<i><b>
▒ Поэт
Николай Некрасов
</b></i>
✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠ ✠✠✠
<i>     <b> </b>
8 января
1878 года из жизни ушел российский поэт и публицист Николай Алексеевич
Некрасов, который широко известен благодаря поэмам «Кому на Руси жить хорошо»,
«Мороз, Красный нос» и «Русские женщины», а также стихотворению «Дедушка Мазай
и зайцы». Писатель родился в небогатой дворянской семье, и его детство прошло в
родовой усадьбе. Постоянные побои его отцом крепостных крестьян и собственной
матери наложили тяжелый отпечаток на будущее творчество Некрасова. В
шестнадцать лет Николай переехал в Петербург, и, лишившись семейной поддержки,
начал зарабатывать на жизнь литературными произведениями. Личная жизнь поэта
складывалась не всегда удачно. Свою последнюю любовь, необразованную девушку из
провинции Феклу Анисимову, поэт выиграл в карты у купца, и дал ей новое имя —
Зинаида. В этом материале из рубрики «Кумиры прошлого» мы расскажем о жизненном
пути и непростых семейных отношениях замечательного поэта Николая Некрасова.
«Вот парадный подъезд, по торжественным дням…» Интересно, что
этот «парадный подъезд» (принадлежавший министру государственных имуществ
Муравьеву) Некрасов ежедневно лицезрел из окна собственного кабинета, поскольку
жил напротив. У поэта-демократа и самого подъезд выглядел не хуже. Спасибо
деловому таланту, практическому уму и толике везения. Вот только при таком
наборе качеств в России трудно сохранить добрую репутацию…
Однажды шестнадцатилетнего Некрасова Христа ради приютили
нищие. Дело было так: мыкаясь по Петербургу в безуспешных поисках заработка,
юноша страшно задолжал хозяину, у которого снимал угол, и был изгнан на улицу,
да еще и без вещей, которые остались в залог. Стояла промозглая петербургская
осень, ветер дул, как всегда, со всех четырех сторон. Николай целый день
пробродил по улицам, кутаясь в тонкую шинель, смертельно устал и сел прямо на
тротуар, пропадать. Тут над ухом затянул тоненький голосок: «Подайте Христа
ради!» И тут же другой, взрослый голос перебил: «Что ты, Ванька, не видишь
разве, нет ничего у горемычного, он и сам-то к утру окоченеет. Эй, мил человек!
Пойдем с нами! Окоченеешь, говорю! Пойдем, не бойсь, не обидим». Не в том
положении был Некрасов, чтобы чего-то бояться. В ночлежке на Васильевском
острове его напоили водкой и уложили спать. Какая-то старуха молча подсунула
ему под голову тощую подушку и укрыла грязным, но теплым тулупом. Перед тем как
провалиться в спасительный сон, Николай успел подумать: «Раз уж сегодня не
пропал, теперь уж и вовсе не пропаду. Еще и капитал наживу, вот увидит
батюшка».
Дело в том, что в отчаянном положении Некрасов оказался не по
природной бедности, а по воле отца. Алексей Сергеевич — бывший адъютант князя
Витгенштейна — желал для сына военной карьеры и отпустил его из фамильного
Грешнево в Петербург поступать в кадетский корпус, а тот возьми да и нарушь
волю отца, собравшись вместо этого в университет. Нравом Некрасов-старший был
крут и сношения с сыном прервал, отказав заодно в деньгах.
♠
О потере наследства Николаю, впрочем, горевать не приходилось.
Состояние семьи было невелико, хотя прапрадед, сибирский воевода, был когда-то
несметно богат. «Семь тысяч душ проиграл в карты, — рассказывал о славном
предке отец, — а твой прадед — две тысячи. Потом еще тысячу проиграл твой дед,
а мне проигрывать было уже нечего, хотя в карточки поиграть тоже люблю». У отца
было всего душ сорок, и главным делом его жизни стала растянувшаяся на
десятилетия тяжба с собственной сестрой за еще... одну крестьянскую душу.
Алексей Сергеевич вообще сутяжничал много и изворотливо. Так что первый
«литературный опыт» Николай приобрел, составляя для отца исковые бумаги.
Впрочем, втайне от всех юноша и романтические стихи пописывал, и даже баллады.
К шестнадцати годам накопилась целая тетрадка.
