&emsp;  &emsp;  &emsp;<b>Помним</b>

&emsp;  &emsp; ❖ ❦ ◈  ❥ ❖ ❧ ◈ ❤

<b>

Аркадий Райкин: откровения личного биографа артиста

</b>

Елизавета Уварова, личный биограф Аркадия Райкина, вспоминает о работе с легендарным артистом.

&emsp;﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌

<i>

«Эта страшная баба чуть не покалечила меня! Она повисла у меня на шее, она растрепала мне даже брови! Она чуть не оторвала мне руку! Она весит как дельфин…» — рассказывал Райкин о встрече с женой одного генерала», — вспоминает Елизавета Уварова, личный биограф Аркадия Райкина.

Увидев меня, Райкин остановил разговор с артистами, встал и посмотрел на меня пронзительным, жгучим взглядом так, что я инстинктивно пригнулась... Все замерли, в гримерке установилась тишина. Одна я понимала, почему он так себя ведет. Дело в том, что в то время Райкин был увлечен идеей написать мемуары и стал уговаривать меня поработать над ними вместе. Я тогда много писала о театре, и ему нравилось, как я это делаю. Он вообще был увлекающимся человеком, но быстро остывал. Очаровывался новыми знакомыми, новыми артистами своего театра, новыми авторами... Когда он был увлечен человеком, то даже говорил его словами, с его интонациями, и все видели — у худрука появился новый «фаворит». Но старички в театре понимали, что это ненадолго. «Влюбившись» в очередного актера или режиссера, Райкин убеждал окружающих: «Этот человек понимает специфику нашего театра и очень нам подходит!» Уже через несколько дней его настроение менялось: «Он не все правильно понимает». Потом: «Он ничего не смыслит!» Ну, а разочаровавшись в человеке, Аркадий Исаакович просто переставал его замечать... Зная об этой его особенности, я всячески оттягивала, откладывала свой ответ насчет мемуаров… Но тут мне было не избежать встречи с Аркадием Исааковичем, потому что мы оба пришли на спектакль Марка Розовского и встретились у него в грим-уборной. Увидев этот взгляд Райкина, я не могла поступить иначе, я сказала: «Аркадий Исаакович, я сделаю все, что вы захотите!» Так началось наше долгое сотрудничество и дружба...

Каждая наша встреча была для меня событием. Райкин всегда был подтянут, элегантен, женщины сходили по нему с ума. Особенного шарма добавляла загадочная седая прядь на черной как смоль голове. Тайну ее происхождения я узнала не сразу. Говорили, что седая прядь появилась у Райкина уже в зрелые годы в результате каких-то сильных переживаний, стресса. Но оказалось, что он поседел, причем полностью, в 26 лет. Тогда у Райкина случился приступ ревматизма, и он попал в больницу. Ну а уж там выяснилось, что у него, кроме прочего, еще и сердце больное. Врачи считали его безнадежным. К тому же то лето выдалось очень знойным, а кондиционеров тогда не было. В больничной палате можно было задохнуться от жары. И вскоре Аркадий почувствовал себя очень плохо. Дежурный врач поднял тревогу, сбежались медики, стали делать какие-то уколы. Чем окончательно напугали больного. В полубреду Райкину пришла в голову мысль, что если он теперь уснет, то вообще не проснется. Он всю ночь не давал себе спать, но под утро все-таки сдался. А когда проснулся — уже бодрый, в хорошем настроении, явно выздоравливающий, — взял в руки зеркальце и увидел себя совершенно седым. Поседел за одну ночь! С тех пор он был вынужден краситься, чтобы не выглядеть стариком. Хороших специалистов по окраске волос в 30—40-е годы было мало. И красители — ужасающего качества. Поэтому Райкин иногда становился фиолетовым или рыжим. Но в конце концов он все-таки нашел своего мастера, к которому ходил много лет. Этот мастер и придумал оставлять одну седую прядь — как элегантную деталь. А с 70-х годов Райкин вообще перестал краситься, и оказалось, что благородная седина идет ему больше всего.

