<i><b>
Чисто конкретно московское…
</i></b>
▱ ෴ ▱ ෴ ▱ ෴ ▱
෴ ▱ ෴ ▱ ෴ ▱ ෴ ▱
෴ ▱ ෴ ▱
☗ ☗ ♖☗ ۩ ⌂ ⌂ ۩
☗♜♖♜♖
⌂ ♜
⌂
<b> Анастасия Томская о Москве Той и Этой
</b><i>
Мне 37. Я живу в этом городе столько, сколько живу на свете.
Моя мама родилась на Арбате, в знаменитом роддоме Грауэрмана. На меня его уже
не хватило: закрыли, так что я родилась в Сокольниках. Но арбатские переулки
так и остались нашим родовым гнездом. Эти ужасно глупо и стыдно — гордиться, но
я горжусь. Это мой дом, и я его люблю. Я ходила этими булгаковскими тропами
Булгакова, когда училась в школе, а потом узнала, что странная писательница
Анастасия Вербицкая жила на моей улице. Я ходила этими белоснежно-кремовыми
переулками, когда писала диплом — мой учитель жил на соседней улице, и
смотрела, как бесшумный снег падает в свете оранжевых, как мандарины фонарей.
Ужасно написано, я согласна — но эта картинка одна из самых красивых на свете,
и я не представляю, как еще вам о ней рассказать. Я ходила тут чудесными
весенними ночами, целуясь с будущим мужем — липовый дух лился сверху, с
деревьев, перемешиваясь с Диззи Гиллеспи из открытых окон со старыми
коричневыми рамами и кофейным духом. А еще мы исходили все Замоскворечье, бегая
на концерты Алексея Айги в клуб ДОМ, и в результате в Замоскворечье результате
и осели, меняя одну съемную квартиру за другой, да еще и родили дочь.
Я — миниатюрист. Это такая странная неожиданная для России
профессия: я делаю кукольные домики. Множество деталей, включая молочные
пакеты, цветы на окнах, подушки, лампочки и камины. Поэтому я уверена, что
самое главное — это дом. Это улица. Это город, в котором ты живешь. Тебе должно
быть в нем хорошо, cozy тебе должно быть в нем. А иначе — это не жизнь, а
сплошной напряг. Когда именно началось нынешнее московское переформатирование,
я, честно говоря, не уследила: беременность, крошечный ребенок, и вдруг я
очнулась на Пятницкой в пыли и грохоте. И не просто очнулась: я увидела себя
швыряющей в рабочих из окна детские пластмассовые формочки (они не долетали, ни
один рабочий не пострадал). Я даже написала письмо Шумскому — про акварельную
старинную улицу, про огни, про всю эту почти никому нынче ненужную чушь. Можно,
я не буду рассказывать, что он ответил?.. Сегодня ничем, кроме шока, я свои
бессмысленные письма объяснить не могу.
Москва, 2016. Резкая, ранняя осень. Выходишь на улицу, а там
она. Плитка. Я ее очень не люблю. Она поджимает дома снизу, сплющивает их, как
клоунские ботинки. Асфальт был прекрасным фоном — то серым, то черным, но
неизменно строгим, не вылезающим вперед. А эти забавные ромбики, выложенные
незатейливым рисунком, никак не хотят вписаться в город. Нам говорят, что это
“как в Европе” — да нет, не может быть Москва как в Европе, тут город построен
по другому принципу. Мы же знаем разницу. Мы понимаем.
Транспорт. Исчез троллейбус, уютно звякающий цепочками по
мостовой, рассыпающий искры с рогов. Маршрут Б, превратившийся в автобус, это
“стало обручальным нам Садовое кольцо”, разомкнул свои золотые объятия и
принялся уезжать в сторону Лужников, оставляя негодующих пассажиров мерзнуть на
остановках. Замоскворечье лишилось двух маршрутов, соединявших его с центром: 1
и 6. Без них очень грустно, очень. Замоскворецкие жители создали петицию, но,
боюсь, не поможет. Это были очень “московские” маршруты, давнишние и уютные.
Кому они помешали?
Магазинчики. Те, где мы знали, как зовут продавщиц, и
здоровались с ними по утрам. Нет их, рассеялись, как будто и не было. А
газетные киоски на Арбате? Ну газеты-то кому помешали? Или маленькие куколки,
сборники кроссвордов? А мыльные пузыри? Город неумолимо менялся, искривляясь в
пространстве-времени. Исчезало то, что составляло основу московского центрового
быта. Вместо этого явились искривленные столбы с искусственными цветами и
птицами и избушки, в которых пряник стоит никак не меньше трехсот рублей.
Из хорошего: нам сделали парки. Например, “Музеон”, и Парк
Горького. Мама у меня, например, фанат “Сокольников”. В парках, правда,
довольно кисло с туалетами, но мне в этом смысле повезло: ребенок — отличный
ключ. Ребенка, по счастью, пускают в туалет даже в самые фешенебельные
заведения. Парки, это, конечно, большой плюс, и за них — спасибо. Но до них
надо добраться! Мимо, например, городских велосипедов, безмолвно вросших в
ранний в этом году снег. Чего их не убрали-то? Проверяют на выносливость? А
плитка, между прочим, зимой — скользкая. Может быть, мне кажется, но с
асфальтом было как-то попроще.
