<i><b>
Святой Василий, не веривший в
Бога
</i></b>
*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*
<i>
"Вася, ты же Христос",
— говорил ему Андрей Платонов. "Я прошу Господа простить меня, если скажу,
что Гроссман был святым", — вторил ему Семен Липкин.
В жизни Василия Гроссмана и в
самом деле есть все атрибуты жития: гонения и мучительная смерть, неколебимая
вера и удивительные чудеса.
Подобно тому, как первые мученики
христианства были детьми Рима и Иудеи, выкормленными молоком древних религий и
умершие, чтобы их ниспровергнуть, Василий Семёнович Гроссман был плотью от
плоти советского строя. И именно он написал один из самых губительных для этого
строя романов, заплатив за свой творческий порыв дорогой ценой.
Между тем большую часть жизни
Гроссман не верил в Бога вовсе и лишь под конец стал писать это слово как
положено — с большой буквы. Да и странно было бы ожидать другого отношения к
вопросу от человека с его биографией.
❂
Мальчик из Бердичева
Он родился в Бердичеве 12 декабря
1905 года. К тому времени Бердичев уже больше полувека имел статус города, но
его так и не покинул полудеревенский, провинциальный дух, господствовавший пять
веков перед тем. Утки все так же бродили по улицам, базарный торг на Ятках
кипел и кричал, а многонациональное население жило серой и одновременно
живописной местечковой жизнью.
Мальчик, рожденный в еврейской
семье, получил подобающие имя и отчество — Иосиф Соломонович. Однако на том его
вхождение в иудейский мир практически исчерпалось.
По-еврейски Гроссман знал лишь
несколько слов, слышанных в детстве на бердичевских улицах. Зато прекрасно
владел французским: во-первых, его преподавала мама, а во-вторых, два года
мальчик провел в Швейцарии.
Его библейское имя тоже вскоре
было забыто благодаря русской няне. Родительское "Йося" она
переделала в русское "Вася", да так прочно, что даже отец с матерью
скоро звали сына только Васей — и в письмах, и в разговорах. Гроссман начал
привыкать к своему будущему литературному псевдониму задолго до того, как стал
писателем.
В детстве он о писательстве не
мечтал, а, как и множество мальчиков, жаждал унаследовать профессию
папы-инженера. Родители Гроссмана расстались вскоре после его рождения, но у
Васи не прерывались отношения с отцом.
❂
Первый настоящий успех помощнику
главного инженера карандашной фабрики имени Сакко и Ванцетти, коим в 1934 году
работал Василий, принес рассказ о беременном комиссаре гражданской войны,
рожающей ребенка в осажденном белополяками Бердичеве.
Комиссар Гроссмана осмелилась не
только забеременеть и родить, но и, неожиданно для самой себя, полюбить своего
нежеланного сыночка Алешу (хотя и несколько меньше, чем революцию).
"Как прикажете понимать,
неужели кое-что путное все-таки удается напечатать?" — воскликнул по
поводу появившегося рассказа Михаил Булгаков. Сам же автор рассказа "В
городе Бердичеве" в ту пору искренне полагал, что в советской стране
только путное всегда и печатают. Двадцатидевятилетний Гроссман оставил
карандашную фабрику и принялся писать.
Четырехстраничный рассказ о
комиссаре Вавиловой стал для него пропуском к Горькому, о чем в те годы мечтал
каждый начинающий писатель. Гроссман побывал на даче у Алексея Максимовича
через месяц после выхода рассказа. А уже к 1936 году выпустил два сборника
рассказов и в 1937-м был принят в Союз советских писателей.
❂
Благородный и неудобный
В биографии Гроссмана нет
недостатка в таких историях, полных чистого и совершенно неброского
благородства. До войны он дружил с критиком Александром Иосифовичем Роскиным.
Есть фотография: Роскин и Гроссман на ялтинской набережной в мае 1941 года.
Спустя несколько месяцев Роскин,
ушедший в ополчение, пропадет без вести в боях под Москвой. Его 14-летняя дочь
Наташа, еще раньше потерявшая мать, останется одна на свете. И Гроссман,
единственный из друзей Роскина, разыщет ее и будет опекать...
На фронте он упорно сторонился
охоты за трофеями и стеснялся попросить себе новую шинель, продолжая три года
подряд ходить в одной и той же, совершенно невозможной — изодранной, заляпанной
глиной и залитой бензином...
Когда потоки грязи лились на
Пастернака, Гроссман написал ему письмо, полное внимания и теплоты... И
несмотря на эту щепетильную порядочность, скромность и даже стеснительность
Гроссмана, бытовало мнение, что у него тяжелый характер.
Как-то раз ему домой позвонил
заместитель главного редактора "Нового мира" Кривицкий, которого
Гроссман не жаловал. Когда трубку сняла Ольга Михайловна, Кривицкий откровенно
обрадовался: "Как я рад, что попал на вас! Зная сложный характер Василия
Семеновича, думал, он меня пошлет по матушке".
Гроссман и в самом деле не чурался
крепкого слова. С теми, кого не уважал или презирал, мог быть колючим,
язвительным, упрямым. При этом любил говаривать, что всем подряд нравятся
только полные синеглазые блондинки, а он к их числу не принадлежит... Вспоминая
Василия Семеновича, Наталья Роскина утверждала, что в последний раз он
улыбнулся еще перед Великой Отечественной войной.
Как многие чистые люди, Гроссман
бывал удивительно простодушен и легковерен. Однажды перестал разговаривать со
своим лучшим другом только потому, что с чужих слов узнал о его якобы
неподобающих высказываниях. Потом раскаивался, просил прощения...
И все же самым тяжелым для многих
оказывались вовсе не неулыбчивость или язвительность Гроссмана, а как раз его
благородство, проба которого была столь высока, что дотянуться до этой планки
могли единицы. Недотянувшиеся же утешались рассказами о том, как неуступчив и
неуживчив бывает Василий Семенович.
http://www.pseudology.org/evrei/Grossman_Vasily.htm
</i>