Начав работать над мемуарами, я стала постоянно бывать в театре и видела, как Райкин работает. А работал он (репетировал, писал тексты) 24 часа в сутки! Актеры Театра миниатюр трудились в том же бешеном ритме. Для них не существовало ни отпусков, ни болезней. Выходили на сцену и с высокой температурой, и со сломанными руками-ногами... При этом Райкин был категорически против всякой «подработки» и каких-либо съемок в кино. На все актерские просьбы отпустить — по любой причине — Аркадий Исаакович отвечал: «У нас нет дублеров. Ты должен выбирать: работаешь в театре или нет». В те годы каждый актер в труппе был уникальным человеком, замены которому не предполагалось.

Кроме того, были вещи, которых Аркадий Исаакович совершенно не прощал. Например, он не терпел пьющих. Если актер хоть раз приходил в театр выпивши, следовало увольнение. Сам Аркадий Исаакович не пил и искал таких же людей. О Театре миниатюр говорили: «Это единственный театр, который твердо стоит на ногах!» Был случай, когда Райкин сделал исключение для артиста, недавно принятого в театр. Выяснилось, что тот попивает. Но Аркадию Исааковичу не хотелось его увольнять — уж очень хорош! И вот он увидел, что артисту несут в гримерку стакан водки из буфета. Райкин поймал буфетчика: «Это что?» — «В-в-вода», — испуганно произнес буфетчик. «А меня как раз мучает жажда!» Взял и выпил стакан водки — как воду, медленными глотками. А ведь он терпеть не мог алкоголь! Артист был пристыжен и больше себе такого в театре не позволял. Ну а Аркадий Исаакович пришел в свой кабинет, рухнул на диван и сразу же заснул.

Как бы Райкин ни рассердился, он никогда ни на кого не кричал. У него были другие методы. Он сразу переходил на «вы» и смотрел не тебе в глаза, а куда-то поверх головы. Начинал говорить очень тихо: «Это вам не областная филармония, а Государственный театр миниатюр». Михаил Жванецкий рассказывал мне, что Райкин кричал ему на репетициях: «Это вам не Одесса! Здесь эти номера не проходят». Беда в том, что у него случались иногда приступы ревности к своим же актерам. И на десятилетия в Театре миниатюр задерживались только те, кто понимал, что они не должны быть ярче Райкина. Премьер в театре был только один! И если Аркадия Исааковича с кем-то хотели поссорить, достаточно было сказать: «Посмотрите, этот артист уже популярнее вас».

В Аркадии Исааковиче было удивительное сочетание: к своим артистам он относился очень требовательно, даже жестко. В театре его боялись. Но с обычными людьми — поклонниками, зрителями — он был очень деликатен и даже робок. Если Райкину что-то не нравилось — разве что намеком мог это показать. Например, однажды Зиновий Гердт с женой Аркадия Исааковича, Руфью Марковной (все звали ее Ромой), засиделись в гостиной двухкомнатного гостиничного номера Райкиных до пяти утра. Разговаривали, травили анекдоты и мешали Райкину спать. И вот, как вспоминала Рома, из спальни появляется муж — в своем лучшем парадном костюме, с тростью, в шляпе... Рома испугалась: «Аркашенька, милый, ты куда собрался в пять утра?!» — «Так у нас же гости!» Сел в кресло и посмотрел со своей мягкой «светской» улыбкой на Гердта. Зиновий Ефимович мгновенно понял намек: «Я, пожалуй, пойду».

