⠁ ⠂ ⠃ ⠄ ⠅ ⠆ ⠇ ⠈ ⠉ ⠊ ⠋ ⠌ ⠍ ⠎ ⠏ ⠐ ⠑ ⠒ ⠓ ⠔ ⠕ ⠖ ⠗ ⠘ ⠙ ⠚ ⠛ ⠜ ⠝ ⠞ ⠟ ⠠ ⠡ ⠢ ⠣ ⠤ ⠥ ⠦ ⠧ ⠨ ⠩ ⠪ ⠫ ⠬ ⠭ ⠮ ⠯ ⠰ ⠱ ⠲ ⠳ ⠴ ⠵ ⠶ ⠷ ⠸ ⠹ ⠺ ⠻ ⠼ ⠽ ⠾ ⠿ ⡀ ⡁ ⡂ ⡃ ⡄ ⡅ ⡆ ⡇ ⡈ ⡉ ⡊ ⡋ ⡌ ⡍ ⡎ ⡏ ⡐ ⡑ ⡒ ⡓ ⡔ ⡕ ⡖ ⡗ ⡘ ⡙ ⡚ ⡛ ⡜ ⡝ ⡞ ⡟ ⡠ ⡡ ⡢ ⡣ ⡤ ⡥ ⡦ ⡧ ⡨ ⡩ ⡪ ⡫ ⡬ ⡭ ⡮ ⡯ ⡰ ⡱ ⡲ ⡳ ⡴ ⡵ ⡶ ⡷ ⡸ ⡹ ⡺ ⡻ ⡼
<b> Павел
Луспекаев
</b>
<i>
Павел Луспекаев родился 20
апреля 1927 года в Луганске.
Отец Павла Луспекаева Багдасар
Гукасович Луспекаев был родом из нахичеванских армян, и работал мясником, а
мама Серафима Авраамовна Ковалева была донской казачкой. Накануне Великой
Отечественной войны Луспекаев поступил в Луганское ремесленное училище, позднее
вместе с ним был эвакуирован во Фрунзе, где работал слесарем, а в 1943 году в
пятнадцатилетнем возрасте ушёл добровольцем на фронт, где попал в партизанский
отряд, в котором неоднократно участвовал в боевых операциях в составе
партизанской разведгруппы. Однажды, находясь в разведке, он был вынужден
несколько часов пролежать в снегу, в результате чего сильно обморозил ноги, и
позже это привело к тому, что у актера в 26 лет развился атеросклероз сосудов
ног. Луспекаев также был тяжело ранен во время одного из боев разрывной пулей в
руку, которая раздробила ему локтевой сустав. После чего Луспекаев был
отправлен в саратовский военный госпиталь, где врач хотел ему ампутировать
руку, но Луспекаев не позволил ему это сделать. После выздоровления Луспекаев был
направлен для дальнейшего прохождения службы в штаб партизанского движения 3-го
Украинского фронта, в 1944 году был демобилизован из армии и переехал в
Ворошиловград, где был зачислен в труппу Ворошиловградского драматического
театра. Луспекаев прожил в Ворошиловграде два года и за это время сыграл в
театре несколько ролей, среди которых были роли Алешки в спектакле «На дне» и
Людвига в постановке «Под каштанами Праги» по произведению Константина
Симонова. Летом 1946 года Луспекаев переехал в Москву и подал документы в
театральное училище имени Щепкина.
<i>
На момент поступления в училище
Луспекаев обладал специфической южной речью, имел недостаток общего образования
и не думал пасовать перед трудностями. Знакомая Луспекаева Р.Колесова
вспоминала: «Называют фамилию: Луспекаев. На сцену вышел молодой человек с
большими горящими глазами. Худой-худой, длинный-длинный. И начал читать. Это
было удивительное зрелище. Читая басню, он жестами иллюстрировал каждое слово и
изображал то действующее лицо, от имени которого читал. Показывал руками, как
летают птицы, как звери шевелят ушами или крутят хвостом. Потом он читал
рассказ Довженко... В профессиональном смысле это было чтение абсолютно
неграмотного человека (хотя Павел уже работал два года в театре), но... человека
огромного дарования. Его темперамент захватывал, его обаяние завораживало. Но
что это? Руки забинтованы. Константин Александрович Зубов спросил Луспекаева:
«Что у вас с руками?» Луспекаев ответил: «Ожог». Но Зубов был человеком весьма
опытным и, сразу определив «болезнь», сказал: «А ну-ка, молодой человек,
развяжите-ка руки, все равно мы знаем, что это татуировка!» Потом Павлу было
задано несколько вопросов, на которые он очень остроумно ответил, и... был
допущен к экзаменам по теоретическим дисциплинам. На экзамене по литературе
абитуриенты писали сочинения. Павел взял лист бумаги, написал два-три слова,
долго сидел, а потом сдал экзаменатору чистый лист. Василий Семенович Сидорин
сказал, что за чистый лист он не может поставить даже единицы. На что Зубов бросил:
«Изобретайте, что хотите - я все равно его возьму!» Луспекаев был принят».
