✔✔О
Гумилеве
-=iii=⊲() ︻╦̵̵͇̿̿̿̿╤── ⇶ ☙
<i>
Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и
странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.
Он мог стать вашим тоже и не стал,
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.
Но каждый раз вы склонитесь без
сил
И скажете: "Я вспоминать не
смею.
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею".
1917</i>
---------
...
Неисправимый романтик, бродяга-авантюрист, «конквистадор», неутомимый искатель
опасностей и сильных ощущений, — таков был он.
Многие зачитываются в детстве
Майн-Ридом, Жюлем Верном, Гюставом Эмаром, но почти никто не осуществляет
впоследствии, в своей «взрослой» жизни, героического авантюризма, толкающего на
опасные затеи, далекие экспедиции.
Он осуществил. Упрекали его в
позерстве, в чудачестве. А ему просто всю жизнь было шестнадцать лет. Любовь,
смерть и стихи. В шестнадцать лет мы знаем, что это прекраснее всего на свете.
Потом — забываем: дела, делишки, мелочи повседневной жизни убивают романтические «фантазии». Забываем. Но он не забыл, не забывал
всю жизнь.
Из-за деревьев порою не видел
леса: стихи заслоняли поэзию, стихи были для него дороже поэзии. Он делал их, —
мастерил.
Мои первые воспоминания
<b> о Николае Степановиче
</b> относятся к той поре, когда
он был учеником Царскосельской Николаевской гимназии, а я учеником Реального
училища в том же Царском Селе. Вернее, от этого времени у меня сохранились не
воспоминания, а мимолетные и смутные впечатления, — лично знакомы мы тогда не
были.
===== 2
Он уже кончал гимназию, имел
вполне «взрослое» обличье, носил усики, франтил, — я же был еще малышом.
<b> Гумилёв </b> отличался от своих товарищей определенными
литературными симпатиями, писал стихи, много читал. В остальном он поддерживал
славные традиции лихих гимназистов — прежде всего
усердно ухаживал за барышнями.
Живо представляю себе Гумилёва,
стоящего у подъезда Мариинской женской гимназии, откуда гурьбой выбегают в
половине третьего розовощекие хохотушки, и «напевающего» своим особенным
голосом: «Пойдемте в парк, погуляем, поболтаем».
После гимназии — Париж, Сорбонна.
Учился он мало, больше жуировал, по собственному признанию. В Россию вернулся
рафинированный эстет, настроенный до чрезвычайности «бальмонтонно». Кажется, не
было у него знакомой барышни, которой бы он не сообщал о своем желании «быть дерзким и смелым, из пышных гроздий венки
свивать» и пр. Одна из наших общих знакомых рассказывала мне, как Н. С. вез ее
куда-то на извозчике и полчаса настойчиво приглашал «быть, как солнце».
Увлечение Бальмонтом очень заметно
отразилось на ранних стихах Гумилёва. Позже он вполне освободился от этого
влияния и Бальмонт для него стал чуть ли не синонимом дурного вкуса и пошлости,
хотя больших заслуг поэта он никогда не отрицал.
Неудачи и насмешки не могли смутить Н.
С. — в нем самом было много иронии и к себе, и к другим, и еще больше жадного
интереса к жизни. Он любил в жизни все красивое, жуткое, опасное, любил
контрасты нежного и грубого, изысканного и простого. Персидские миниатюры и картины Фра Беато Анжелико нравились ему не меньше,
чем охота на тигров Если не ошибаюсь, единственное, к чему он был совершенно
равнодушен, это — музыка. Он ее не любил и не понимал, — не было «уха».
===== 3
Повторяю, он влекся к страшной красоте,
к пленительной опасности. Героизм казался ему вершиной духовности. Он играл со
смертью так же, как играл с любовью. Пробовал топиться — не утонул. Вскрывал
себе вены, чтобы истечь кровью, — и остался жив. Добровольцем
пошел на войну в 1914 г., не понимая,
<i>
Как могли мы прежде жить в покое
И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезарном бое,
О рокочущей трубе побед…
</i>
Видел смерть лицом к лицу и уцелел.
Шел навстречу опасности
<i>
И Святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь…
</i>
Одна лишь смерть казалась ему в ту
пору достойной человека — смерть «под пулями во рвах спокойных».
Но смерть прошла мимо него, как
миновала его и в Африке, в дебрях тропических лесов, в раскаленных просторах
пустынь.
Увлекался наркотиками. Однажды попросил у
меня трубку для курения опиума, потом раздобыл другую, «более удобную».
Отравлялся дымом блаженного зелья. Многие смеялись над этими его
«экспериментами».
Он же смеялся над современниками,
благополучными обывателями. Отраду видел именно в том, что их только смешило. И
закрепил это в стихах:
<i>
Я вежлив с жизнью современною,
Но между нами есть преграда,
Всё, что смешит её, надменную,
Моя единая отрада.
</i>
Смеялись над ним: «ну, что нового
придумал наш изысканный жираф?..» «Изысканный жираф» смотрел на нас холодно
своими раскосыми, блеклыми глазами, улыбался иронически и сухо, шутил, а в душе
злился:
<i>
«Как идол металлический
Среди фарфоровых игрушек».
</i>
Про него говорили: в Африке
стрелял-стрелял, ни в одного носорога не попал; на войне стрелял-стрелял, ни
одного немца не убил». Год тому назад стреляли в него… и попали…
<b>
Эрих Голлербах </b>
Из воспоминаний о Н. С. Гумилёве.
Гумилёв вместе с Головковым
༒ ༓
༒ ༓
༒ ༓
༒
<i>
Потомки Каина
Он не солгал нам, дух
печально-строгий,
Принявший имя утренней звезды,
Когда сказал: «Не бойтесь вышней
мзды,
Вкусите плод и будете, как боги».
Для юношей открылись все дороги,
Для старцев — все запретные труды,
Для девушек — янтарные плоды
И белые, как снег, единороги.
Но почему мы клонимся без сил,
Нам кажется, что Кто-то нас забыл,
Нам ясен ужас древнего соблазна,
Когда случайно чья-нибудь рука
Две жердочки, две травки, два
древка
Соединит на миг крестообразно?
1909
г.<b>
Николай Гумилёв
НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|
<b>Anatoly
Golovkov
</b>
░░|<i>НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ
Удостоен был Георгиевского креста IV
степени за ночную разведку. Бои с немцем шли непрерывно.
Крест вручили 13-го января 1915 года,
а через пару дней — произвели в унтер-офицеры. Через полгода после тяжелейших
сражений на Волыни — второго Георгия.
Перед расстрелом это всё припомнили
ему чекисты.
Их ничтожные имена никто не помнит
и вспоминать не захочет.
А имя Николая Степановича
осталось в вечности.
* *
*
Нет, ничего не изменилось
В природе бедной и простой,
Всё только дивно озарилось
Невыразимой красотой.
Такой и явится, наверно
Людская немощная плоть,
Когда её из тьмы безмерной
В час судный воззовёт Господь.
Знай, друг мой гордый, друг мой
нежный,
С тобою лишь, с тобой одной,
Рыжеволосой, белоснежной,
Я стал на миг самим собой.
Ты улыбнулась, дорогая,
И ты не поняла сама,
Как ты сияешь и какая
Вокруг тебя сгустилась тьма.
1920
г. </i>|░░
░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|
<b>Anatoly
Golovkov
</b>