<i><b>

Святой Василий, не веривший в Бога

</i></b>

*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*

<i>

"Вася, ты же Христос", — говорил ему Андрей Платонов. "Я прошу Господа простить меня, если скажу, что Гроссман был святым", — вторил ему Семен Липкин.

В жизни Василия Гроссмана и в самом деле есть все атрибуты жития: гонения и мучительная смерть, неколебимая вера и удивительные чудеса.

Подобно тому, как первые мученики христианства были детьми Рима и Иудеи, выкормленными молоком древних религий и умершие, чтобы их ниспровергнуть, Василий Семёнович Гроссман был плотью от плоти советского строя. И именно он написал один из самых губительных для этого строя романов, заплатив за свой творческий порыв дорогой ценой.

Между тем большую часть жизни Гроссман не верил в Бога вовсе и лишь под конец стал писать это слово как положено — с большой буквы. Да и странно было бы ожидать другого отношения к вопросу от человека с его биографией.

 ❂

Мальчик из Бердичева

Он родился в Бердичеве 12 декабря 1905 года. К тому времени Бердичев уже больше полувека имел статус города, но его так и не покинул полудеревенский, провинциальный дух, господствовавший пять веков перед тем. Утки все так же бродили по улицам, базарный торг на Ятках кипел и кричал, а многонациональное население жило серой и одновременно живописной местечковой жизнью.

Мальчик, рожденный в еврейской семье, получил подобающие имя и отчество — Иосиф Соломонович. Однако на том его вхождение в иудейский мир практически исчерпалось.

По-еврейски Гроссман знал лишь несколько слов, слышанных в детстве на бердичевских улицах. Зато прекрасно владел французским: во-первых, его преподавала мама, а во-вторых, два года мальчик провел в Швейцарии.

Его библейское имя тоже вскоре было забыто благодаря русской няне. Родительское "Йося" она переделала в русское "Вася", да так прочно, что даже отец с матерью скоро звали сына только Васей — и в письмах, и в разговорах. Гроссман начал привыкать к своему будущему литературному псевдониму задолго до того, как стал писателем.

В детстве он о писательстве не мечтал, а, как и множество мальчиков, жаждал унаследовать профессию папы-инженера. Родители Гроссмана расстались вскоре после его рождения, но у Васи не прерывались отношения с отцом.

❂

Первый настоящий успех помощнику главного инженера карандашной фабрики имени Сакко и Ванцетти, коим в 1934 году работал Василий, принес рассказ о беременном комиссаре гражданской войны, рожающей ребенка в осажденном белополяками Бердичеве.

Комиссар Гроссмана осмелилась не только забеременеть и родить, но и, неожиданно для самой себя, полюбить своего нежеланного сыночка Алешу (хотя и несколько меньше, чем революцию).

"Как прикажете понимать, неужели кое-что путное все-таки удается напечатать?" — воскликнул по поводу появившегося рассказа Михаил Булгаков. Сам же автор рассказа "В городе Бердичеве" в ту пору искренне полагал, что в советской стране только путное всегда и печатают. Двадцатидевятилетний Гроссман оставил карандашную фабрику и принялся писать.

Четырехстраничный рассказ о комиссаре Вавиловой стал для него пропуском к Горькому, о чем в те годы мечтал каждый начинающий писатель. Гроссман побывал на даче у Алексея Максимовича через месяц после выхода рассказа. А уже к 1936 году выпустил два сборника рассказов и в 1937-м был принят в Союз советских писателей.

❂

Благородный и неудобный

В биографии Гроссмана нет недостатка в таких историях, полных чистого и совершенно неброского благородства. До войны он дружил с критиком Александром Иосифовичем Роскиным. Есть фотография: Роскин и Гроссман на ялтинской набережной в мае 1941 года.

Спустя несколько месяцев Роскин, ушедший в ополчение, пропадет без вести в боях под Москвой. Его 14-летняя дочь Наташа, еще раньше потерявшая мать, останется одна на свете. И Гроссман, единственный из друзей Роскина, разыщет ее и будет опекать...

На фронте он упорно сторонился охоты за трофеями и стеснялся попросить себе новую шинель, продолжая три года подряд ходить в одной и той же, совершенно невозможной — изодранной, заляпанной глиной и залитой бензином...

Когда потоки грязи лились на Пастернака, Гроссман написал ему письмо, полное внимания и теплоты... И несмотря на эту щепетильную порядочность, скромность и даже стеснительность Гроссмана, бытовало мнение, что у него тяжелый характер.

Как-то раз ему домой позвонил заместитель главного редактора "Нового мира" Кривицкий, которого Гроссман не жаловал. Когда трубку сняла Ольга Михайловна, Кривицкий откровенно обрадовался: "Как я рад, что попал на вас! Зная сложный характер Василия Семеновича, думал, он меня пошлет по матушке".

Гроссман и в самом деле не чурался крепкого слова. С теми, кого не уважал или презирал, мог быть колючим, язвительным, упрямым. При этом любил говаривать, что всем подряд нравятся только полные синеглазые блондинки, а он к их числу не принадлежит... Вспоминая Василия Семеновича, Наталья Роскина утверждала, что в последний раз он улыбнулся еще перед Великой Отечественной войной.

Как многие чистые люди, Гроссман бывал удивительно простодушен и легковерен. Однажды перестал разговаривать со своим лучшим другом только потому, что с чужих слов узнал о его якобы неподобающих высказываниях. Потом раскаивался, просил прощения...

И все же самым тяжелым для многих оказывались вовсе не неулыбчивость или язвительность Гроссмана, а как раз его благородство, проба которого была столь высока, что дотянуться до этой планки могли единицы. Недотянувшиеся же утешались рассказами о том, как неуступчив и неуживчив бывает Василий Семенович.

http://www.pseudology.org/evrei/Grossman_Vasily.htm

</i>