<i><b>Андрей Белый </i></b>
*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*
*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*-*
<i>
ЛЮБОВЬ
Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
"Мы встретимся... До нового свиданья..."
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса.
Над морем крики чаек раздавались.
Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарею уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.
И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно-золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.
1901 или 1902, Москва
₰
Если верить Владиславу Ходасевичу, отец Андрея Белого
(Бориса Бугаева), профессор математики Николай Бугаев, говорил: «Я надеюсь, что
Боря выйдет лицом в мать, а умом в меня». Профессор был некрасив, но умён. Мать
же красавица, икона стиля, но дура и истеричка. Сын оказался красивым и
странным.
«Огромные широко разверстые глаза, бушующие костры на
бледном, измождённом лице. Непомерно высокий лоб, с островком стоящих дыбом
волос /… / порой Белый кажется великолепным клоуном. Но, когда он рядом, —
тревога и томление, ощущение какого-то стихийного неблагополучия овладевает
всеми» (Илья Эренбург).
«В Андрее Белом есть звериность, только подёрнутая тусклым
блеском безумия. Глаза его, /…/ точно обведённые углём, неестественно и безумно
сдвинуты к переносице. Нижние веки прищурены, а верхние широко открыты. На
узком и высоком лбу тремя клоками дыбом стоят длинные волосы…» (Максимилиан
Волошин).
Подобных отзывов много. Внешность и повадки Андрея Белого
впечатляли не меньше, чем его тексты. А то и больше.
₰
За золотым руном
Андрей Белый остроумно назвал «воззренья Бердяева»
«станцией, через которую лупят весь день поезда, подъезжающие с различных
путей; /…/ это вот — Ницше, то — Баадер, то — Шеллинг, то — Штейнер; а это вот,
ну разумеется, Соловьёв, перекрещенный с Ницше». С большим основанием, однако,
сказанное можно отнести к нему самому.
Он легко западал на интересные и модные в сезоне рубежа
веков идеи. Ему нравилось всё, что было (казалось) нетривиальным. Он называл
себя «дитя Шопенгауэра», вычитывая у философа представление о художнике как о
посреднике между двумя мирами. Его ворожила Блаватская со своей теософией,
интриговали Упанишады и буддизм. Ну и ещё Кант, ещё Риккерт, ставший основой
для его теории символизма.
Ницше, крёстного отца Серебряного века, Белый вообще полюбил
как родного: «Ницше — ты наша милая, цыганская песня в философии!»
₰
Он был пророк.
Она — сибилла в храме.
Любовь их, как цветок,
горела розами в закатном фимиаме.
Под дугами его бровей
сияли взгляды
пламенносвятые.
Струились завитки кудрей —
вина каскады пеннозолотые…
(Это он так о себе!)
₰
И гениальное стихотворение Мандельштама, написанное на
смерть Белого:
...На тебя надевали тиару — юрода колпак,
Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!
Как снежок на Москве заводил кавардак гоголёк:
Непонятен-понятен, невнятен, запутан, лёгок...
Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,
Сочинитель, щеглёнок, студентик, студент, бубенец...
......
Меж тобой и страной ледяная рождается связь —
Так лежи, молодей и лежи, бесконечно прямясь.
Да не спросят тебя молодые, грядущие те,
Каково тебе там в пустоте, в чистоте, сироте...
Что ж, Андрей Белый хотел творить жизнь, и это у него
получилось, пожалуй, лучше всего.
₰
http://www.chaskor.ru/article/andrej_belyj_vechnoe_vozvrashchenie_20672
</i>
