vitwest 23 августа 2012 | 18:18
«…Беззащитно сердце человеческое. А защищенное - оно лишено света,
и мало в нем горячих углей, не хватит даже, чтобы согреть руки...»
А Грин «Дорога никуда»
Стало традицией у наших литературоведов и биографов Грина, описывая
жизнь писателя настойчиво повторять, что она необыкновенно тяжела и
неласкова к нему, обделила его простым человеческим счастьем и теплом.
Вырисовывается образ какого-то угрюмого неудачника, бежавшего от
неразрешимых проблем и тягот в выдуманный им самим мир.
Между тем, биография Александра Грина, это редчайший случай полностью
состоявшегося человека, причем – вопреки множеству противодействующих
внешних обстоятельств. Он настоящий, без малейшего преувеличения -
«self-made man»
- в изначальном смысле этого слова – делал себя сам всю свою жизнь и сделал так, как хотел, и не благодаря а вопреки.
Выросший в очень провинциальной и очень континентальной Вятке, полюбил
отчего-то море, корабли, портовые города, жаркий южный ветер, горы,
заливы, открытее горизонты. И однажды стал жить среди морских закатов,
немыслимой красоты гор, соленого ветра, и полынных скифских степей.
Родившись в простой обывательской семье, с детства всем складом
размеренной монотонной вятской жизни обреченный стать телеграфистом,
приказчиком, или в лучшем случае акцизным чиновником - стал моряком,
контрабандистом, революционером- нелегалом, бродягой, и в конце концов –
настоящим большим писателем, создателем уникального в своем роде
литературного направления, единственным представителем которого был и
остался он сам.
Он исколесил всю Россию, он нырнул в самую гущу российской круговерти
начала двадцатого столетия, полную драматизма, противоречий, надежд.
Разумеется, он как и большинство его сверстников, ждал революции и
примкнул к революции. К самой ее романтичной и жертвенной группе - к
социалистам-революционерам, эсерам. Прямым последователям и
продолжателям дела народовольцев. Жизнь нелегала, как натянутая до
предела струна, переезды с места на место, чужие паспорта и чужие
квартиры. Арест, севастопольская тюремная крепость, неудачная попытка
побега, теперь тюрьма в Феодосии – первое знакомство с городами своих
будущих сказочных новелл он начал через решетку тюремной камеры. Снова
побег и снова неудачный, ожидание приговора, амнистия 1905 года,
Петербург, опять нелегальная работа, камера, ссылка, побег из ссылки.
Он стал все это описывать. Видимо накопилось и требовало выхода. Вначале
видимо, просто для себя, вдруг понял – получаются рассказы. Их
напечатали, романтика революционного подполья была что называется,
востребована. Серия под общим названием «Шапка- невидимка». Это –
«Марат», В Италию», «Карантин», «Третий этаж», «Маленький комитет». И
все – только о том, что пережил сам или его товарищи. Здесь еще нет
никаких иносказаний, почти документальная точность. В рассказе «Марат»,
вообще почти детально описывается все, что предшествовало покушению на
великого князя Сергея, казненного Иваном Калявым, даже имя главного
террориста сохранено – Ян.
Видимо Грину было известно, что именно так всегда называл своего самого
близкого друга Борис Савинков. И самая главная интрига тоже
документальна - отказ от первого покушения, в связи с тем, что в карете
вместе с князем находилась его жена и маленькая дочка.
И уже там, в этих рассказах, ощущается усталость, разочарование в
насилии, как ключе к всеобщему счастью, желание уйти в сторону, в совсем
другую жизнь. И кульминация – рассказ «Карантин». Собственно – это он о
себе. В последствие, Грин очень не любил вспоминать этот свой первый
литературный опыт, неприязненно относился к «Шапке невидимке», был
против включения ее в первый его сборник сочинений. А мне кажется
напрасно – ужасно интересно находить в этих политических детективах,
истоки будущего Грина – открывателя Прекрасной Страны.
…Он не только сумел в конечно итоге безошибочно найти себя как
писателя-романтика, он сумел найти и единственное на земле место, где он
должен был жить – это Крым. Можно сказать и по другому – это Крым,
Киммерия, Тавроскифия, Таврия, Таврида, Таврика, Пантикапей, Боспорское
царство (сколько еще имен у этой фантастической древней земли?), нашел
его и уже больше не опускал от себя.
Немыслимая концентрация красоты и чуда на таком маленьком полуострове.
Как будто нарушены законы пропорций и размеров – здесь явно присутствует
четвертое измерение, огромное втиснутое в малое.