Но такие методы совершенно не действовали на людей неинтеллигентных. И Райкин становился абсолютно беспомощен. Нередко ему досаждали жены высокопоставленных чиновников, которые после спектакля приходили за кулисы в стремлении пообщаться с артистом. Райкин страдал молча. Он не любил телесного контакта, на репетициях не позволял актерам даже тронуть себя за плечо… Но когда это делали поклонницы — терпел. И только потом, в своем кругу, мог эмоционально рассказывать: «Эта страшная баба чуть не покалечила меня! Она повисла у меня на шее, она растрепала мне даже брови! Она чуть не оторвала мне руку! Она весит как дельфин…» А во времена Хрущева Райкину приходилось общаться и с простыми людьми, которые входили в комиссии по приемке спектаклей. Однажды в такую комиссию вошла заслуженная колхозница-свекловод по фамилии Заглада. Совершенно не разбираясь в искусстве, она тем не менее позволяла себе высказывать свое мнение и советовать, что Райкину нужно говорить со сцены... В таких случаях Аркадий Исаакович говорил: «Мне было стыдно... за этого человека». Стыдно ему было и за многочисленных аферистов, которые писали письма «богатому Райкину», прося у него денег, и даже приходили к служебному входу театра. Рассказывали какие-то легенды, прикидывались сиротами, отставшими от поезда… И Райкин, как правило, давал деньги. Хотя слухи о его богатстве были чистым мифом. Как руководитель театра он получал 300 рублей. На это жила вся семья, потому что жена практически не работала, дочь еще училась, а сын Костя и вовсе был маленьким.

При всей своей интеллигентности Аркадий Исаакович умел быть хитрым дипломатом. А иначе как пройти утверждение сатирических, злободневных номеров в Управлении культуры? Райкин знал: чем позже текст попадет к чиновникам, тем меньше будет замечаний. И когда заканчивал очередной спектакль и у него требовали прислать текст, начинались отговорки: «Текст дорабатывается», или «Райкин уехал». Иногда, когда дело касалось особо острой миниатюры, текст в самый последний момент бывал «утерян», и его «восстанавливали». Кроме того, Райкин специально вставлял в миниатюры недопустимые обороты, которые перетягивали на себя внимание. Их он потом соглашался убрать, зато остальное не трогали.

В итоге кто только не писал на Райкина жалобы, посчитав себя обиженными. То пожарные, то портные, то истопники. Но Аркадий Исаакович относился к таким вещам с мудрым спокойствием и никогда не поддавался на давление. «Если так пойдет, у меня не останется тем для номеров!» — говорил он мне. Однажды, в конце 40-х, им на домашний адрес пришла повестка. Аркадия Исааковича вызывали к начальнику милиции Ленинграда. А ведь это было время, когда шла новая волна арестов, и ничего хорошего повестка не предвещала. Тем более что Райкин один раз уже сидел в тюрьме — в 1928 году. И хоть было это очень недолго, Райкин испугался на всю жизнь. Получив повестку, они с женой не спали всю ночь. И вот утром является Райкин к милицейскому начальнику, а тот его спрашивает: «Почему вы дискредитируете милицию?» — «Как так?» — «Вы как составляли протокол?» — «Господи, какой протокол я мог составлять?» — «Да в своем спектакле!» Оказывается, начальнику не понравилось, как Райкин играет милиционера, который не мог выговорить «Гнездниковский переулок». Но и в этом случае никаких изменений в программу Аркадий Исаакович вносить не стал... Что касается тюремного заключения Райкина в молодости, этот факт его биографии я открыла случайно. Когда мы работали над мемуарами, я посчитала, что из нашей с ним книги выпал год. Я спросила Аркадия Исааковича: «Где вы были в 1928 году?» Он сначала неохотно, потом подробнее стал мне рассказывать о том, что с ним произошло. Молодой и никому еще тогда не известный Райкин приехал в Москву, чтобы побывать в столичных театрах. Денег у него не было, но он приспособился проникать в залы без билета. И однажды умудрился попасть на какой-то особо закрытый правительственный концерт. На входе все прошло гладко, а на выходе Райкина поймали: там нужно было предъявлять спецпропуск. Его обвинили в шпионаже. Бесконечно допрашивали: по чьему заданию он следил за членами правительства? Продержали в Бутырке год. Но в результате все-таки выпустили...

<u> </u>

⇝ Полностью читать ⇝   http://7days.ru/stars/privatelife/arkadiy-raykin-otkroveniya-lichnogo-biografa-artista.htm

</i>

❖ ❦  ❥ ❖ ◈    

&emsp;  &emsp;  &emsp;<b>Помним</b>

&emsp; &emsp; &emsp;   ❖ ❦  ❥ ❖ ❧ ◥ ❤

<b>

&emsp; &emsp; &emsp;  Краткая автобиография

</b>

&emsp;  ﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌

<i>

Ерофеев Венедикт Васильевич. Родился 24 октября 1938 года на Кольском полуострове, за Полярным кругом. Впервые в жизни пересек Полярный круг (с севера на юг, разумеется), когда по окончании школы с отличием, на 17-м году жизни, поехал в столицу ради поступления в Московский университет.

