★░★░★░★░
<b>
Белым по черному
Процентная норма
</b>
1.
Я второй раз использую это название. Первый был сорок лет назад, когда мы в Вайлем по заданию редакции «Нового американца» отправились открывать Америку в Гарлем и обошли все без исключения улицы этого зловещего тогда района. Мы были единственными белыми, но нас никто не обижал. Напротив, встречные говорили «welcome». Мы догадались повесить на шею фотоаппараты, и нас принимали за европейских туристов, случайно отбившихся от своих.
Тогда нам все было в новинку, и мы поражались трущобам с фанерными щитами на месте окон и пустырям, усеянным шприцами и бутылочками от рома «Бакарди». Хотя снаряжали нас, будто на войну, мы ничего не боялись, но чувствовали себя вдвойне чужими как белые и эмигранты, пока не наткнулись на книжный магазин. В витрине висел плакат с портретами чернокожих авторов. Узнал я только двоих, и оба были моими тезками — Дюма и Пушкин.
Вернувшись в редакцию со щитом, мы разразились лирическим репортажем с рискованными рассуждениями. За этот материал поплатилась вся газета. Среди подписчиков нашлась одна, которая перевела чернокожему мужу из Госдепа наш опус слово в слово. Мы об этом узнали, когда пришло письмо из Вашингтона, где нам объясняли, что за такое могут и депортировать.
Довлатов написал чиновникам виртуозный ответ, где напирал на нашу молодость, неопытность и — даже — нетрезвость.
Его письмо напоминало ту телеграмму, которую дядя Сандро предлагал отправить в Кремль, чтобы отмазать своего автора — Фазиля Искандера: «Глуп, но правительство любит».
Благодаря дипломатическому таланту Сергея от нас отстали, но я на всю жизнь запомнил, что нет в Америке темы страшней расизма. Не зря слово на «n» считается самым взрывоопасным во всем английском языке.
===== 2
Даже говоря на русском, наши в Америке боятся его произнести и заменяют омерзительным эвфемизмом «шахтер» совершенно нейтрального «негра» с невинными коннотациями. Например, Пушкин, про которого писал Синявский, рифмуя образы: «Негр — это хорошо. Негр — это нет. Негр — это небо. «Под небом Африки моей». Африка и есть небо. Небесный выходец».
Но те времена прошли, и сегодня меня особенного удивляет паническая реакция соотечественников в России, где проблема афроамериканцев не так остра, как все остальные. Возможно, среди русских — это солидарность белых людей, которые, как писал знавший в этом толк Фолкнер, упиваются последним преимуществом, когда все другие, начиная со свободы, уже отобрали.
Здешних мне понять проще, потому что я знаю, о чем они говорят между собой, не боясь, что их поймут американцы:
— Негры получают все, чего нам не досталось — от фуд-стемпов и велфера до высшего образования и непыльной государственной работы. Можно ли при этом говорить о «системном расизме», что делают сейчас на демонстрациях по всей стране?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо точнее перевести его на русский. Когда моя жена начинала свою карьеру в американской компании, холодная война была в разгаре, и коллеги ласково звали Иру «наша шпионка». Дослужившись до рождественской вечеринки, она изумилась тому, что, услышав акцент, бармен, не спрашивая, налил ей водки. Конечно, это пустяки, от которых всего лишь морщатся, но если они складываются, то получается каталог ежедневных оскорблений.
— Когда я захожу в магазин, — объясняет один негр белым читателям, — охранник идет за мной по пятам, чтобы я чего не украл.
— Когда я хвастаюсь Гарвардским дипломом, — говорит другой, — все хитро улыбаются, будучи уверены, что мне он достался не по заслугам, а как представителю угнетенных меньшинств.
===== 3
— Когда я веду свой Мерседес, — вспоминает третий, — то не прячу в бардачок документы на машину, зная, что меня остановит полицейский, чтобы узнать, не угнал ли я ее.
И это, разумеется, удел лучших и самых успешных.
Так жить можно, но не хочется. Я знаю, потому что пробовал. В СССР царил интернационал всех народов, кроме одного.
