30 июл. 2016 г.

<i> <b> Физики шутЮт, лирики хохочАт </b>         

 Из двух влюблённых один всегда оказывается стервой.

 Из всех вечных вещей любовь длится короче всех.

Любовь - это рыбалка, не клюет - сматывай удочки!

Любви все плоскости покорны.

Любовь зла, слепа и глуха, а также заражает венерическими болезнями.

</i>
       
<b> ОДНОСТИШЬЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ПОЭТА, НАТАЛЬИ РЕЗНИК</b>
<i>
При Брежневе и я была невинна...
--------------------------
Да вы пьяны! Причем который месяц!
--------------------------
Свое еврейство доказал наглядно...
--------------------------

</i>
<b> «Одесса имеет сказать пару слов!» </b>

*̡͌l̡*̡̡ ̴̡ı̴̴̡ ̡̡_|̲̲̲͡͡͡▫ ̲͡ ̲̲̲͡͡π̲̲͡͡ ̲̲͡▫̲|  *̡͌l̡*̡̡ ̴̡ı̴̴̡ ̡̡   *̡͌l̡*̡̡ ̴̡ı̴̴̡ ̡̡_
<i>
Рабинович в шляпе

Старый Иерусалим. Рабинович заходит в магазин головных уборов, осматривается, восхищается. Долго выбирает и наконец говорит:
— Дайте мне посмотреть вон ту шляпу.
Старый еврей за прилавком неохотно поворачивается и дает прошенный товар, после чего отворачивается от покупателя и продолжает заниматься каким-то своим важным делом. Рабинович долго примеряет шляпу, смотрится в зеркало с разных ракурсов.
В это время еврей поворачивается опять к прилавку и так испуганно говорит:
— А де етот жлоб, шо просил у меня шляпу????
Робинович офигевая:
— Так это я...
Продавец:
— Граф, вилитый граф, шоб я так жил!!!


- Мама, Лёва мне вчера сказал, что я самая интеллигентная девушка в Одессе. Может стоит пригласить его домой?
- Ни в коем случае! Пусть он продолжает так думать.

ιllιlι.ιl..ιllιlι.ιl..ιllιlι.ιl..ιllιlι.ιl..ιllιlι.ιl..ιllιlι.ιl.

</i>
◦ •   ◦ •   ◦ •   ◦ •

<i> <b> Лучшие притчи всех времен и народов</b>
<b>
Простой способ, как проверить свои чувства
</b>
— Знаешь, — говорит один, — у меня сейчас одновременно пять женщин. Мне это надоело, но выбрать одну у меня не выходит. Как бы мне их отсеять?

— Отсей откровением, — советует приятель.

— Как это — откровением?

— А так: почувствуй себя совершенно свободным, и каждой рассказывай всё обо всех остальных.

— Но как это поможет?

— А ты попробуй.

Следующая их встреча через полгода:

— Ну, и как? Воспользовался моим советом?

— Хороший совет. Спасибо. Когда я стал откровенным, то две из моих женщин тут же отказались встречаться со мной. Ну и ладно. Это был, можно сказать, грубый отсев. Остались трое. И вот тут-то началось самое интересное. Я очень скоро обнаружил, что быть со всеми одинаково откровенным у меня не получается. Одной я мог рассказать всё, другой половину, третьей вообще ничего. В то же время об одной мог рассказать всё, но рассказывать о другой у меня не поворачивался язык. Кончилось это тем, что я обнаружил, что одной я могу рассказать всё, но о ней мне не хотелось откровенничать ни с кем.

— Вот она-то у тебя и осталась, — подсказал приятель.

— Именно так. Интересно, что этот простой способ работает так хорошо.