Поступил, но через полтора года был отчислен за нехождение на занятия по военной подготовке. С тех пор, то есть с марта 1957 года, работал в разных качествах и почти повсеместно: грузчиком продовольственного магазина (Коломна), подсобником каменщика на строительстве Черемушек (Москва), истопником-кочегаром (Владимир), дежурным отделения милиции (Орехово-Зуево), приемщиком винной посуды (Москва), бурильщиком в геологической партии (Украина), стрелком военизированной охраны (Москва), библиотекарем (Брянск), коллектором в геофизической экспедиции (Заполярье), заведующим цементным складом на строительстве шоссе Москва-Пекин (Дзержинск, Горьковской области), и многое другое.

Самой длительной, однако, оказалась служба в системе связи: монтажник кабельных линий связи (Тамбов, Мичуринск, Елец, Орел, Липецк, Смоленск, Литва, Белоруссия, от Гомеля до Полоцка через Могилев и пр. и пр.). Почти десять лет в системе связи.

А единственной работой, которая пришлась по сердцу, была в 1974 году в Голодной степи (Узбекистан, Янгиер) работа в качестве "лаборанта паразитологической экспедиции" и в Таджикистане в должности "лаборанта ВНИИДиС по борьбе с окрыленным кровососущим гнусом".

С 1966 года — отец. С 1988 года — дед (внучка Настасья Ерофеева).

Писать, по свидетельству матери, начал с пяти лет. Первым, заслуживающим внимания сочинением считаются "Заметки психопата" (1956-1958 гг.), начатые в 17-летнем возрасте. Самое объемное и самое нелепое из написанного. В 1962 году — "Благая весть", которую знатоки в столице расценили как вздорную попытку дать "Евангелие русского экзистенциализма" и "Ницше, наизнанку вывернутого".

В начале 60-х годов написано несколько статей о земляках-норвежцах (одна о Гамсуне, одна о Бьернсоне, две о поздних драмах Ибсена). Все были отвергнуты редакцией "Ученых записок Владимирского Государственного педагогического института", как "ужасающие в методологическом отношении". Осенью 1969 года добрался, наконец, до собственной манеры письма и зимой 1970 года нахрапом создал "Москва-Петушки" (с 19 января до 6 марта 1970). В 1972 году за "Петушками" последовал "Дмитрий Шостакович", черновая рукопись которого была потеряна, однако, а все попытки восстановить ее не увенчались ничем.

В последующие годы все написанное складывалось в стол, в десятках тетрадей и толстых записных книжках. Если не считать написанного под давлением журнала "Вече" развязного эссе о Василии Розанове и кое-чего по мелочам.

Весной 1985 года появилась трагедия в пяти актах "Вальпургиева ночь, или Шаги Командора". Начавшаяся летом этого же года болезнь (рак горла) надолго оттянула срок осуществления замысла двух других трагедий. Впервые в России "Москва-Петушки" в слишком сокращенном виде появились в журнале "Трезвость и культура" (№ 12 за 1988 год, №№ 1, 2 и 3 за 1989 год), затем в более полном виде -в альманахе "Весть" (издательство "Книжная палата") и, наконец, почти в каноническом виде — в этой книге (Москва-Петушки", Москва, Издательство "Прометей" МГПИ им. В. И. Ленина, 1989 г.), в чем, признаюсь, я до последней минуты сильно сомневался.

</i>

<b>Автор: Венедикт Васильевич Ерофеев

</b>

Полностью читать http://www.moskva-petushki.ru/bio/kratkaja_avtobiografija/◄╝

&emsp; &emsp;  ❖ ❦  ❥ • ◥

<i>

<b> Из записных книжек</b>

С мира по нитке - голому петля

♮

Надо  привыкать  шутить  по-"Крокодильски", например, так:  "Будь у нее

формы, я взял бы ее на содержание".