Оказавшись в Петербурге, Некрасов о ней вспомнил, а в редакции
журнала «Сын отечества» снисходительно отнеслись к шестнадцатилетнему поэту и
кое-что из тетрадки напечатали. Гонорар заплатили мизерный. Но Некрасов был
вдохновлен и на последние свои деньги издал небольшим тиражом тощенький
сборник. Ни одного экземпляра, правда, никто не купил, да еще и прославленный
Белинский, реагировавший на любую книжную новинку в «Отечественных записках»,
стихи обругал. В общем, оставшиеся гроши Николаю пришлось израсходовать на то,
чтобы скупить тираж и собственноручно уничтожить.
Ни много ни мало три года в Петербурге Николай жил, испытывая
постоянный голод. К счастью, на Морской улице был ресторан, где разрешалось
ничего не заказывать, а просто сидеть и читать газеты. «Возьмешь, бывало, для
виду газету, а сам пододвинешь к себе тарелку с хлебом и потихоньку ешь», —
вспоминал Некрасов. С университетом у него ничего не вышло. Дело в том, что
Николай окончил всего только четыре класса гимназии, а потом отец его забрал.
Недостаток образования сказался, и, сделав два неудачных штурма, Некрасов
зарекся думать об университете. К сочинению стихов он тоже, казалось,
совершенно охладел. Зато стал писать заметки, рекламные объявления, фельетоны,
театральные обозрения и даже водевили. Это оказалось куда более прибыльным
делом, и Некрасов уже мог снимать приличную комнату: правда, не один, а в
складчину с двумя юнкерами. Один из них позже тоже станет весьма известным
человеком: Михаил Тариелович Лорис-Меликов, будущий министр внутренних дел.
♠
 
  <b> Победителей
не судят</b>
По-настоящему Некрасову повезло, когда он сумел пробиться в
самый популярный в России журнал «Отечественные записки». Познакомился с
трудившимся там Белинским — кумиром читающей публики и непререкаемым
авторитетом для писателей, а с его легкой руки и со всем цветом отечественной
словесности. И тут Некрасову пришла в голову замечательная коммерческая идея:
самому собирать и издавать альманахи с участием знаменитых писателей. Тот же
Белинский уломал литераторов дать «нуждающемуся собрату» по повести,
стихотворению или рассказу бесплатно, чтоб помочь выбраться из затруднительного
материального положения. Конечно, ничего по-настоящему стоящего корифеи
Некрасову не подарили — Тургенев, например, отделался не слишком удачной поэмой
«Помещик». Зато в некрасовском сборнике дебютировал начинающий писатель
Достоевский с повестью «Бедные люди», произведшей настоящий фурор.
Словом, начинание оказалось удачным. Настолько, что и
Белинский решил последовать некрасовскому примеру и стал собирать собственный
альманах под названием «Левиафан». Дело в том, что у него и самого, несмотря на
громкую всероссийскую славу, с деньгами было туговато: в «Отечественных
записках» Белинский трудился, как раб на плантации, писал об азбуках, песенниках,
о клопах и кружевах. Он устал, исписался, к тому же был уже сильно болен. При
этом платили ему едва ли больше рядового сотрудника.
И вот теперь у Белинского забрезжила надежда состричь купоны
с собственного авторитета и славы. Уж ему-то любой автор отдаст что угодно!
Историк Грановский предложил для альманаха свои лекции. Знаменитый актер Щепкин
— отрывок из мемуаров. Гончаров — еще недописанную «Обыкновенную историю».
Словом, материал собирался первоклассный! Да только пообещать-то все пообещали,
но по вечной писательской привычке стали затягивать со сроками. И тут Некрасов
вдруг выкинул вот какую штуку: перекупил за спиной Белинского у авторов все
права. Причем утверждал, что действует от лица Виссариона Григорьевича, который
якобы сам рвет прежние договоренности из-за задержки материалов. Самого же
Белинского он успокоил, предложив ему новое выгодное дело: учредить собственный
журнал и поместить там все, что должно было войти в несостоявшийся «Левиафан».