— Он работает потому, что откровение — это показатель чувства. Оно очень быстро отсеивает ненужных нам людей. Причём во всех случаях жизни. Я всегда расстаюсь с тем, с кем не могу быть откровенным, и оказываюсь привязанным к тому, о ком не могу болтать.
</i>   

◦ •   ◦ •   ◦ •   ◦ •
((<i>  Публикация в ФБ <b> Наталья Пахоменко</b>

Однажды я приняла – не как наказание, а как принимают корону – свой истинный возраст. Ты делаешь шаг вперед и закрываешь глаза, чувствуя, как на лоб опускается прохладный обруч, на плечи ложится тяжелый плащ. Держи спину, королева, и открой глаза: ничего не изменилось. Твои мужчины не разлюбили тебя, и красота не ушла, ты просто перестала лгать – себе. Впрочем, красота когда-нибудь уйдет. Ну та, внешняя, которую мы все так любим и которой дорожим. И после этого ты будешь как-то жить, наблюдая, как лучи софитов, прежде направленные на тебя, скрещиваются на ком-то другом. Прими и это. Потому что отныне путь будет освещать только твое личное сияние, твои собственные светлячки, которых ты насобирала за предыдущую жизнь, – твой интеллект, твоя нежность, каждая слеза, пролитая над дурацким письмом, и каждая улыбка. Вся боль, которая рисовала на твоем лице, и вся радость, которая тоже оставила следы. Твой талант, который и не думает угасать. И все, что ты сделаешь при этом неверном свете, будет только твоей, личной победой.

<b> Марта Кетро. "Три аспекта женской истерики"</b></i>  ))
∬ <b>  200 скороговорок для развития дикции   </b>

<b> На а а ч и наааааай!
</b>
Еду я по выбоине, из выбоины не выеду я.


Когда-то галок поп пугая,
В кустах заметил попугая,
И говорит тут попугай:
«Пугать ты галок, поп, пугай.
Но, только галок, поп, пугая,
Не смей пугать ты попугая!


∰  
<b>
Осип Мандельштам
</b>
&emsp;  • ◦
<i><b>
Нежнее нежного         
</b>
Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое —
От неизбежного.

От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.
</i>
&emsp
⡛<b> Серебряный Век: Творцы, Творения, Эпоха☝</b>
<i><b>
Несостоявшийся заговор
</b> 
В октябре 1944-го Алексей Толстой, незадолго до смерти, открыл своему старшему сыну тайну, носить которую ему было невмоготу. Пришло время поделиться историей.
70 лет назад, в октябре 1944-го Алексей Толстой, незадолго до смерти, открыл своему старшему сыну тайну, носить которую ему было невмоготу. 20 лет назад, 19 октября 1994-го, мой отец скончался, успев раскрыть эту тайну мне. Пришло время поделиться историей.

Лет тридцать назад в тогдашнем Ленинграде на Пушкинской конференции выступал Юрий Михайлович Лотман. Свой доклад он начал так: "Мы попытаемся реконструировать один пушкинский замысел, от которого до нас дошло совсем немного: одно слово".

По залу прошел смешок.

"Слово это, – продолжил Лотман, – Христос".

По залу пробежал трепет.

Представьте себе, говорил Юрий Михайлович, что перед нами ткань, в центре которой выжженная дыра. И от нас требуется эту ткань восстановить с максимальным приближением к первоначальному виду. Мы будем изучать рисунок горизонтальных нитей, ведущих к дыре, и рисунок вертикальных. Чем больше особенностей окраски мы выявим, тем достоверней получится конечный ответ.

В 1993 году я вернулся в Петербург из Парижа, где прожил около пяти лет. Огромные изменения произошли не только со страной, но и с моим отцом, Никитой Алексеевичем Толстым, петербургским физиком, преподавателем и общественным деятелем. Не то чтобы у него поменялись местами все прежние ценности, но ему за время перемен захотелось говорить – о старом, о личном, о прежде запретном. Я был этому несказанно рад, потому что именно этого мне всю жизнь и не хватало. Мой отец был очень умным человеком, но и – при всей внешней открытости – очень пуганым, осторожным, скрытным. Презирая советскую власть, он постоянно убеждал себя, что служит не каким-то временщикам, а России. Спорить с этим было занятием пустым: чем больше вы говорили ему, что он своими поступками усиливает бездарный полицейский режим, тем ярче пламенела ссора. Я видел, тем не менее, что лояльность его неискренняя.