♮

Дай мне силы, боже, пройти завтра мимо него и не плюнуть в лицо ему!

♮

в обществе блестящих женщин села Караваева

♮

Мне не нужна стена, на  которую я  мог бы  опереться. У меня  есть своя

опора и  я  силен.  Но  дайте мне забор, о который  я  мог  бы почесать свою

усталую спину.

♮

что удобнее потерять: вкус или совесть?

♮

Рассказ  о Маугли  автобиографичен. Киплинг  сам был  вскормлен волками

британского империализма.

♮

и хочется кому-нибудь что-нибудь внедрить

♮

использование и возврат низменных чувств

♮

В  мировой поэзии скептицизм  облекается обычно  в  форму  шестистопных

ямбов: например, так:  Гамлет не  говорил: "ту би  ор нот ту би". И Мальбрук

никогда в поход не собирался.

♮

Жарко, как у Манюни под мышкой.

♮

С   детства  приучать   ребенка   к   чистоплотности,  с   привлечением

авторитетов. Например,  говорить ему, что святой  Антоний - бяка, он никогда

не мыл руки, а Понтий Пилат наоборот.

♮

В мой  венец  он вплел 2-3 своих  лавра, а я потом ходил и  не понимал:

откуда это так плохо пахнет?

♮

Хорошему человеку всегда хорошо

</i>

&emsp;  &emsp;  &emsp;  <b> ❖ • ❖ • ❖</b>

♡

✿ ❀

✿ ❀ ♡ ❃

✿ ❀ ♡ ❃ ❁ ❋ ♡

✿ ❀ ♡ ❃ ❁ ❋ ♡ ✾ ✽

<b>

С Днём рождения,

Владимир Кара-Мурза (старший)!

</b>

✿ ❀ ♡ ❃ ❁ ❋ ♡ ✾ ✽

☔ <b> О нашем, о женском </b>

░ 

░╥ 　　　

═╩╗

░　۵

۰•

<i>

● Женщины – это не слабый пол, слабый пол – это гнилые доски под ногами!

<b>

Фаина Раневская

</b>

</i>

&emsp;  &emsp; <b> ❣•۰۵•●○ ● ☂     </b>

&emsp; &emsp;  ~ °l||l°~  <b> Кунсткамера </b>~ °l||l°~

<b>

ГЕНРИЕТТА ЯНОВСКАЯ «МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ 53 ГОДА»

<i> </b>

☝☟

<b>

В каждом номере «Театрал» ведет рубрику «Монолог о маме», в рамках которой знаменитые люди рассказывают о самом главном человеке в своей жизни.

</b>

Главный режиссер МТЮЗа Генриетта Яновская убеждена, что интерес к людям и абсолютное к ним доверие ей передалось от мамы.

— Я не помню колыбельных песен, я не помню детских игр с мамой, общих праздников. Была война. Но я помню и сейчас ощущаю эту абсолютную связь с нею.

Моя мама вышла замуж в 1935 году в Алма-Ате. Она училась в зубоврачебном техникуме, и их послали на помощь сельскому хозяйству. Нас в свое время посылали на картошку, а их на сбор яблок. И вот однажды мой будущий папа на белом коне прискакал туда, где они собирали яблоки. И подхватил ее на коня. Могла ли она после этого не выйти за него замуж? Техникум она закончила, но по специальности так и не работала. Мой папа не мог позволить своей жене идти работать в какой-то зубоврачебный кабинет, куда заходят мужчины. Мало ли что — надо ее оставить дома. Они уехали в Ленинград, где сначала родился мой брат, а потом и я.