Проживший здесь всю жизнь и воспевший эти края Макс Волошин,
основоположник, создатель и добрый гений русской творческой колонии с
волшебным названием Коктебель, знал Грина. Они частенько пересеклись,
встречались, беседовали. Между ними не было особой духовной близости,
слишком были разные и слишком каждый был «вещью в себе». Макс несколько
добродушно-иронично относился в Александру, к его творениям. Александр,
замкнутый, вечно погруженный в свои мысли, в свои миры и мечты, часто
как бы не слышал восторгов Макса, не всегда успевал вовремя и впопад
реагировать на всплески его фонтанирующей эрудиции и вспышки поэтических
экспромтов. Но все-таки, по словам жены Волошина - Марии Степановны,
между ними «всегда было тепло».
Грин стал первооткрывателем своей волшебной страны, он видел ее воочию,
она была реальна и зрима. Настолько реальна, что он безошибочно знал всю
ее географию и топонимику, мог с закрытыми глазами рассказать, как
пешком дойти от Покета до Лисса.
Вспоминая свою встречу и беседу с Грином, журналист Э. Арнольди, писал,
что был просто поражен, настолько точно, четко подробно тот описал
дорогу, ведущую из Зурбагана. С малейшими деталями, упоминаниями
поворотов, подъемов, спусков, ручейков, холмов, ориентиров. Грин
описывал Свою Страну так, как будто жил в ней (что было правдой), словно
у него была ее подробная карта. Арнольди пытался запутать писателя,
возвращался снова к уже рассказанному, пытаясь поймать его на
неточностях и ошибках – тщетно – Грин безошибочно ориентировался в своей
стране.
Феодосия, Севастополь, Симферополь, Ялта, Керчь….
Лисс, Зурбаган, Гель-Гью, Покет, Теллури, Каперна…
Кто-то пытался найти полную аналогию между городами Страны Грина и
крымскими городами, это слишком прямолинейно. Города прихотливо
накладываются друг на друга, пересекаются гранями, синтезируются друг в
друге. Их можно увидеть, но на карте их нет. Конечно, огромные куски
этих реальных городов перенесены почти полностью в Страну Грина –
особенно из Феодосии. Вот это, из «Бегущей по волнам», почти детальное
описание Галерейной улицы, где жил Грин (практически не изменившейся с
тех пор), здесь несомненно этот кусок Феодосии – Лисс:
«…Нет более бестолкового и чудесного порта, чем Лисс...
Интернациональный, разноязычный город определенно напоминает бродягу,
решившего наконец погрузиться в дебри оседлости. Дома рассажены как
попало среди неясных намеков на улицы... Все это завалено сплошной
густой тропической зеленью, в веерообразной тени которой блестят
детские, пламенные глаза женщин. Желтый камень, синяя тень, живописные
трещины старых стен ... гавань – грязная, как молодой трубочист; свитки
парусов, их сон и крылатое утро, зеленая вода, скалы, даль океана; ночью
– магнетический пожар звезд, лодки со смеющимися голосами — вот Лисс….
…..Я поселился в квартире правого углового дома улицы Амилего, одной из
красивейших улиц Лисса. Дом стоял в нижнем конце улицы... за доком,—
место корабельного хлама и тишины, нарушаемой, не слишком назойливо,
смягченным, по расстоянию, зыком портового дня…»
…Когда я много лет назад первый раз пришел в его дом-музей на Галерейной
улице, я был поражен СООТВЕТСВИЮ того, что я увидел, тому – что я
ожидал увидеть. Как будто я здесь уже не раз бывал. Его дом – не мог был
иным. Купленный когда-то в букинистическом светло-серый шеститомник
Грина, с изумительными иллюстрациям Саввы Бродского (первая серьезная
«взрослая» покупка!), проглоченный сразу, «залпом», и перечитанный потом
тысячу раз, видимо вошел в мня так, что какими-то неведомыми путями и
эта, не на что ни похожая квартира писателя, ее обстановка и интерьер,
где-то во мне уже жили все эти годы.
…На стенах, сделанная по проекту и руками того же Саввы Бродского,
располагается рельефная карта-панно его страны – ГрИнландии. Мельчайшие
детали побережья и континента, бухты и заливы, изрезанное мысами
побережье… Геннадий Иванович Золотухин, подвижник и создатель дома-музея
Грина в Феодосии, посвятил всю жизнь доскональному изучению Страны
Грина и составлению подробнейшей ее карты. Это действительно настоящий
человеческий подвиг. Я думаю каждому, кто любит Александра Грина, просто
необходимо хоть раз увидеть это своими глазами… (Если кому-нибудь будет
интересно – вот линк сайта дома-музея: http://grinworld.org ).