И вот прежний строй рухнул, страх почти весь ушел, я вернулся домой, и отец начал запойно беседовать со мной обо всем. Судьба отвела нам один лишь год разговоров (зато почти каждый день!), и я счастлив, что мы успели столько всего обсудить. Некоторые вещи, о которых хотел рассказать мне отец, казались ему невероятно важными. Я же был потрясен не столько содержанием (обжигающим разве что в сознании старшего поколения, но не для постоянного читателя сам- и тамиздата), сколько тем, что эти вещи произносились его устами, устами человека, пресекавшего у нас в семье всякую антисоветчину. Мне было так дорого, что отца буквально прорвало, что я боялся сбить его детальными вопросами. Да если вдуматься, многих деталей он просто не знал или уже не помнил.

Вот один из его рассказов. Осенью 1944 года его вызвал в Москву отец – Алексей Николаевич Толстой. Писатель чувствовал себя плохо. Было уже известно, что у него смертельная болезнь – саркома легкого. Чувствуя приближающуюся кончину, он хотел видеть сыновей и говорить с ними. Для моего отца этот разговор оказался последним, прощальным. Вероятно, Алексей Толстой испытывал необходимость в какой-то если не исповеди, то, как минимум, рассказе о неких принципиальных вещах.

Сейчас гораздо понятней семейная обстановка в его доме, когда мы знаем, что его последняя жена Людмила Ильинична (несмотря на многочисленные письменные заверения писателя в обратном) доставляла ему много огорчения своими почти не скрываемыми романами на стороне. Ясно сейчас и то, что, скорее всего, молодая и красивая жена была приставлена к ему органами НКВД. Да и история ее проникновения в толстовский дом заслуживает критического исследования.

Как бы то ни было, но тот разговор, который Толстой хотел завести с 27-летним сыном, присутствия Людмилы Ильиничны не предполагал. Тем не менее, в ходе конфиденциальной беседы молодая жена под разными предлогами постоянно заходила к кабинет – то предложить чаю, то поправить подушку, то еще зачем-то. Как вспоминал мой отец, Людмилу Ильиничну явно беспокоило, не перепишет ли Алексей Николаевич свое уже составленное завещание в пользу детей. Нет, он не переписал, но, рассказывал отец, в кабинете (кабинете писателя!) он нигде не заметил ни одного листа чистой бумаги: были только рукописи и книги. Чистая бумага была предусмотрительно вынесена. Алексей Толстой ни разу не попросил жену оставить их вдвоем с сыном Никитой, но всякий раз замолкал и один раз на ее провокационную реплику: "Как интересно ты рассказываешь" – буркнул: "Я тебе все это говорил".

Так это или не так, но среди множества вещей Толстой рассказал сыну следующее. Во время поездки в Катынь и на Северный Кавказ в составе Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков Алексей Толстой ежедневно, по нескольку часов, общался со следователями, врачами, чиновниками и высокими чинами НКВД, руководившими криминалистической экспертизой. В течение нескольких недель, вместе с остальными членами группы, он присутствовал при допросах, опросах, вскрытии могильников и, как все остальные, подписывал бесконечные протоколы, устанавливавшие вину гитлеровцев.

Ясно, что члены Государственной комиссии сами в руках лопаты не держали, баллистические эксперименты не проводили и криминалистическому анализу останки польских офицеров не подвергали. (В комиссию входил единственный юрист Трайнин, остальные – партийный деятель Андрей Жданов, академики историк Евгений Тарле, нейрохирург Николай Бурденко, гидроэнергетик Б. Е. Веденеев, биолог Трофим Денисович Лысенко, Митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) и летчица Валентина Гризодубова. Председатель комиссии – Николай Шверник).

Но в обстановке непрерывного многодневного общения члены комиссии, завтракая, обедая и, особенно, ужиная, за полночь – с большим количеством водки – день ото дня привыкали друг к другу, почти что сходились. И на какой-то день, после выпитого, начались, сперва исподволь, более доверительные разговоры, чем прежде. И, как рассказал своему сыну совершенно подавленный всем увиденным и услышанным Алексей Толстой, ему и некоторым другим членам комиссии стало абсолютно ясно, что целый ряд преступлений был совершен не гитлеровцами, а сотрудниками НКВД. Во всяком случае, это было ясно в отношении катынских расстрелов.

