✔✔Лев Рубинштейн
.
┈╲╲┈┈┈┈┈┈┈╱╱┈┈┈┈╲╲╲╲┈╭━╮╱╱╱┈┈┈
┈┈╲╲╲╲╯▋┣━╱┈┈┈┈
┈┈┈┈╲╲┈┈┃╱┈┈┈┈┈
┈┈┈┈▕╱╱╱╯┈┈┈┈┈┈
┈┈┈┈╱╱┈┈┈┈┈┈┈┈┈
┈┈┈╱╱▏┈┈┈┈┈┈┈┈┈░♫░░░░░♫░░░░░░♫░░░░░♫░░░░░░♫░
<b>
«Длинной вереницей…». Лев Рубинштейн о магии чисел
</b>
Мужчины и женщины, — особенно москвичи и москвички, — моего, а также и нескольких последующих поколений, не говоря уже о предыдущих, хорошо помнят, чем была для нас для всех мхатовская «Синяя птица» в годы нашего детства.
Я же вспомнил вот что.
Довольно промозглый октябрь 1956 года. Я учусь во втором классе. Нас с классом повели в Художественный театр. На «Синюю птицу»! Много слышал я об этой птице! Мечтал о ней! И вот свершилось!
Несмотря на то, что — повторяю — магию чисел я считаю ерундой, мне почему-то было бы приятно думать, что это было именно 13 октября, то есть в день рождения спектакля, за два года до его Большого юбилея.
Но нет, увы! Это было несколько позже. Рядом, но позже. Скоро станет понятно, почему я это твердо помню.
Кажется, еще до того, как мы пришли в театр или непосредственно во время представления, я почувствовал, что начинаю заболевать. Я в те годы вообще болел много и часто. Чаще всего — ангиной.
А спектакль?
Я до сих помню тот загадочный, зловещий и тревожный синеватый свет, озаряющий сцену. Помню его с поразительной ясностью, хотя все это было бог знает сколько лет тому назад.
===== 2
<i>
Тревожный свет, тревожная музыка, тихие тревожные голоса, тревожные мучительные сны, еще долго преследовавшие меня после всего этого.
Эта болезненная и тревожная, «символистская» интонация спектакля, в почти не тронутом, кажется, виде сохранившаяся с полувековых времен своей премьеры, на мое и без того болезненное, температурное состояние подействовала столь сильно и властно, что долго еще звучала и пела тихим проникновенным голосом в моей бедной голове.
Позже я узнал, что «Синяя птица» подобным образом воздействовала на очень многих. Но мой опыт — это мой опыт и больше ничей.
Так почему-то случилось, что с тех пор я много-много лет не был в Художественном театре. Виновна ли в этом чувствительная прививка «Синей птицей» в детском возрасте? Думаю, вряд ли. Хотя кто его знает!
Снова попал я туда всего лишь пару лет тому назад. И не просто я там побывал. Я даже, представьте себе, вышел на сцену. Вышел минуты на полторы-две, но вышел.
Дело в том, что режиссер Дмитрий Крымов поставил там спектакль под названием «Сережа», по мотивам «Анны Карениной», и попросил меня сочинить для спектакля маленькую концовку. Я и сочинил. Ну, и естественно, побывал на премьере. Ну, и вышел в конце вместе с артистами и постановщиком на сцену, потому что позвали.
Потом шутники спрашивали, ощутил ли я себя соавтором Льва Толстого и, если да, то каково это ощущение. Нет, слава богу, не ощутил. А вот на сцене МХАТа я все же побывал — тому есть свидетели!
А в тот день, когда я, девятилетний, сидел на спектакле и заболевал во всех смыслах этого слова, я на сцену не выходил. Я сидел в зале, и мне все время казалось, что я сейчас упаду.
Тем не менее моих сил хватило на то, чтобы досидеть до конца и даже живым добраться до дому.
===== 3
<i>
Мама по моему внешнему виду тотчас поняла, что со мной что-то не то, помогла мне раздеться, уложила в постель, сунула под мышку градусник, потом вынула его, посмотрела, встревоженно сказала «ого», и я погрузился в сон, ставший долгим и тяжким продолжением «Синей птицы».
Сквозь сон доносились звуки радио. Диктор говорил что-то непонятное, в котором чаще других звучали слова «Венгрия», «Будапешт», и «мятеж». А родители на фоне радио тихими тревожными голосами говорили что-то о том, что мой старший брат Миша в числе прочих второкурсников вступился за Леню Колпакова, который что-то не то сказал на семинаре по марксизму и у которого были неприятности по комсомольской линии. И у тех, кто за него заступался, тоже были неприятности.
Отец говорил сердитым голосом, потому что он был твердокаменный коммунист, а его старший сын, то есть мой брат, был «стилягой», сомневавшимся в «верности политики нашего руководства».
Кажется, именно в те дни между ними наметилась та идейная трещина, которая прошлась тогда по многим семьям.
И с братом Мишей, и с его сокурсниками тогда как-то все обошлось. С Колпаковым, кстати, тоже. Видимо, потому что он был, как выражались взрослые, «не жилец».
Я как-то раз видел этого Колпакова. Он был однажды в гостях у брата. Он запомнился мне своими откровенно синими губами.
Потом я узнал, что он страдал врожденным пороком сердца, что на третий этаж в институте он поднимался не менее получаса, что врачи давали ему не больше трех лет жизни и что однажды, не дожидаясь исполнения приговора, в один из дней, когда все друзья-однокурсники уехали на развеселую практику, а ему пришлось остаться на подмосковной родительской даче, он добрел однажды до железнодорожной станции и бросился под пригородную электричку.
===== 4
<i>
А в тот октябрьский день все это непонятное бормотание, звучавшее на фоне неумолкаемой в моей голове песенки «мы длинной вереницей идем за Синей птицей», слегка выдергивало меня из теплого температурного сна, но я снова окунался в него с головой.
И это был уже конец октября или даже начало ноября, потому что, как я узнал существенно позже, 23 октября началось Венгерское восстание против правительства коммунистов, или — по официальной версии советского агитпропа — «Венгерский контрреволюционный мятеж».
Позже узнал я и о том, что восстание было самым кровавым образом подавлено советскими войсками.
О том, что в те дни некоторая часть советской студенческой молодежи, под сильным впечатлением от ХХ съезда успевшая полу-вдохнуть полу-глотка полу-свободы, позволила себе как-то отреагировать на удушение чужой свободы, я тоже узнал позже.
Позже узнал я и том, что после венгерских событий кое-кто из этих молодых людей получили реальные лагерные сроки за «политику», что на фоне массового возвращения из лагерей и ссылок миллионов реабилитированных узников Гулага прошло тогда почти незамеченным.
А в те далекие дни поздней осени искусство, политика, болезнь и последующее блаженное выздоровление сплелись воедино в один из самых крепких памятных узелков моего чувственного опыта — опыта, которому еще только предстояло впоследствии стать опытом социальным, опытом культурным, опытом нравственным.
Магия чисел и дат — сущая ерунда, конечно. Но ключевое слово здесь — «сущая».
