✔✔Модест Мусоргский
░░░░♫░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░░♫░░░░
┼┼░░░░♫░░░░♫░░░░░░♫░░░░♫░░░░░
┼┼┼┼┼┼░░░░░░░░░♫░░░░░░░░
<b>
Модест
Мусоргский</b>
русский
композитор
Родился
21 марта 1839 182 года назад
<i>
МАРТОВСКИЕ КОЛОКОЛА.
«...Он стоял - одинокий человек на одинокой земле. Солнце обжигало его, но он не чувствовал жАра. Дожди обрушивались на него, но он не чувствовал влаги. Снег засыпал его хлопьями, мороз выжигал глаза, ветер проникал внутрь, останавливал кровь, перехватывал дыхание. Но он стоял высохший и почерневший, выбеленный морозом и облитый дождями, - а земля, привязанная к его ногам, раскачивалась, как маятник, и голова его медленно перемещалась по окружности Млечного Пути: сначала в одну сторону, потом также медленно в другую. А вокруг стояла тишина. И в тишине этой был страх. И была боль. И Бог тоже был…
Очнувшись от ночного забытья, Мусоргский с трудом открывает глаза и осторожно оглядывается. Комната, затемненная плотными шторами, почти не пропускает уличный свет, и только в одном месте, где шторы чуть разошлись, пробивается узкая серая полоса.
Всю ночь Модест Петрович просидел, не раздеваясь, в кресле, боясь лечь в приготовленную для него постель. Страх перед постелью был новым, ранее неведомым. Лечь, - и не встать никогда больше - вот что такое был этот страх.
Модест Петрович с трудом поднимается и долго стоит, опершись на спинку кресла. Потом, наконец, делает большой шаг к окну и, отдернув штору, прижимается лбом к холодному, слегка запотевшему стеклу.
Февральский снег мелкими хлопьями сыпется прямо из плотного, белесого воздуха. Мусоргский пытается проследить за полетом снежинок, но взгляд его беспомощно утыкается в искусственный сугроб из серой ваты, которым утеплили проем между оконными рамами.
===== 2
<i>
От новогодней звездочки из серебристой фольги, лежащей посреди ватного холмика, резко до головокружения заломило в висках. Его обдаёт удушливой тошнотворной волной, к которой снова примешался никуда не ушедший ночной страх.
В соседней комнате кто-то мелкими шагами подходит к двери и останавливается, не решаясь постучать.
Модест Петрович отрывается от окна, неверными движениями кое-как поправляет измявшийся за ночь костюм и, стараясь твердо держаться на почти негнущихся ногах, выходит в столовую. Хозяйка квартиры, Дарья Михайловна Леонова, приветливо кивает ему, и в тоже мгновение комната резко поворачивается вокруг невидимой оси, приподнимает Мусоргского, а затем, обрушивая на него потолок и стены, валит на правый бок, неестественно вывернув руку, пытавшуюся ухватиться хоть за какую-нибудь опору.
ЗАПИСКА (второпях нацарапанная кем-то из прислуги): «Модест Петрович Мусоргский очень больны, с ним сделался удар находятца они в настоящее время у Дарии Михайловне Леоновой. Адрис у Кокушкина моста д.№ 70-й кв. № 6-й»
Записка адресована близким друзьям Мусоргского. Через несколько часов в квартире Леоновой делается многолюдно.
Модест Петрович, перенесенный уже на постель, кивает склонившимся над ним. Из дымки фиолетового тумана высвечивается белоснежная борода Стасова, а следом поблескивают запотевшие очки Римского-Корсакова. Тот долго что-то шепчет, но что именно Мусоргский, как ни силится, разобрать не может. Из-за спины Римского-Корсакова выглядывает Бородин, приехавший в парадной форме, золотое ее шитье слепит Мусоргского и он вновь утопает в беспамятстве.
Срочно приглашенный врач настаивает на незамедлительной отправке больного в лечебницу под неусыпный медицинский контроль. Иначе...
===== 3
<i>
В этот час ни Стасов, ни Бородин, ни Римский-Корсаков, ни Леонова еще не подозревают, что во всей столице трудно, почти невозможно будет отыскать больничную койку с соответствующим уходом для одинокого 42-летнего композитора.
За дело берется Александр Порфирьевич Бородин, близко знакомый со всероссийской знаменитостью доктором Боткиным. Весь остаток дня кружит он по Петербургу, разыскивая профессора, переезжающего с консультации на консультацию. Тщетно.
Спустя несколько часов, о беде, постигшей Мусоргского, узнает жена Цезаря Кюи - Мальвина Рафаиловна.
