~ °l||l°~ <b>
Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b>
Рассказ Константина Паустовского о силе человеческой совести
</b>
Этот рассказ, уже довольно широко известный как «неизвестный
рассказ Паустовского» (на самом деле, это отрывок из его книги «Начало
неведомого века», третьей части автобиографической «Повести о жизни»), не может
оставить равнодушным, наверное, ни одного человека.
Описанные в нём события относятся ко времени Второй мировой
войны. А вспоминает её автор в своей повести сразу после описания других
страшных событий — еврейских погромов во времена Гражданской войны. Паустовский
рассказывает, как в Киеве погром не разгорелся — его остановил «крик всего
города», которым люди пытались защитить себя.
<i>
❝ ❞ Я слышал,
как кричат от ужаса отдельные люди, толпы людей, но я никогда не слышал, чтобы
кричали целые города. Это было невыносимо, страшно потому, что из сознания
вдруг исчезало привычное и, должно быть, наивное представление о какой-то
обязательной для всех человечности. Это был вопль, обращенный к остаткам
человеческой совести.
Да, путь человека к справедливости, свободе и счастью был
временами поистине страшен. И только глубокая вера в победу света и ума над
черной тупостью не позволяла отчаянию полностью завладевать сознанием.
</i>
А дальше идет тот самый отрывок — рассказ о том, каким
страшным иногда бывает этот путь человека к собственной совести.
<i>
Сила человеческой совести все же так велика, что никогда
нельзя окончательно терять в нее веру.
Недавно знакомый писатель рассказал мне об этом удивительную
историю.
Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски.
Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке. Против него в
вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего начался их
разговор, во время которого старик рассказал одну историю.
— Вот слушайте, — сказал старик. — Я живу на окраине Риги.
Перед войной рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой
человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он занимался
спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни сердца, ни чести.
Некоторые говорят, что спекуляция — это просто обогащение. Но на чем? На
человеческом горе, на слезах детей и реже всего — на нашей жадности«. Он
спекулировал вместе со своей женой. Да... И вот немцы заняли Ригу и согнали
всех евреев в «гетто» с тем, чтобы часть убить, а часть просто уморить с
голоду. Все «гетто» было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка. Кто
приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи,
особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа
появилась удачная мысль — нагрузить фуру картошкой, «дать в руку» немецкому
часовому, проехать в «гетто» и там обменять картошку на драгоценности. Их,
говорили, много еще осталось на руках у запертых в «гетто» евреев. Так он и
сделал, Перед отъездом он встретил меня на улице, и вы только послушайте, что
он сказал. «Я буду,- сказал он,- менять картошку только тем женщинам, у которых
есть дети».
— Почему?- спросил я.
— А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом
заработаю втрое больше.
Я промолчал, но мне это тоже недешево обошлось. Видите?
Латыш вынул изо рта потухшую трубку и показал на свои зубы.
Нескольких зубов не хватало.
— Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и
ее, и два своих зуба. Говорят, что кровь бросается в голову. Не знаю. Мне кровь
бросилась не в голову, а в руки, в кулаки. Они стали такие тяжелые, будто их
налили железом. И если бы он тотчас же не ушел, то я, может быть, убил бы его
одним ударом. Он, кажется, догадался об этом, потому что отскочил от меня и
оскалился, как хорек... Но это не важно. Ночью он нагрузил свою фуру мешками с
картошкой и поехал в Ригу в «гетто». Часовой остановил его, но, вы знаете,
дурные люди понимают друг друга с одного взгляда. Он дал часовому взятку, и тот
оказал ему: «Ты глупец. Проезжай, но у них ничего не осталось, кроме пустых
животов. И ты уедешь обратно со своей гнилой картошкой. Могу идти на пари».
В «гетто» он заехал во двор большого дома. Женщины и дети
окружили его фуру с картошкой. Они молча смотрели, как он развязывает первый
мешок. Одна женщина стояла с мертвым мальчиком на руках и протягивала на ладони
разбитые золотые часы. «Сумасшедшая! — вдруг закричал этот человек. — Зачем
тебе картошка, когда он у тебя уже мертвый! Отойди!» Он сам рассказывал потом,
что не знает — как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать
завязки у мешков и высыпать картошку на землю. «Скорей! — закричал он женщинам.-
Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат. Скорей!»
Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко
завязывал их. Вы понимаете, у женщин не было времени, чтобы даже поцеловать
детей. А они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру
мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал.
Женщины целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь
голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех.
Но дети молчали.
Знакомый часовой заметил его издали и крикнул: «Ну что? Я же
тебе говорил, что ты глупец. Выкатывайся со своей вонючей картошкой, пока не
пришел лейтенант».
Он проехал мимо часового, ругая последними словами этих нищих
евреев и их проклятых детей. Он не заезжал домой, а прямо поехал по глухим
проселочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им
детей, и партизаны спрятали их в безопасное место. Жене он сказал, что немцы
отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток. Когда окончилась
война, он развелся с женой и уехал из Риги.
Старый латыш помолчал.
— Теперь я думаю, — сказал он и впервые улыбнулся, — что было
бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком.
</i>
☝☟
   
  ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l° ~
………………／＞ フ 💕
..........................| _ _ l 💕
......................／` ミ＿xノ
...................../ |
..................../ ヽ ﾉ
.............
..│ | | |
..........／￣| | | |
..........|
(￣ヽ＿_ヽ_)__)
...........＼二つ
