чем все, кого я знал его профессии. Старается понять, ищет законы — по любви.
Любит страстно, органично. Помнит любой рассказ, когда бы его ни прочел…
Поэтому он сильнее писатель, чем ученый».
</i>
≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡
♠♠♠
Полностью читать http://booknik.ru/library/all/skandalist-viktor-shklovskiyi/
<i>
<b>
</b>Але
нужны не цветы, а запах цветов. Але от любви нужен только запах любви и нежность.
~~~
Жизнь примеривает нас друг к другу и смеется, когда мы
тянемся к тому, кто нас не любит.
~~~
Жизнь — это ряд усилий. Мы видим цель, но не всегда видим
дорогу.
~~~
Каждый солдат в своем ранце носит свое поражение.
~~~
Когда мы уступаем дорогу автобусу, мы делаем это не из
вежливости.
~~~
Я намотал на мысль о тебе всю свою жизнь.
~~~
Мы получаем деньги не за труд, а за трудности, с которыми их
получаем.
~~~
Советская власть научила литературоведение разбираться в
оттенках говна.
~~~
Новатор - это вожатый, меняющий след, но знающий старые
дороги. Он знает старый опыт, как бы поглащая его.
</i>
♠
♠♠