Счастливая мама повезла двоих детишек показывать бабушке с дедушкой в Алма-Ату. И тут грохнула война. Мы остались жить в столице Казахстана по адресу улица Центральная, 7, в маленьком одноэтажном деревянном домике с бабушкой, дедушкой и тетей Любой. В этом домике была только одна комната и кухня. Окна на улицу были зарешечены. Однажды мама, проснувшись ночью, увидела, что ее отец стоит в одних подштанниках в простенке между окнами с топором в руках. В темноте она разглядела двух человек, которые пилили решетку окна. Проснулась бабушка. Она схватила пустую кастрюлю и стала бить в стену, чтобы услышали соседи. Бандиты за окном отреагировали: «Стучите, стучите! Все равно всех пере­режем». Но одно окошко, как оказалось, было без решетки, а они его не заметили. Мама сказала Любе: «Хватай Гетку!» Выбила собой окно, выскочила из дому и стала кричать: «Пожар! Пожар! Горим!» Вокруг деревянные домики, люди выбежали на улицу, а мама все кричала: «Пожар! Горим!» Когда бандиты, естественно, убежали и все успокоилось, никто не мог найти моего деда. Он бегал в одних подштанниках где-то в закоулках между домами и размахивал топором. Это мой дедушка. И это моя мама.

В Алма-Ате мы с братом одновременно заболели корью. Я в очень тяжелой форме. Тогда изобрели какое-то новое лекарство. То ли сульфидин, то ли что-то такое. И мама чудом достала его. Врачи ей сказали: «Не надо ­давать девочке. Ей это не поможет. У вас еще есть мальчик». Но они с бабушкой меня выходили. А через какое-то время мой брат заболел уже туберкулезным менингитом. Тогда мама кинулась с этим лекарством, чтобы помочь ему, но врачи сказали: «Но у вас ведь есть еще девочка». Мама не послушалась их... И все-таки на сей раз лекарство не помогло. Мой брат умер шести лет от роду. Мама металась, она больше не могла оставаться в этом доме и, как только сняли блокаду, увезла меня в Ленинград.

В Ленинграде мы жили в мансарде большого дома в огромной коммунальной квартире. Крыша протекала. Поэтому каждую ночь мою кроватку переставляли на другое место. И опять это страшное слово — «туберкулез». У меня открылись туберкулезные очаги. Но этого мало. Однажды утром мама увидела, что я вся горю. Она побежала через дорогу к доктору. Там жил старенький детский врач, профессор. Я запомнила его фамилию. Воловик. Доктор схватил свой чемоданчик и поднялся вместе с мамой на наш высокий шестой этаж без лифта. Он сказал, что это скарлатина, и поскольку это заразное заболевание, меня нужно поместить в больницу. Нетрудно представить себе, в каком состоянии была мама — ведь одного ребенка она уже потеряла.

В иудаизме существует такой день, когда Бог записывает судьбу человека на следующий год. Моя мама — абсолютно нерелигиозный человек. Но тогда она пошла в синагогу и простояла без еды и питья почти сутки. Не знаю, умела ли она молиться. Думаю, не умела. Когда после этого она пришла в больницу и села в вестибюле, сверху прибежала нянечка и закричала: «Яновская есть?» У мамы ноги подкосились. Ее стали торопить: «Скорей! Скорей!» Она поднялась в палату и увидела, что вокруг одной кровати в каре выстроились белые халаты — сестры, врачи. И она поняла, что ей туда. Подошла и вдруг увидела, как ее дочка с горящими щеками, температура явно очень высокая, сидит на кровати и говорит: «Не буду есть, пока мама не придет! Не буду без мамы есть! А ты, рыжая (обращаясь к лечащему врачу), вообще уйди отсюда!» Врачи предполагали, что сейчас мама заплачет, кинется кормить свою избалованную дочку. Но они не знали моей мамы. Она сказала: «Я думала, ты хорошая девочка. А ты такая! Мне очень стыдно. Я пошла». И повернулась уходить... Вот это моя мама.

Мы жили в огромной коммунальной квартире, и соседи не раз ей пеняли: «Роза, что ты делаешь? Как ты растишь дочь? Посуду она не моет никогда. Не стирает». Мама спокойно отвечала: «Она читает». Могла быть немытая посуда, беспорядок на столе, разбросаны мои вещи, но для мамы важно одно — Гета читает.