<i>
После начала занятий в училище
преподаватели сразу потребовали от Луспекаева вывести наколки, для чего
начинающему студенту пришлось перенести несколько болезненных операций, и
проходить нескольких недель с забинтованными руками по-настоящему. Луспекаев
заметно выделялся среди своих сокурсников и педагоги неизменно ставили ему
хорошие оценки по актерскому мастерству за то, что он хорошо справлялся с
любыми ролями. На первом курсе он сыграл почтальона в «Ведьме» и немецкого
полковника в отрывке из «Молодой гвардии», на втором - Колесникова в пьесе
Леонида Леонова «Нашествие». А после исполнения роли Васьки Пепла в постановке
«На дне», Константин Зубов опекал Луспекаева, как самого талантливого студента
на курсе. Но знавшие Луспекаев современники рассказывали, что актер с молодости
отличался экспрессивным характером, был способен на необычные поступки, и от
безудержного веселья и разгула мог без какого-либо промедления впасть в не
менее безудержное раскаяние. Однажды девятнадцатилетнему Луспекаеву профессор
Зубов поставил по мастерству вместо пятерки четверку, и оскорбленный студент
поехал скандалить на дачу к профессору. Приехав ночью, Луспекаев стал стучать
кулаком по воротам, а через час извинялся перед сердитым Зубовым: «Отец родной,
прости! Ты для меня дороже всех, я за тебя землю есть стану», - и, недолго
думая, отправил пригоршню чернозема в рот. «С этим студентом просто невозможно
работать», - жаловалась на Луспекаева пожилая учительница танцев, не знавшая о
проблемах Луспекаева с ногами, и делавшая ему замечания: «Легче, молодой
человек, легче прыжок». Павел при этом, несмотря на боль, улыбался и отвечал:
«Спасибо, мамаша! Постараюсь» - и хлопал ее по плечу. Он всегда и со всеми
разговаривал на «ты».
<i>
Во время учебы в училище
Луспекаев познакомился с Инной Кирилловой - студенткой, учившейся на другом
курсе. Их любовь друг к другу была одной из самых трогательных в училище, и в
скором времени Кириллова и Луспекаев поженились. Вскоре у них родилась дочь,
которую родители назвали Ларисой. Но непростой характер Луспекаева и тут дал о
себе знать. Через месяц после свадьбы молодой супруг пропал из дома на неделю
со знакомой девушкой из Ростова. А когда вернулся, каялся перед женой и Инна
его простила. А Павел потом часто говорил: «Моя Инка – святая! А я – подлец».
Окончив училище имени Щепкина в
1950 году, Луспекаев надеялся попасть в труппу Малого театра, но за четыре года
пребывания в столице у него так и не пропал южный акцент, и Луспекаев уехал в
Тбилиси, где начал работать в Тбилисском государственном драматическом театре
имени Грибоедова.
В Тбилисском театре Луспекаев
считался одним из самых заметных актеров, и в середине 1950-х годов ему
поступило два предложения сняться в кино на киностудии «Грузия-фильм».
Луспекаев согласился и сыграл Бориса в фильме «Они спустились с гор» и Карцева
в картине «Тайна двух океанов», которая имела большой успех у зрителей, заняв в
прокате 1957 года шестое место, собрав у экранов страны 31 миллион зрителей.
В то же время в тбилисском
театре работал режиссер Леонид Варпаховский, который был очень высокого мнения
об актерском мастерстве Луспекаева, и, уехав в Киев в Театр русской драмы имени
Леси Украинки, Варпаховский предложил Луспекаеву также переехать на Украину.
Луспекаев согласился, и в 1957 году вместе с женой и дочерью переехал на новое
место работы.