….Этот одноэтажны дом, расположенный на пересечении под острым углом
Русской и Галерейной улиц, сам напоминает нос летящего по волнам
корабля. И рельефное изображение на нем бригантины под всеми парусами,
на мой взгляд, только портит впечатление – уместнее было бы там, просто
установить корабельный бушприт…
..Я не представляю себе другого места на всей земле, где бы еще могли родиться эти пронзительные волшебные строки:
«…Войдя в порт, я, кажется мне, различаю на горизонте, за мысом, берега
стран, куда направлены бушприты кораблей, ждущих своего часа; гул, крики,
песня, демонический вопль сирены - все полно страсти и обещания. А над
гаванью - в стране стран, в пустынях и лесах сердца, в небесах мыслей -
сверкает Несбывшееся - таинственный и чудный олень вечной охоты…
«…Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет
нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда,
очнувшись среди своего мира, тягостно спохватясь и дорожа каждым днем,
всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли
сбываться Несбывшееся? Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только
протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты?
Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов
Несбывшегося, толкуя о делах дня…»
1628 — В Портсмуте фанатиком Фельтоном убит английский герцог Бекингем, готовивший армию для похода на Ла-Рошель.
•••
Представим себе Англию накануне английской буржуазной революции XVII в. Это было развивающиеся быстрыми темпами европейское государство со своими бедами и заботами. В марте 1603 года скончалась английская королева Елизавета. На престол вступил ее единственный родственник, сын казненной Марии Стюарт – король Шотландии Яков VI, который в Англии стал именоваться Яковом I. При этом короле произошел ряд экономических перемен, которые не одобрила развивающаяся буржуазия.
Постоянный голод, политика огораживания порождали народные волнения, которые жестоко подавлялись. В 1625 г. король Яков умер, и его престол занял его сын Карл I, еще более одиозный и бездарный политик, чем его отец. Джордж Вильерс, герцог Бэкингемский, фаворит Якова, по которому вздыхали как женщины, так и мужчины (известны его более чем нежные отношения с Яковом I, при том, что герцог имел семью), при Карле стал всесильным временщиком, политика которого приводила страну к краху.
Джордж Вильерс происходил из древнего, хотя и небогатого, дворянского рода. Он был необыкновенно красив, превосходно танцевал, музицировал и имел огромное влияние при дворе покойного Якова, который любил своего «Стини» больше, чем собственного сына Карла. Но Вильерс покорял не только мужчин. Его женой была Кэтрин, дочь графа Рутлэнда, принадлежавшая к одному из самых богатых и самых знатных родов в Англии. У пары было пятеро детей. Леди Кэтрин обожала своего супруга, считая, что лучшего мужа, чем он, найти невозможно. Джордж Вильерс получил такую же известность в Англии, как Ришелье во Франции, с одной только разницей, что Ришелье работал на благо государства, а Вильерс – на благо себе. Герцог был кумиром англичан, хотя и не заслужил такой славы, как король Артур. Быть может (хотя серьезный исследователи об этом не задумывались), именно Джордж Вильерс и стал прототипом того самого «милого друга» из сонетов У. Шекспира. Ведь по характеру и по внешности персонажи вполне совпадают! Знакомство Бэкингема с французской королевой Анной Австрийской было коротким, но достаточным, чтобы воспламенить сердце любвеобильного мужчины.
Источник: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-5623/
Гусар без бакенбардов - что гренадер без усов
Мундиры, кокарды, усы, бакенбарды
Драгуны,гусары, кавалергарды,
Кадеты, поручики, штабс-капитаны -
В бою вы красивы, напористы, рьяны.
Нем. Backenbart от Backe - щека + Bart - борода - часть бороды от висков по щекам при выбритом подбородке. В старину Б. назывались по-разному: щекобрады, бокоуши, бурды.
Бакенбарды вошли в моду в 18 в. в Англии. Было два типа бакенбардов: один - когда они подстриженные, сливались с прической (так их носили, например, французские бонапартисты); другой - когда волосы в бакенбардах оставались длинными и на концах отставали от щек (так называемый английский вариант).
Бакенбарды а-ля Франц Иосиф - широкие бакенбарды,сливающиеся с усами, подбородок при этом, как правило, брили; если же оставляли бороду, то придавали ей форму латинской буквы W. Были модными во второй половине 19 в.
Бакенбарды сенаторские - пышные бакенбарды от виска до конца щеки; борода и усы выбриты.
•••
После участившихся случаев радикального подхода Петра Первого к кучерям на лице, когда он собственноручно рубил боярам их «гордость», височно-торцевая мужская поросль стала неким утешением исконно бородатой Руси. Но не прошло и ста лет, как царский запрет табуировал и это мужское достоинство. Крамолой также стали слова «клуб», «совет», «представители», «гражданин», «отечество». Император Павел Первый указом определил, когда должно гасить свет в домах и ложиться спать. Запрещены были выезды за границу, частные типографии, иностранные книги и ноты, нельзя было танцевать вальс, носить широкие и большие букли, низкие сапоги, высокие галстуки, стеганые шапки, цветные воротники, башмаки с бантами, фраки, жилеты и даже панталоны! Во всем этом Павел усматривал возможность зарождения революции и решил пресечь вольности на корню.