Доверчивый Белинский согласился и продал Некрасову, что успел собрать. Дело в
том, что он давно мечтал о собственном журнале, да только не представлял, как
приняться за такое дело. В долю взяли еще одного сотрудника «Отечественных
записок» — писателя и журналиста Ивана Панаева, недавно получившего наследство,
— издание ежемесячного журнала требовало больших вложений. Итак, Панаев вложил
35 тысяч, Белинский — свое прославленное имя, Некрасов же — деловые
способности. И этот вклад оказался самым ценным!
♠
Открыть новый журнал оказалось невозможно: разрешение нужно
было получить у самого государя, а Николай I счел, что в России и без того
слишком много пишут. Но Некрасов блестяще вышел из положения! Он придумал
арендовать уже существующий журнал, причем не какой-нибудь, а пушкинский
«Современник», изрядно поникший за 10 лет после гибели Александра Сергеевича.
Уладив формальности, Некрасов принялся за дело. Для
составления каждого номера он прочитывал по 12 тысяч страниц рукописей, отбирая
достойные. Потом еще правил по сто страниц корректуры: очень часто из-за
придирок цензуры приходилось в последний момент самому переписывать чужие
творения, а ведь еще нужно было находить время сочинять стихи… «Случается
писать без отдыха более суток, и как только паралич не хватил правую руку», —
жаловался Некрасов. Но результат того стоил! Не прошло и года, как
«Современник» разбил в пух и прах «Отечественные записки». Во-первых, у нового журнала
подписная цена была ниже. Во-вторых, Некрасов придумал «подкармливать»
подписчиков бесплатными приложениями (к первому номеру, например, прилагалась
отдельной книжечкой повесть Герцена «Кто виноват?») — это сработало, даром
недоброжелатели ехидничали, что в борьбе за читателя Некрасов скоро станет
раздавать в придачу к журналу по бочонку селедок и по куску мыла. Но и не это
главное. Просто именно в «Современнике» теперь печатался Белинский. А вслед за
ним туда перетекли лучшие литературные силы во главе с Тургеневым.
Вот только ни редактором, ни пайщиком «Современника»
Белинский вопреки чаяниям так и не стал — просто литературным сотрудником.
Надул его Некрасов! Номинальным главой журнала по политическим соображениям
сделали бывшего цензора Никитенко (через два года эту должность — также
номинально — займет Панаев). По-настоящему всем заправлял сам Некрасов. И
прибылью распоряжался он же. Белинский язвил: «О, у этого человека непременно
будет капитал — теперь-то я знаю, как это делается. Он начал с меня, но то ли
еще будет!» Некрасов даже не пытался оправдаться. Впрочем, создал Белинскому
самые комфортные условия: тот работал теперь в разы меньше, чем в
«Отечественных записках», писал только по желанию, а гонораров получал куда
больше. Виссарион Григорьевич и сам чуть позже уверял, что «Современник» спас
его, что «Левиафан» никогда не принес бы ему столько, сколько платит Некрасов,
что тот сумел сделать лучший в России журнал, а победителей не судят. И даже
сетовал, что из-за всей этой истории вышло столько шума и репутация Некрасова
изрядно пострадала. А ведь Николай Алексеевич — большой поэт, за такой талант
можно простить многое!
♠
 
  <b> Новые
мормоны</b>
После первого неудавшегося опыта снова писать стихи Некрасов
стал нескоро. Точнее — через шесть лет. И первым делом — любовные, что было
неспроста: он тогда как раз познакомился с женой своего будущего компаньона
Ивана Панаева.
