~ °l||l°~ <b>
Кунсткамера </b>~ °l||l°~
<b>
ГЕНРИЕТТА ЯНОВСКАЯ «МЫ БЫЛИ ВМЕСТЕ 53 ГОДА»
<i>
</b>
☝☟
<b>
В каждом номере «Театрал» ведет рубрику «Монолог о маме», в
рамках которой знаменитые люди рассказывают о самом главном человеке в своей
жизни.
</b>
Главный режиссер МТЮЗа Генриетта Яновская убеждена, что
интерес к людям и абсолютное к ним доверие ей передалось от мамы.
— Я не помню колыбельных песен, я не помню детских игр с
мамой, общих праздников. Была война. Но я помню и сейчас ощущаю эту абсолютную
связь с нею.
Моя мама вышла замуж в 1935 году в Алма-Ате. Она училась в
зубоврачебном техникуме, и их послали на помощь сельскому хозяйству. Нас в свое
время посылали на картошку, а их на сбор яблок. И вот однажды мой будущий папа
на белом коне прискакал туда, где они собирали яблоки. И подхватил ее на коня.
Могла ли она после этого не выйти за него замуж? Техникум она закончила, но по
специальности так и не работала. Мой папа не мог позволить своей жене идти
работать в какой-то зубоврачебный кабинет, куда заходят мужчины. Мало ли что —
надо ее оставить дома. Они уехали в Ленинград, где сначала родился мой брат, а
потом и я.
Счастливая мама повезла двоих детишек показывать бабушке с
дедушкой в Алма-Ату. И тут грохнула война. Мы остались жить в столице
Казахстана по адресу улица Центральная, 7, в маленьком одноэтажном деревянном
домике с бабушкой, дедушкой и тетей Любой. В этом домике была только одна
комната и кухня. Окна на улицу были зарешечены. Однажды мама, проснувшись
ночью, увидела, что ее отец стоит в одних подштанниках в простенке между окнами
с топором в руках. В темноте она разглядела двух человек, которые пилили
решетку окна. Проснулась бабушка. Она схватила пустую кастрюлю и стала бить в
стену, чтобы услышали соседи. Бандиты за окном отреагировали: «Стучите,
стучите! Все равно всех перережем». Но одно окошко, как оказалось, было без
решетки, а они его не заметили. Мама сказала Любе: «Хватай Гетку!» Выбила собой
окно, выскочила из дому и стала кричать: «Пожар! Пожар! Горим!» Вокруг
деревянные домики, люди выбежали на улицу, а мама все кричала: «Пожар! Горим!»
Когда бандиты, естественно, убежали и все успокоилось, никто не мог найти моего
деда. Он бегал в одних подштанниках где-то в закоулках между домами и
размахивал топором. Это мой дедушка. И это моя мама.
В Алма-Ате мы с братом одновременно заболели корью. Я в очень
тяжелой форме. Тогда изобрели какое-то новое лекарство. То ли сульфидин, то ли
что-то такое. И мама чудом достала его. Врачи ей сказали: «Не надо давать
девочке. Ей это не поможет. У вас еще есть мальчик». Но они с бабушкой меня
выходили. А через какое-то время мой брат заболел уже туберкулезным менингитом.
Тогда мама кинулась с этим лекарством, чтобы помочь ему, но врачи сказали: «Но
у вас ведь есть еще девочка». Мама не послушалась их... И все-таки на сей раз
лекарство не помогло. Мой брат умер шести лет от роду. Мама металась, она
больше не могла оставаться в этом доме и, как только сняли блокаду, увезла меня
в Ленинград.
В Ленинграде мы жили в мансарде большого дома в огромной
коммунальной квартире. Крыша протекала. Поэтому каждую ночь мою кроватку
переставляли на другое место. И опять это страшное слово — «туберкулез». У меня
открылись туберкулезные очаги. Но этого мало. Однажды утром мама увидела, что я
вся горю. Она побежала через дорогу к доктору. Там жил старенький детский врач,
профессор. Я запомнила его фамилию. Воловик. Доктор схватил свой чемоданчик и
поднялся вместе с мамой на наш высокий шестой этаж без лифта. Он сказал, что
это скарлатина, и поскольку это заразное заболевание, меня нужно поместить в
больницу. Нетрудно представить себе, в каком состоянии была мама — ведь одного
ребенка она уже потеряла.
В иудаизме существует такой день, когда Бог записывает судьбу
человека на следующий год. Моя мама — абсолютно нерелигиозный человек. Но тогда
она пошла в синагогу и простояла без еды и питья почти сутки. Не знаю, умела ли
она молиться. Думаю, не умела. Когда после этого она пришла в больницу и села в
вестибюле, сверху прибежала нянечка и закричала: «Яновская есть?» У мамы ноги
подкосились. Ее стали торопить: «Скорей! Скорей!» Она поднялась в палату и
увидела, что вокруг одной кровати в каре выстроились белые халаты — сестры,
врачи. И она поняла, что ей туда. Подошла и вдруг увидела, как ее дочка с
горящими щеками, температура явно очень высокая, сидит на кровати и говорит:
«Не буду есть, пока мама не придет! Не буду без мамы есть! А ты, рыжая
(обращаясь к лечащему врачу), вообще уйди отсюда!» Врачи предполагали, что
сейчас мама заплачет, кинется кормить свою избалованную дочку. Но они не знали
моей мамы. Она сказала: «Я думала, ты хорошая девочка. А ты такая! Мне очень стыдно.
Я пошла». И повернулась уходить... Вот это моя мама.
Мы жили в огромной коммунальной квартире, и соседи не раз ей
пеняли: «Роза, что ты делаешь? Как ты растишь дочь? Посуду она не моет никогда.
Не стирает». Мама спокойно отвечала: «Она читает». Могла быть немытая посуда,
беспорядок на столе, разбросаны мои вещи, но для мамы важно одно — Гета читает.
Мне было 13 лет, когда наш учитель по литературе решил поехать
с нами на экскурсию в Михайловское. Мы, человек десять девочек, отправились с
учителем в Псков на поезде. Тогда не существовало мобильных телефонов, да и в
квартире у нас телефона не было. То есть связи со мной никакой. Пока мы не
вернулись, ее пилили и родственники, и соседи: «Роза, что ты делаешь? Девочку
13-летнюю отпускаешь черт знает куда и черт знает с кем». Конечно, ей было
страшно. Но она отвечала: «Пусть едет. Пусть видит. Пусть знает». Спасибо маме.
Я увидела настоящее Михайловское, еще до всякого Семена Гейченко, настоящее, а
не то, что сейчас. Я видела разрушенный Свято-Успенский Святогорский монастырь.
Я видела могилу Пушкина, сползавшую вниз… Мы жили в деревне Зимари и шли до
Михайловского по полю, как «он» когда-то ходил.
</i>
   
  ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l° ~
Окончание
__________Oooo_
____oooO__(___)__
___(___)____)_/___
____\_(____(_/____
_____\_)________
Комментариев нет:
Отправить комментарий