Мне было 13 лет, когда наш учитель по литературе решил поехать с нами на экскурсию в Михайловское. Мы, человек десять девочек, отправились с учителем в Псков на поезде. Тогда не существовало мобильных телефонов, да и в квартире у нас телефона не было. То есть связи со мной никакой. Пока мы не вернулись, ее пилили и родственники, и соседи: «Роза, что ты делаешь? Девочку 13-летнюю отпускаешь черт знает куда и черт знает с кем». Конечно, ей было страшно. Но она отвечала: «Пусть едет. Пусть видит. Пусть знает». Спасибо маме. Я увидела настоящее Михайловское, еще до всякого Семена Гейченко, настоящее, а не то, что сейчас. Я видела разрушенный Свято-Успенский Святогорский монастырь. Я видела могилу Пушкина, сползавшую вниз… Мы жили в деревне Зимари и шли до Михайловского по полю, как «он» когда-то ходил.

</i>

&emsp; &emsp;  &emsp; ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l° ~

Окончание

__________Oooo_

____oooO__(___)__

___(___)____)_/___

____\_(____(_/____

_____\_)________

░░|░░|░░|░░|░░|░░|░░|░░|  

<i>

<u>Наталья Пахоменко. Публикация в ФБ</u>

"..Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».

А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.

Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.

Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора… И сидит академик в золотых очках.

«Сколько вам лет?» – говорит.

Да вот, говорю, четыреста будет.

«Мы, значит, ровесники, я младше вас на год».

Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками:

«Умоляю, уберите». Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал.

«А что у вас?» Я говорю: «Во-первых, коленки болят утром».

– «А у меня, наоборот, вечером. Что еще?»

– «Одышка».

– «Ну это нормально».

– «Я стал быстро уставать».

– «Правильно. Я тоже.

В нашем возрасте так и должно быть».

И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?

На прощание я сказал, что бросил курить.

Он посмотрел на меня через золотые очки:

«Дорогой мой, зачем?

В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть».

Я поцеловал его в грамоты и ушел.

Гений! А если бы он стал читать мою мочу…"

<b>

Александр Ширвиндт

</b>

</i>

⧚⧚⧚⧚⧚

░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|

<b> Anatoly Golovkov

Израильские заметки

ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА!

</b>

░░|<i> Хорошо ли, плохо, - дождь ли на Мясницой, на Невском, ветер ли с наших гор качает оливы, - "ничего-ничего, крепкий кофе заварен-заварен" Ну-ка, скоренько зерна на сковородку!

В Италии кофеварки по домам. Блестят хромом как солдаты. Кофеварки гейзерные, проблемы гендерные.

В Израиле купил кофе-машину и капсулы в придачу. Поэтому даже не пошел, - ленивец! - а подъехал на кресле к другому столу - а там уже булькает эспрессо, можно даже со взбитым молоком.

Но... звонит приятель с машиной, мы к друзам, ты с нами? Почему именно в деревне друзов волшебные зерна, поди, угадай! У нас в магазине таких не бывает. Берем по мешку.

Кофе из джезвы самая давняя и нежная моя привязанность!

Первый глоток, тонкий дым, обжигающий, горький, как вся твоя глупая жизнь.

Но сегодня она прекрасна!

Второй глоток - Батум, - старый красивый грек, морщины на лице как сети, в которые угодили глаза голубиные, - передвигает джезвы на раскалённом песке.

Третий - Милан, недалеко от Ла Скала, в галерее... Вена... Кёльн, кафе, белый рояль, блюзы... Раскаленная медь Иерусалима... Порт в Сантарини... Что ни перепробовал, - мельница, джезва, огонь, - наверное, лучше всего.

Моя старая джезва переехала из Москвы. Умыкнута по пьяни в 70-х из "Националя", где кофе подавали в мельхиоре.

Чуть поднялось - и в чашку, именно белой глины.

Запах такой, что соседи спрашивают: кофейню открыл? Пенка кремовая прям к стенкам прилипает!

Куртец на плечи, и на улицу. Прихлебываешь и смотришь, как переменчиво небо в октябре. Как срывает ветром гранаты и оливки, и они катятся по двору.

Кофе и Арт Блэйки творцы моего дня.

К тому же у народа Симхат-Тора сегодня, радость Торы.