Некрасову было 22 года, Панаевой — 23. Маленькая, изящная
брюнетка с матово-смуглой кожей, нежнейшим румянцем, большим ртом и
выразительными, очень яркими черными глазами, похожими на две маслинки. Авдотья
выросла в семье актеров и в 18 лет выскочила замуж за Панаева, переводившего на
русский «Отелло» для бенефиса ее отца. Иван Иванович происходил из славной
семьи (внучатый племянник самого Державина!), имел кое-какие деньги, был легок
нравом, к тому же красив и наряден, как картинка. Очень скоро выяснилось, что
для семейной жизни он не годится совершенно. Панаев перестал интересоваться
женой сразу после медового месяца, влюбившись на маскараде в таинственную
незнакомку. Легкомыслием он отличался просто феноменальным, так же как и
добродушием. И услужливо сводил друзей с собственными любовницами, ничуть о них
не жалея. Еще он был страшно увлечен своей красотой. Когда у Авдотьи умерла
сестра (между прочим, бывшая замужем за Краевским, издателем «Отечественных
записок»), Панаев не дал ей побыть с осиротевшими племянниками и потащил в
Москву. Белинский тогда возмущался: «Накануне он нашил целую дюжину штанов и
мечтал поразить столичным шиком московских приятелей. А для штанов дети
Краевского должны быть без присмотра!» Из Москвы Иван, впрочем, скоро упорхнул
за очередной юбкой, бросив жену одну. Остается только удивляться, что целых
восемь лет Авдотья хранила ему верность. Ведь за ней самой было немало
охотников погоняться. В «Современнике» ею были одержимы сразу двое: Достоевский
и Некрасов. Оба были отвергнуты: Достоевский смирился, а Некрасов повел
неотступную осаду, растянувшуюся на целых пять лет, и в конце концов Авдотья
сдалась. Многие ее выбору удивлялись: Панаев хоть и вертопрах, но все же
образованный и светский человек, а Некрасов — тщедушный, угрюмый, почти
невежественный провинциал. Зато по масштабу личности, по силе духа и по таланту
сравнение выходило в пользу Николая Алексеевича.
И вот Некрасов был вознагражден — Авдотья Яковлевна
сделалась ему вернейшей и полезнейшей подругой. Великосветская с аристократами
и дружественно-простая с семинаристами (недаром выросла в актерской семье!),
она дружила со всеми, в ком нуждался Некрасов, и тем удерживала их подле него.
Она наравне с ним читала рукописи и сверяла корректуры, а в трудные для
«Современника» времена сочиняла в соавторстве с Некрасовым великосветские
романы. И пускай формально она была чужой женой! В их кругу это было в порядке
вещей: Тургенев тенью следовал за своей замужней возлюбленной Полиной Виардо,
отнюдь не прервавшей отношений с официальным супругом и, кроме того, имевшей
любовников. Чернышевский ни словом не упрекал свою Ольгу Сократовну ни за
неприличные выходки, ни за измены и даже поощрял в ней такое свободолюбие.
Достоевский оставил надоевшую жену и гонялся по всей Европе за измывавшейся над
ним жестокосердной любовницей. Про Огарева и Герцена с их семейной неразберихой
речь еще впереди. Сотрудников «Современника» в обществе даже подозревали в
исповедовании мормонства. По части женщин у них творилось черт знает, что!
Некрасов по сравнению с коллегами находился еще в завидном положении: Авдотья
Яковлевна разве что слишком часто закатывала ему истерики — впрочем, в этом
смысле Некрасов и сам был хорош. Кстати, ценители литературы утверждают, что
свои лучшие стихи он написал именно о ссорах с Панаевой. Например, вот это: «Мы
с тобой бестолковые люди: что минута, то вспышка готова, облегченье
взволнованной груди, неразумное резкое слово...» Зато она его любила, не
изменяла и всегда пристойно держалась на людях.
♠
</i>
≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡
♠♠♠
Полностью читать http://7days.ru/stars/privatelife/nikolay-nekrasov-poet-pridumavshiy-svoey-zhene-novoe-imya/5.htm#ixzz4SMzWAAbL
<i>
<b>
14 июня 1854 года</b>
♠
Великих зрелищ, мировых судеб
Поставлены мы зрителями ныне:
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России:
Пожар войны полмира обхватил,
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых...
Обращены в позорище вражды
Моря и суша... медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились - стоят
Пред укрепленной русскою твердыней...
И ныне в урне роковой лежат
Два жребия... и наступает время,
Когда Решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету
потрясенному покажет.
♠♠
<b> Влюбленному</b>
♠
Как вести о дороге трудной,
Когда-то пройденной самим,
Внимаю речи безрассудной,
Надеждам розовым твоим.
Любви безумными мечтами
И я по-твоему кипел,
Но я делить их не хотел
С моими праздными друзьями.
За счастье сердца моего
Томим боязнию
ревнивой,
Не допускал я никого
В тайник души моей стыдливой.
Зато теперь, когда угас
В груди тот пламень благодатный,
О прошлом счастии рассказ
Твержу с отрадой непонятной.
Так проникаем мы легко
И в недоступное жилище,
Когда хозяин
далеко
Или почиет на
кладбище.
</i>
♠♠♠