— Из-за него, — уверял нас старый анекдот, — графу «национальность», знаменитый пятый пункт в паспорте, надо заменить вопросом — еврей ли вы?
Мы все знали, что это клеймо, словно свинцовые сапоги скороходу, заранее и навсегда мешают попасть за границу, в дипломаты, даже в партию. Такова была данность, с которой не спорили, потому что привыкли к этому отвратительному, но необходимому условию существования. Называлось оно процентной нормой, которую я так ненавидел, что сбежал в Америку. Похоже, что это не помогло.
2.
В 1969 году, который все больше походит на нынешний, волна протестов против расовой дискриминации захватила все области жизни, не исключая одну, прятавшуюся в башне из слоновой кости.
Два афроамериканца — виолончелист Эрл Мэдисон и контрабасист Артур Дэвис — подали в суд на Нью-йоркскую филармонию за отказ принять их в оркестр из-за расовых предрассудков. Иск они проиграли, но филармония признала опасность дискриминации по половому и расовому признаку, не говоря уже о непотизме. С тех пор до сегодняшнего дня прослушивание кандидатов проходит за занавеской, которая не мешает услышать их игру, но не позволяет увидеть музыканта. Дам специально предупреждают, чтобы не цокали каблуками. В результате половину филармонического оркестра теперь составляют женщины, а полвека назад их было лишь 5%.
===== 4
— Проблема, однако, в том, — пишет главный музыкальный критик «Нью-Йорк таймс» Энтони Томмазини, — что число афроамериканцев в оркестре не изменилось: 50 лет назад на 106 музыкантов приходился один чернокожий, и сейчас один. Но если четверть населения Нью-Йорка составляют афроамериканцы, то надо, чтобы и в центральной культурной институции города были справедливо представлены расовые меньшинства. Для этого придется сорвать завесу, скрывающую от жюри расу кандидата и отменить слепое прослушивание, ошибочно введенное для борьбы с дискриминацией.
Это пишет не левый студент, нахватавшийся лозунгов на демонстрации. Томмазини — крупнейший авторитет, обладатель докторской степени, профессиональный пианист, автор трех важных книг. Поэтому я не берусь судить, скажется ли реализация этого проекта на уровне оркестра (сам я люблю музыку, но не смогу сыграть даже кукарачу на ложках). Бесит меня другое. Покинув страну, где мне отравляла жизнь процентная норма, я вновь оказался там, где ее оправдывают.
3.
Про Америку я все понял, когда еще пионером прочел «Янки при дворе короля Артура».
— Демократия Нового Света, — утверждал этой книгой Марк Твен, — воздает по заслугам, исключая незаслуженные преимущества, обеспеченные случайностью рождения короля и его свиты.
Процентная норма декларирует примерно то же, но наоборот: она помогает жертвам истории, улучшая их долю за счет остальных. Вроде, честно, и, вроде, глупо. Система не может справиться с непреложным законом, который позволяет установить равенство, лишь упразднив критерий.
===== 5
Любые категории, подчеркивающие происхождение авторов — картины художников-женщин или книги афроамериканских писателей, — упраздняют честную, да и просто вменяемую точку зрения. Одно нельзя сравнить с другим, если оно обладает незаслуженным гандикапом. Процентная норма сдирает ту штору, которую повесила эстетика, воспитывающая наш вкус. Я понимаю, что имманентная ценность — романтический идеал, но и политическая оценка ничуть не лучше: она не понижает планку, а снимает ее вовсе.
Главное, что это никого не обманывает — ни авторов, ни зрителей. Первые знают, что они получили не по заслугам, а с помощью политкорректного блата, вторые об этом не забывают. Те и другие притворяются, что так и надо, но я не понимаю — кому.
В России я твердо знал, что не бывает «рабочей прозы» и «пролетарской поэзии». Америка меня не убедила в том, что есть «женское искусство» и «черная литература».
Лишние прилагательные эксплуатируют процентную норму, но не оправдывают ее.
Нью-Йорк
