~ °l||l°~
<b> Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b> <i>
Андрей Чернов. ОДА РЯБОМУ ЧЕРТУ
Тайнопись в «покаянных» стихах Осипа Мандельштама
</i></b>
☝☟
<i>
<b>ПРОМЕТЕЙ
ПРИКОВАННЫЙ
</b>
Игорь Фролов
первым догадался заглянуть в «отца трагедии», почувствовав, что Эсхил и
Прометей названы в «Оде» не ради красного словца. Добавим несколько собственных
соображений.
По-гречески
Прометей – Предвидящий. По-русски было бы – Вещий.
И Зевс мстит
ему даже не за огонь, а за то, что Прометей знает будущее, но и под пыткой не
хочет выдать тайну свержения Зевса.
Выходит,
Прометей не выдал Зевсу… Христа. Эсхил этого не знал, но человек XX века знал
прекрасно. А тот, кто бросит вызов Христу, – Антихрист (в нашем случае – «рябой
черт»).
Мы забываем,
что отец трагедии Эсхил («отец Шекспира» по О. Э.) был демократом. И его
узурпатор Зевс – классический подонок. И Гефест приходит приковывать Прометея с
двумя безмолвными демонами – Властью и Насилием.
Цитата
позволяет включать в текст смысл другого текста. А в нашем случае «Прометей
Прикованный» – отменная иллюстрация к «Оде» (и потому только в эсхиловском
контексте «Ода» и может быть прочитана).
Выписываю по
переводу А. Пиотровского. Вот у Эсхила, словно и про Сталина:
«…Зевса
беспощадна грудь. // Всегда жестоки властелины новые…» И дальше: «Грудь
каменная, а душа железная…» («И широкая грудь осетина!»);
«Нет покоя
ему, сердце пока не насытится, // Иль в поединке не вырвут из рук его черной
власти…»;
«Ведь такова
болезнь самодержавия: // Друзьям не верить, презирать союзников…»;
«Распределять
меж божествами начал он // Уделы, власти, почести: одним – одни,// Другим –
другие. Про людское горькое // Забыл лишь племя. Выкорчевать с корнем род //
Людской замыслил, чтобы новый вырастить. // Никто не заступился за
несчастнейших. // Лишь я один отважился…»
А вот то,
что Мандельштам в его ситуации мог читать как текст про Сталина и самого себя.
Океан говорит Прометею: «Друг Прометей! Все вижу и совет подать // Хочу тебе
хороший. Хоть хитер ты сам, // Пойми границы сил свих, смири свой нрав. //
Стань новым. Новый нынче у богов вожак. // А ты грубишь, кидаешь речи дикие, //
Косматые. Сидел бы много выше Зевс,// И то б услышал…»
Это то, что
Мандельштам не раз слышал от друзей с ноября 1933. Но Кремлевский горец
пострашнее горца Олимпийского.
Океан
советует прикованному «смириться, согнуться, попридержать язык», ибо «Двойною
плетью хлещут празднословного».
При этом
Океан надеется, что Зевс помилует Прометея. Но у вещего титана нет иллюзий: «Не
трудись напрасно!»
И вот
последние в трагедии слова Прометея, пораженного вместе с его утесом молнией
Зевса и низвергающегося в бездну: «Поглядите, страдаю безвинно!»
Это и
аукается в начале «Оды»: «Знать, Прометей раздул свой уголек. // Гляди, Эсхил,
как я, рисуя, плачу!».
Есть в
трагедии Эсхила и еще один почти автобиографический для Мандельштама мотив.
Хотя Прометею сочувствуют все (даже и Гефест), разделить с ним его судьбу
готовы лишь Океаниды.
Да, для них
очевидно, что Прометей пошел по пути самоуничтожения (фактически он в их глазах
самоубийца). Но Прометей стоит на своем: он знал, что будет, но пошел на
подвиг.
Когда
Старшая Океанида спрашивает: «Кидать такие речи не страшишься ты?», Прометей
отвечает: «Чего мне бояться? Мне ведь суждена смерть».