<i>
В том же году актер Кирилл Лавров, работавший в Ленинградском БДТ, приехал в гости к родным в Киев. Кирилл Юрьевич обратил внимание на роли Петра Луспекаева в театре, и позже рассказывал: «Он произвел на меня огромное впечатление. Такое проникновение в суть характера своего героя, такое поразительно органичное существование на сцене мне редко приходилось видеть, хотя я знал многих прекрасных актеров». Лавров рассказал о талантливом актере Товстоногову, и вскоре Луспекаев был приглашен в БДТ. Кирилл Лавров так же уступил новичку и первую звездную роль. Лавров рассказывал: «В то время Товстоногов ставил спектакль «Варвары». На роль Черкуна был назначен я. И Георгий Александрович, чтобы сразу Пашу включить в работу, как-то его попробовать, предложил ему вместе со мной репетировать роль Черкуна. После репетиции я пошел к Товстоногову и попросил снять меня с этой роли, потому что Луспекаев играл превосходно».
Сам Луспекаев о начале работы в
БДТ рассказывал: «Однажды я прославился, можно сказать, на весь Ленинград. Еще
в Киеве я снялся в противопожарной короткометражке под замечательным названием
«Это должен помнить каждый!». Деньги были нужны, вот и снялся. И забыл про нее.
А как раз в это время я переехал в Ленинград к Товстоногову и начал
репетировать «Варваров». Волновался страшно. Они уже все мастера, а я для них
темная лошадка. А тут, как на грех, на экраны Ленинграда вышел какой-то
западный боевик, который все бегали смотреть. А вместо киножурнала мой
противопожарный опус. Я там после пожара, возникшего из-за сигареты, прямо в
камеру пальцем тычу и говорю: «Это должен помнить каждый!» Вот тут ко мне
популярность и пришла. Наутро перед каждой репетицией юмор: «Помни, Паша,
помни. Дай, кстати, закурить».
<i>
Известно, что Георгий Товстоногов мало кого хвалил, но про Луспекаева сказал, что его игра «является абсолютным критерием жизненной правды». Даже Лоуренс Оливье, увидев Луспекаева в БДТ, сказал: «В России есть один актер – абсолютный гений! Только фамилию его произнести невозможно...». При таком хорошем отношении Товстоногова, и своем непростом характере, Луспекаев мог позволить себе многое. Однажды он три дня подряд пропускал репетиции, влюбившись в Аллу Ларионову, поразившую его своей красотой еще в Тбилиси, куда она приезжала на гастроли. Павел приехал к Ларионовой в гостиницу «Европейская» и не выходил из ее номера все три дня. Кому-то из приятелей Луспекаев рассказал: «Я по сто раз перецеловал каждый пальчик на ее ногах». Удивительно, но при всем этом ему удавалось сохранить свою семью.
Непростой характер актера часто
давал о себе знать за пределами семьи и съемочной площадки. «Паша, - уговаривал
его представитель администрации БДТ перед официальным приемом на гастролях в
Варшаве, – держи себя в руках! Не пей! Совсем не пей! Паша, подумай, ведь там
будет министр культуры Польши! Бога ради, давай обойдемся без международного
скандала. И никаких драк – ну пожалуйста, ну умоляю! Просто сядь скромно в
уголок и молчи! Было бы идеально, чтобы тебя там вообще никто не заметил и не
запомнил, ты понял меня, Паша?!»
Но быть незаметным – это было выше
возможностей Луспекаева. Он пришел на прием в светлом костюме цвета кофе с
молоком, в бабочке цвета шоколада, привлекая к себе максимальное внимание. А
после пятого тоста Луспекаев поднялся из-за стола и спел «О-о-очи че-о-о-рные!
О-о-очи стра-а-астные..!» А когда на гастролях в ГДР немецкие актеры пригласили
ленинградских коллег в гостиничный ресторан, заказав бутылку шнапса, Луспекаев
сказал Олегу Басилашвили: «На такую компанию, да одна бутылка! У нас там еще
осталось в номере-то? Принеси, будь добр». Басилашвили принес, и Луспекаев
произнес тост: «В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в
гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины…» - и неожиданно закончил: «Моя
бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чисто поле, и из пулемета, из
пулемета…» Переводчик попытался смягчить ситуацию, но взгляд Луспекаева скрыть
было невозможно. «Ты невозможный человек, неуправляемый, непредсказуемый,
совершенно дикий», - выговаривали потом друзья Луспекаеву. «Ну не могу я
слышать их поганую немецкую речь!» - оправдывался актер, - «С самого 43 года не
могу. Уж вы меня простите, дорогие мои!»
Читать полностью ⫸ http://chtoby-pomnili.com/page.php?id=624
</i>