Второе преступление, которое запомнилось моему отцу из того разговора полувековой давности, это массовая гибель советских детей, отдыхавших летом 1941 года в пионерлагерях на Северном Кавказе. Алексей Толстой говорил, что многие, кого допрашивали следователи комиссии, уверенные, что государство желает установить истину, смелели и свидетельствовали, что пионеры погибли не столько в результате трагических обстоятельств военного времени, сколько из-за предательства партийных и государственных чиновников Ставрополья, которые загружали предоставленные им вагоны всевозможным имуществом и добром и сбегали из курортных мест, бросая детей и подростков на произвол судьбы.

Теперь же во всех газетах красовалась, среди прочих, подпись писателя Алексея Толстого, который своим авторитетом подтверждал недостоверные выводы Государственной чрезвычайной комиссии. И этот нравственный капкан уязвлял Алексея Толстого больше всего. То, что из-под его пера выходили лживые исторические драмы, это, по всей видимости, он позволял себе как элемент частного, литературного дела, – а то, что его заставили участвовать в реальных, не выдуманных событиях и своими руками творить лжедокументальную историю своего народа, – вот, что стало предметом его терзаний.

Психологам известен тот тип весельчаков и циников, которые не в состоянии переносить крупное горе, встреченное анфас. И когда наступил период отчетов и свидетельств, писатель вынужден был ставить свою подпись под всеми официальными документами. Эти монбланы фальсификаций, спешных подтасовок и фальши – на фоне настоящей трагедии страны и народа, эта навсегда хоронимая правда –вот что нравственно переживал он сильнее всего.

В конце 90-х в "Литературной газете" появилась статья литературоведа Вадима Баранова, в которой выдвигалась гипотеза о причине ранней смерти Алексея Толстого (в 63 года). Баранов предположил, что писатель был хитрым образом отравлен. Он был приглашен товарищем Сталиным на разговор, в конце которого вождь предложил ему поменяться трубками. Толстой отказаться, разумеется, не мог, вернулся домой, показывал близким друзьям сталинскую трубку и с демонстративным наслаждением закуривал ее. Трубка, по гипотезе Вадима Баранова, была отравлена. Отсюда – саркома легкого и скорая смерть.

Некоторое время назад мы с родственниками отправили прядь волос Алексея Толстого (хранящуюся в семье) на частную химическую экспертизу. Экспертиза показала, что волосы свободны от какого-либо присутствия былого яда.

Такой ответ всегда важно получить. Но дело мне кажется, вовсе не в смертоносном яде. То душевное и мировоззренческое потрясение, тот, говоря современным языком, тяжелейший стресс, который испытал писатель, попавшийся на продаже души Левиафану, даром для него не прошел. Психологические причины развития рака современная медицина выдвигает все чаще на первое место. Собственная больная совесть в данном случае оказалась сильнее яда.

Эту часть своего разговора с Алексеем Толстым мой отец считал самой важной. В 1993 году в российской прессе на тему Катыни и других сталинских преступлений было сказано немало. Старшеклассники начинали разбираться в истории террора лучше отца, этот террор пережившего. И, мне кажется, что у него появился этакий мотив ревности: вы вот все тут узнали о сталинских злодеяниях только недавно, а я носил эту тайну в душе целых полвека. Думаю, что подобный мотив у него был.

публикации в ФБ
</i>

➣➣ Окончание следует
☸ ✉
<i>
<b>
Михаил Жванецкий
</b>
Жизнь коротка. И надо уметь.
Надо уметь уходить с плохого фильма. Бросать плохую книгу.
Уходить от плохого человека. Их много.
Дело не идущее бросать.
Даже от посредственности уходить.
Их много. Время дороже.
Лучше поспать. Лучше поесть.
Лучше посмотреть на огонь, на ребенка, на женщину, на воду.
Музыка стала врагом человека.
Музыка навязывается, лезет в уши.
Через стены.
Через потолок.
Через пол.
Вдыхаешь музыку и удары синтезаторов.
Низкие бьют в грудь, высокие зудят под пломбами.
Спектакль менее наглый, но с него тоже не уйдешь.
Шикают. Одергивают.
Ставят подножку...
Компьютер прилипчив, светится, как привидение, зазывает, как восточный базар.
Копаешься, ищешь, ищешь.
Ну, находишь что-то, пытаешься это приспособить, выбрасываешь, снова копаешься, нашел что-то, повертел в голове, выбросил.
Мысли общие.
Слова общие.
Нет! Жизнь коротка.
И только книга деликатна.
Снял с полки.
Полистал.
Поставил.
В ней нет наглости.
Она не проникает в тебя без спросу.
Стоит на полке, молчит, ждет, когда возьмут в теплые руки.
И она раскроется.
Если бы с людьми так.
Нас много. Всех не полистаешь.
Даже одного.
Даже своего.
Даже себя.
Жизнь коротка.
Что-то откроется само.
Для чего-то установишь правила.
На остальное нет времени.
Закон один: уходить, бросать, бежать, захлопывать или не открывать!
Чтобы не отдать этому миг, назначенный для другого.
</i>
☞ ▰ﻩﻩ▣▱ ☜
۵ﻩ▣ •
שﻩ
۵