Старшая
Океанида даже в наивном переводе А. Пиотровского говорит с такими вот
интонациями:
<b>Отравлен мукой, зашатался разум
твой.
Ты на врача
плохого стал похож. Пришла
Болезнь, и
унываешь, и найти себе
Никак не
можешь снадобья целебного.
</b>
И еще:
<b>Не
в обиду нам речи твои, Прометей,
Мы послушны,
гляди!..
</b>
И еще:
<b>
Грудь
каменная и душа железная
У тех, кто
над бедою, Прометей, твоей
Не плачет.
Мне же лучше не видать совсем
Твоих
печалей. Сердце рушат страх и боль.
</b>
Старшая
Океанида сочувствует, сострадает… Но, видимо, считает его «немного того». Она –
женщина, ей что «путь самоуничтожения», что «жажда солдатской судьбы», что
«путь спасения людей, на котором их спасешь, а сам погибнешь» – по результату
ровно одно и то же: Прометей погибнет, и он сам это выбрал, и, значит, –
самоубийца.
Она даже
допустить не может, что это все – разные вещи.
Очень
женский взгляд на мужские «странности».
Она чиста,
но при всем своем любопытстве и при всем сочувствии понять Прометея не в силах.
Вот Старшая Океанида и пытается уговорить Прометея послушаться Гефеста и
подчиниться Зевсу, находя слова Гефеста «разумными и своевременными»
Кажется, что
она Прометея уже предала.
А слова
Гефеста были такими:
<b>
…И этим
страшным пыткам ты не жди конца.
Пусть прежде
добровольно бог какой-нибудь
Твоим
заступит сменщиком, и в тусклый ад
Сойдет и в
пропасть сумрачную Тартара.
А потому
размысли! Не пустое здесь
Бахвальство,
– твердый и суровый приговор.
Лгать не
умеют Зевсовы бессмертные
Уста. Зевс
держит слово! Так обдумай все!
Взвесь!
Оглядись! Строптивость своевольную
Не предпочти
разумной осторожности.
</b>
Поддерживая
Гефеста, Старшая Океанида роняет укор Прометею:
<b>
«Упорствовать
в ошибке – стыд для мудрого». </b>И упрекает Прометея в
«строптивости».
На это и
получает от Прометея холодно-отстраненное:
<b>
Все, что мне
возвестил он, заранее все
И предвидел,
и знал я…
</b>
Тут можно
вспомнить Александра Галича: «И плевать на ту, что эту перевязь // Штопала
заботливой иглой!»)
Дальше
по-шекспировски страстное живописание мук. И последний стих:
<b>
Умертвить
меня все же не смогут!
</b>
Естественно,
что для Гефеста это «бред, речь бесноватого, сумасшедшие мысли глупца и
безумца, болтуна и бахвала».
Гефест
требует, чтобы Океаниды отошли подальше, но Старшая вдруг говорит:
<b>
…Нет,
никогда
Не
подвигнешь на подлую низость меня.
Вместе с
другом судьбу дотерплю до конца.
Ненавидеть
училась предателей я.
</b>
И они гибнут
вместе с Прометеем.
Для того и
пишется вся трагедия. Она о женской верности, о дружестве. (И оказывается, что
Прометей для Эсхила – только повод выявить человеческое. Потому-то Эсхил за
свое богохульство в Афинах не подвергался гонениям. Бунт Эсхила против Зевса не
потрясал устои, ибо нравственная составляющая верности и гибели неповинных ни в
чем Океанид, надо думать, потрясала сердца и души куда сильнее.)
Выходит,
«Прометей Прикованный» – это не столько об Осипе Мандельштаме, сколько о
Надежде Яковлевне Мандельштам.
</i>
______Oooo_
____oooO__(___)__
___(___)____)_/___
____\_(____(_/____
_____\_)________
      ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~
°l||l°~ °l||l° ~
