✨ ░ ✨ ░ ✨ ░ ✨ ░ ✨
░
ВСЕ ЧТО УГОДНО
✨✨✨
Из разных специфических предновогодних жанров выделяются два, которые я, честно говоря, ужасно не люблю. Это так называемые итоги уходящего года и так называемые прогнозы на будущее. Я их, повторяю, не люблю, но именно с ними чаще всего пристают различные медийные люди, подлавливая тебя посреди тоскливой и мучительно снотворной декабрьской мглы.
Когда спрашивают про «итоги», я привычно морщусь, но зачем-то стараюсь что-нибудь все-таки вспомнить важное и судьбоносное. А вспоминается чаще всего что-то случайное и факультативное. Таково свойство памяти. Да и кто знает, что на самом деле важное, а что — нет.
Вот что, например, было такого интересного в этом году? Что?
«Театральное дело»? Да, конечно. Ксения Собчак? Ну, допустим. «Газ за вас»? Увы, и это тоже. Позорная история с допингами? Ох, да! Внезапное восстание подростков? Так… Калашников с «калашниковым»? Ну, хорошо… «Матильда»? Как же, как же!
Что еще?
Ну, допустим, череда юбилеев, начиная с юбилея личного, приватного, то есть моего собственного, кончая столетней годовщиной двух исторических событий, с одной стороны безусловно связанных между собой самым элементарным причинно-следственным образом, с другой же — волей причудливых идейно-политических обстоятельств новейшего времени оказавшихся чуть ли не враждебными по отношению друг другу.
Два важных столетия упали на этот год. Столетие мощного разрушительного взрыва, круги от которого расходятся до сих пор и который в отечественной историографии получил устойчивое наименование «Великая Октябрьская социалистическая революция».
////////////////////////////////////////////////////2
Сакральное слово «революция» сопровождало меня с раннего детства и очень долгое время было окрашено в исключительно радостные цвета. То есть в один цвет — красный. Слово «революция» не требовало контекста. Иногда все же требовало, но лишь в тех случаях, когда речь шла о какой-нибудь другой революции, не Октябрьской, а, допустим, о французской, китайской, кубинской, о революции 1905 года, о революции «февральской» или еще бог знает какой другой. А просто «революция» была одна, и случилась она век тому назад.
Характерной особенностью этого, нынешнего юбилея оказалась какая-то стыдливая неспособность нынешней власти хоть сколько-нибудь внятно сформулировать собственную, официальную оценку этого события. Говоря попросту — сообщить своим гражданам, а также и всему миру, хорошо это было или плохо. Из всего бормотания я лично уловил, что революция — это скорее всего плохо, потому что похоже на Майдан, а страшнее Майдана ничего, как известно, не бывает.
Революция — плохо, а власть, в том числе и советская, которая сложилась как раз в результате этой самой революции, — это хорошо, правильно и надежно. И власть эту (то есть свою) надо охранять всеми наличными способами.
Революция — это не очень хорошо, но зато она породила некоторые очень положительные социальные явления. Например, именно революция подарила миру еще одного славного юбиляра — ЧК.
Революция — плохо. А чекисты — это хорошо, это порядок.
Как в их гибридных мозгах умещаются и совмещаются разные взаимоисключающие положения, сказать трудно, но они тем не менее там умещаются и совмещаются.
///////////////////////////////////////3
— Чека возникла как орган по борьбе с контрреволюцией? То есть она защищала революцию. Так?
— Так.
— А революция при этом — это плохо? Так?
— Так. Ну и что?
— Так революция — это все-таки плохо?
— Ну, в общем, плохо, да. Но если она уже случилась, то извольте выполнять распоряжения и предписания нового начальства. Или вы хотите, чтобы матросы с пулеметными лентами под предводительством Саакашвили опять по Майдану бегали? То есть по Невскому! То есть по Красной площади! Впрочем, неважно. Нам этого не надо! И мы этого не допустим!
Совсем на днях нам с вами напомнили, что уже, оказывается, сто лет существует на свете организация, время от времени, как это и принято в криминальной среде, меняющая — исключительно в конспиративных целях — кликухи, прикиды, лексику и фразеологию, манеры бытового поведения, но не меняющая заложенной изначально глубоко аморальной преступной сущности.
Вроде бы все меняется. И поджарые маньяки в кожаных куртках с горящими подогретой кокаином классовой ненавистью бессонными глазами сменились подтянутыми и скуластыми в скрипящих портупеях и с «Казбеком» в зубах, а те — пухломордыми и белоглазыми со скучающим тухловатым взглядом, а те — еще кем-то, а те — еще…
На всяком историческом витке меняя имена и ксивы, контора как бы говорит: «Ну, мы теперь совсем другие, не те, что были. Это не мы, мы совсем не те. Какие к нам-то претензии?»
Когда надо — они открещиваются. Когда надо — ну, вот как сейчас, например, — объявляют себя прямыми наследниками.
//////////////////////////////4
Сто лет существует уже одна из самых преступных организаций прошедшего и, увы, нынешнего века. И до тех пор, пока она, как хронический пожар в торфяниках, будет то прятаться под грунт, то открыто полыхать на поверхности, ничего по-настоящему не сдвинется с места.
Отношение мое и моего окружения к «революции» менялось, надо сказать, медленно. А вот то, что касается чекистов, мы довольно рано и раз и навсегда поняли, что только полное и холодное презрение к ним, безо всяких оговорок про «такое было время», без скидок на «трагическую эпоху» и жалких слов про то, что «все не так однозначно», в разные годы спасало и продолжает спасать наши души, сохраняло и продолжает сохранять их для содержательной жизни дальше.
Ну, вот такие какие-то «итоги» получаются. Но уж какие есть. Извините, если что.
Что же касается «прогнозов», то от этого я всегда отказываюсь незамедлительно и со всей категоричностью, на какую способен. С юных лет ненавижу всякие хиромантии, астрологии и прочие ясновидения.
Но нет, все равно спрашивают: «Что будет?» «Вы, — говорят, — поэт. Вы должны знать!» Ага, вот прямо должен…
Есть множество авторитетных цитат, которыми можно отбиваться от таких опросов и вопросов. Например, «будет то, что и нас не будет» или «никогда еще не было, чтобы ничего не было». Но я обычно отвечаю совсем просто. Я говорю: «Что будет, ни я, никто другой не знает и знать не может. А что может быть? Да все что угодно!»
Скажу так и теперь. И добавлю, что знать мы не можем, а вот надеяться и можем, и должны. Живем дальше, дорогие мои!