&emsp; 
<i>
Мальчик, которого воспитали бараны, без проблем адаптировался в современном обществе.
</i>   


 &emsp; 
<i>
Из крайности А в крайность В одновременно выехали все мои чувства.
</i>   



 &emsp;
<i>
Посмотрел я на себя в зеркало, встал на весы и решил: "Хватит! Довольно уже с меня этих весов и зеркал."
</i>   



 &emsp; 
<i>

Ум служит нам порою лишь для того, чтобы смелее делать глупости.
</i>   
 <b> — Франсуа де Ларошфуко</b> 

<b>
Игорь Иртеньев
</b>
       ✰  ☭  ★   ☭     
<b><i>
Марш пятой колонны</b>

Мы под откос стремимся неуклонно,
Мы на пути сметаем все подряд,
Мы путинская пятая колонна,
Национал-предателей отряд.

Нам по душе нехоженые тропы,
Мы свято верим в путь особый свой,
И в то, что нет такой на свете жопы,
Куда бы мы не влезли с головой.

Все ближе и ближе, и ближе,
Последний великий п..ц,
Веди же веди же, веди же,
К нему нас наш вождь и отец.

Тебя, такого, как яйцо, крутого,
За что не знаем, но послал нам Бог,
И за тобой мы следовать готовы,
Хоть в ад, хоть нах, нам, если честно, пох.

Пусть по душе покой кому-то вечный,
Нам по душе последний смертный бой,
Тот самый, где п..й пятиконечной
Нас всех накроет во главе с тобой.
 </i>
antlmoln: Заметила, какой Тома-tokh покладистой стала? 
И всё благодаря мне. 
Я эту змеюку злобную приструнил. 
И дальше приструнять буду. 
Чтобы не хамила. 

************** 

Вы хочите песен? Их есть... 

Долго, удод, потчивала тебя шутками, думала, остановишься. Напрасно думала, ибо такую одноклеточную тупицу надо еще поискать. У Кватсона, видно, они есть в заначке, но не всякое чучело сразу выпускает. 
Ты сам (а) осознаешь, куда затесался, дятел? Здесь, в этом блоге, даже самый большой дурень в сравнении с тобой просто Сократ. 

Службу-то тоже надо выбирать, чтобы по сеньке шапка. Твой табуреточный уровень уже достал, почти как Бухарычево пыженье. 

Что ты пытаешься изобразить, имитатор? Кто на тебя клюет, кроме волгского провокатора и Хали школьницы, для которой с точки зрения банальной эрудиции, не каждый нормальный индивидуум способен игнорировать тенденции парадоксальных эмоций. 
Поддержкой тебе, убожеству из убожеств, они обозначают только уровень собственного интеллекта, даже, если исходят из "назло врагу". 
Мы здесь повидали много всякой каракатицы, но такой тупой и однообразной, как ты, попагал, не видели. 

Передай Баксону, что он сам тупица из тупиц, коли таких бригадмильцев выпускает на дежурство. 
Ты, алл, металлокерамику в грязном рОту береги, посыпется и она. Здесь тебе не там. Здесь даже Поляков рядом с тобой выглядит гигантом мысли. 

Ну и как тут не вспомнить гениальное?! 

"Вы стоите на самой низшей ступени развития! - перекричал Филипп Филиппович, - вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы, в присутствии двух людей с университетским образованием, позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой, подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить, и вы в то же время наглотались зубного порошку!" 

М.Булгаков. "Собачье сердце"