Так что - хаг самэах!</i>|░░


////////////////////////

╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩

╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦

╦╩╦╩╦╩╦ <b>Anatoly Golovkov

Кошачьи истории

</b><i>

</i>

О чем думаю... Когда я возвращался из Крыма, он, бывало пару дней меня не замечал. Потому что читал все истории на ФБ про Азовский приют и Муркиса.

На третий - кот прилезал ко мне на стол, где привык лежать под монитором. С тех пор, когда еще весил не 9 кг , а всего полкило, и не умел ловить мышей.

Потом ходил по пятам.

Что он скажет теперь, после такой долгой разлуки?

Я назвал его Флэшбеком в тот год, когда жизнь посыпалась, и я остался без жены, без работы, и многие друзья перестали звонить.

Все ушли, а он упорно оставался со мною, как собака. Спал в головах и под мышкой. Утешал, успокаивал: тебя еще будут искать, тебе еще позвонят, еще напишут, еще напечатают...

У него слух на дурацкий пафос.

Любовь его сурова.

А сам кот мой немногословен и ненавидит притворство.

Он знает, что свою книжку "Не уходи" я назвал в честь него.

И ушел. Но чтобы обязательно вернуться. И забрать навсегда в свой новый дом.

Он снова простит мне отшельничество, станет лизать ладонь шершавым язычком, тереться усами и мурчать так, что соседи подумают, будто прибыли инопланетяне.

Сейчас он где-то там, в рыжем саду шестнадцатого года.

В деревне М.

Время говорить с котами начистоту...

<b>

Григорий Остер

</b>

✰  ☭  ★   ☭ ✰  ☭  ★   ☭  ✰  ☭  ★

<i>

Если ты вставать не хочешь,

А тебе включили свет,

Залезай под одеяло

И укройся с головой.

В темноте, под одеялом,

Можно прятаться весь день.

Там тебя, в кромешном мраке,

Папа с мамой не найдут.

★

</i>

⠁ ⠂ ⠃ ⠄ ⠅ ⠆ ⠇ ⠈ ⠉ ⠊ ⠋ ⠌ ⠍ ⠎ ⠏ ⠐ ⠑ ⠒ ⠓ ⠔ ⠕ ⠖ ⠗ ⠘ ⠙ ⠚ ⠛ ⠜ ⠝ ⠞ ⠟ ⠠ ⠡ ⠢ ⠣ ⠤ ⠥ ⠦ ⠧ ⠨ ⠩ ⠪ ⠫ ⠬ ⠭ ⠮ ⠯ ⠰ ⠱ ⠲ ⠳ ⠴ ⠵ ⠶ ⠷ ⠸ ⠹ ⠺ ⠻ ⠼ ⠽ ⠾ ⠿ ⡀ ⡁ ⡂ ⡃ ⡄ ⡅ ⡆ ⡇ ⡈ ⡉ ⡊ ⡋ ⡌ ⡍ ⡎ ⡏ ⡐ ⡑ ⡒ ⡓ ⡔ ⡕ ⡖ ⡗ ⡘ ⡙ ⡚ ⡛ ⡜ ⡝ ⡞ ⡟ ⡠ ⡡ ⡢ ⡣ ⡤ ⡥ ⡦ ⡧ ⡨ ⡩ ⡪ ⡫ ⡬ ⡭ ⡮ ⡯ ⡰ ⡱ ⡲ ⡳ ⡴ ⡵ ⡶ ⡷ ⡸ ⡹ ⡺ ⡻ ⡼

⡗ ⡘ ⡙ ⡚ ⡛<b> Серебряный век русской культуры</b>

<i><b>

Анна Ахматова

</b>

<u> Буду черные грядки холить

 </u>

Буду черные грядки холить,

Ключевой водой поливать;

Полевые цветы на воле,

Их не надо трогать и рвать.

Пусть их больше, чем звезд зажженных

В сентябрьских небесах –

Для детей, для бродяг, для влюбленных

Вырастают цветы на полях.

А мои – для святой Софии

В тот единственный светлый день,

Когда возгласы литургии

Возлетят под дивную сень.

И, как волны приносят на сушу

То, что сами на смерть обрекли,

Принесу покаянную душу

И цветы из Русской земли.

1916

</i>

╭•⊰✿¸