Знаете, я не помню, как сносили Собачью площадку — я родилась
уже после. Я не помню рынок и фонтан на Арбатской площади, хоть и снится он мне
порой. Но я помню, как Старый Арбат превратили в пешеходный. Мне было восемь
лет. Я помню забор, перекрывший улицу. А потом открылось то, что открылось. С
фонарями. На улице был мой любимый магазин “Главбумсбыт” (о, какие там были
карандаши!), “Детский мир” (нелюбимый, потому что только одежда, а не игрушки),
магазин украинской книги, булочная (кстати, по-мАсковски надо говорить
“булоШная”), магазин “Искусство” (лучший магазин с книжками про художников
ever). До реконструкции, я имею в виду. “Арбат офонарел”, — грустно шутили
старожилы. Раньше на Арбате можно было прожить всю жизнь, никуда не выезжая, а
с открытием пешеходной улицы, мощеной розовеньким, нитки купить стало
невозможно.
Но это было возможно как-то пережить: на новом Старом Арбате
хоть и исчезло то, что было раньше, но зато появилась новая жизнь. Художники в
синих джинсовых костюмах, музыканты с гитарами, торговцы ходячими Винни-Пухами
и жвачками. Все это было очень шумно, неорганизованно и порой бесило, но зато
было по-московски, эдакая площадь недалеко от гостиницы “Лоскутная” — хошь
пироги тебе мясные, хошь конфекты со сливочной начинкою. В нынешних однотипных
ярмарочных избушках для меня лично нет главного. Вот этой “лоскутности”. Не
смогу объяснить понятнее.
“Не нравится — вали отсюда!” — с ходу заорала на меня тетка в
автобусе Б, свернувшем в Лужники. И вы знаете, да. Действительно. Пусть валит
уже эта тетка. Ну потому что я тут родилась. Это мой город.
Мы просто взяли — и выучились жить в этой новой, неуютной
Москве. Не сразу, не во всем. Но мы учимся. Спасибо соцсетям, как это ни
странно. Соцсети — удивительная штука. Благодаря им мы обретаем новый мир.
Параллельный, почти никак, кроме как топонимически, не пересекающийся с
реальным.
Мы научились покупать приличный сыр у друзей знакомых знакомых
— а те почти уже научились его делать, и магазин у них такой cozy. И крафтовое
пиво там отличное. Мы научились заказывать прекрасные торты на праздники у
знакомых других друзей, потому что покупные стали невкусные, а эти вкусные,
красивые и — cozy. Кофе отлично жарят те, вот помните — подружки знакомых
подружки. Но что это это я все о еде? Мы организовываем благотворительные
маркеты — с миру по нитке, с гаражными распродажами, собственноручно сделанными
украшениями и собственноручно сваренным хумусом, приходим и покупаем все это
друг у друга, собирая деньги на старушек в доме престарелых, у которых нет
памперсов, и на детей в больнице, потому что квоты закончились.
У нас больше нет удобного транспорта? Не вопрос, мы нашли
удобные кроссовки и начали бегать. С детьми, правда, бегать неудобно — но дети,
во-первых, растут, а во-вторых, самокаты наше все. По-моему, ни в одном городе
мира нет такого количества людей на самокатах. Одежда? О, а вот вы знаете, у
меня знакомый шьет… Спина болит? Слушайте, моя подруга — гениальный массажист!
Пока вот только с детскими занятиями не очень, а отдавать маленького ребенка в
сад, где воспитатели больше похожи на неудачливых фашистских офицеров — не
хочется. Гм, друзья, никто не хочет сделать что-нибудь детское?..
У нас нет денег на ипотеку, потому что метр квадратный стоит
как шесть боингов? О’кей, мы снимаем раздолбанную квартиру в центре — со
старыми паркетными полами. Мы выстраиваем параллельную реальность, встраивая ее
в видоизменившийся город так, чтобы все вокруг оставалось cozy. Мы ставим на
подоконники лампы с красивыми абажурами, мы вешаем на окна светящиеся гирлянды
и якобы “забываем” снять их летом — беззвучный привет прохожим. И вот уже
друзья друзей улыбаются, проходя мимо, потому что все про всех знают, где кто
живет. Большая деревня — как была, так и осталась.
Мы ходим в бары, где уютно — потому что их делали такие же как
мы, и почти не сердимся, когда подвыпившая публика высыпает под окна с хохотом
в три утра — потому что они все равно такие же, как мы. Это великая сила —
самоидентификация. Такие же как мы. Иногда постарше, чем мы, но чем дальше, тем
больше нивелируется разница: у нас отличные родители, которые умеют справляться
с “киндлом”, и вот мы уже закачиваем им Франзена, а потом ревниво проверяем,
кто сколько прочитал.
Мы были влюблены в этот город, когда нам было по 17, по 25 и
30. Почему мы должны предать его из-за того, что он лег под нож неудачливого
пластического хирурга, понатыкавшего ярмарочных избушек и искусственных цветов?
Неужели он так мало для нас значит? О нет. Мы-то знаем тайные тропы, где нет
“жутких розочек”, но есть золотистые прямоугольники окон, где кремовые стены
старых московских домов и таинственные своды арок.
Москва сильная. Она и не такое переживала. Переварит. Пара
шрамов, конечно, останется. Но в конце концов, она не виновата в том, что ее не
умели сохранить. Что не стали пользоваться противовозрастным кремо, а принялись
резать, подтягивая нос ко лбу (“Ну, во-первых, красиво!” — как в том анекдоте).
Просто давайте ее любить. Даже такую. Не виновата она. Ну и понемножку делать
жизнь вокруг — cozy. Оно работает, честное слово, работает.
►► Фотографии
— Настя Томская и oldmos.ru
http://cozymoscow.me/ludi/anastasiya-tomskaya-o-moskve-toj-i-etoj.html
</i>
Замечательные фотографии таких знакомых мест (рядом работаю.
Всё там хожено-перехожено)