Ей удаётся почти невозможное. Муж ее подруги, ординатор Бертинсон, заведует палатой в Николаевском военном госпитале. Бертенсон согласен поместить туда Мусоргского. Но неизвестно как посмотрит на этот поступок начальник Госпиталя господин Вильчковский. Мальвина Рафаиловна сама набрасывает на плечи ординатора шинель. Скорее к Вильчковскому. Скорее!
...Возок летит от Екатерининского канала, где стоит дом Леоновой, на другую сторону Петербурга, на Конногвардейскую улицу, что недалеко от Смольного.
Закутанный в теплую шубу Мусоргский ощущает только шелест снега под полозьями. И под этот шелест снова, в который раз, всплывает ночной сон: земля, привязанная к ногам, и он на ней, маленький, одинокий.
Временами Мусоргский открывает глаза - куда его везут? Зачем? Да и кто он сейчас в конце концов? Отпрыск дворянского рода? Служащий департамента? Композитор? Или невесть откуда выплывшее - денщик?! Денщик ординатора Бертенсона ... Слушаюсь, Ваше благородие... Что угодно, Ваше благородие...
Возок заносит на повороте и в перспективе улицы из мельтешащего снега вырастает голубое здание Смольного собора. Здание это, как осколок чистого неба, закрытого нынче серыми облаками, рождает в памяти Мусоргского другой собор, чем-то похожий на этот.
===== 4
<i>
Тот, другой, стоял неподалеку от дачи Леоновой в Ораниенбауме, где композитор жил весной и летом прошлого 1880 года. Собор там сливался с голубым небом, и только тяжелый перезвон колоколов тянул его к земле, не давая взмыть и раствориться в воздухе.
Впервые в то лето от многоголосого гуда, заполнявшего округу, Мусоргскому становилось не по себе. Ему начинало казаться, что звуки вытесняют воздух из небольшого объема комнаты, и он приникал к распахнутому окну, торопливо и жадно насыщая легкие. В Ораниенбауме его все время томила непонятная тоска. Хотелось записать возникающие в нем мелодии. Но колокола заглушали все вокруг. И мелодии, осязаемо возникая внутри, терялись, увядали, поглощенные бесконечным (так ему казалось) колокольным перезвоном.
Тем же летом Модест Петрович неожиданно начал набрасывать черновик автобиографии. Писал он о себе в третьем лице, словно разглядывая со стороны, присевшего к столу грузного бородатого человека - русского композитора г. Мусоргского.
Днем своего рождения он обозначил 16 марта. И если затем обнаружил свою ошибку, то вероятно подивился ей, но исправлять почему-то не стал. Так и осталось стоять на листке непонятное ему самому число 16, вместо действительной, записанной в метриках даты - 9-ое марта.
...Возница хрипло кричит, придерживая поводьями чересчур разогнавшуюся лошадь. Комната в Ораниенбауме с куском голубого неба в открытом окне растворяется посреди февральской метели. А из белой круговерти возникает, приближаясь, прямоугольная глыба Николаевского госпиталя.
===== 5
<i>
У подъезда госпиталя уже стоят наготове несколько санитаров, несмотря на мороз они без шапок, а поверх их стриженных голов выглядывает ординатор Бертенсон, вышедший встретить своего новоявленного денщика. Только в этом звании разрешил господин Вильчковский поместить умирающего композитора в последний для него приют под сени по-уставному строгого казенного учреждения.
\ … \
Большая комната поглощает Мусоргского. Большая комната с отштукатуренными стенами. Половина комнаты огорожена серыми ширмами. За ширмами несколько пустующих кроватей. По вечерам, в сумерках серые ширмы, как тяжелый занавес. Что за актеры готовятся там к выходу? Кто смотрит через щель занавеса в зрительный зал, где на кровати партера полулежит один только почетный гость - Модест Петрович Мусоргский? Кто же это, кто разглядывает его в ночной тишине...
\ … \
В ночь с 15 на 16 марта за серыми ширмами, начинается (он явственно это ощущает) настройка огромного оркестра. Почти без паузы проступает мелодия, которая состоит из переклички чистого тона флейты с нервными трелями большой группы струнных. Перекличку эту высвечивает, а потом без особых раздумий поглощает оркестр, где болевыми вспышками возникают тромбоны, а затем рога с клапанами, к которым нет, нет, да присоединятся медноголосые трубы.
Мусоргский, постигает звучащее, вживается в его ткань и безо всякого удивления узнает музыку своей «Ивановой ночи на Лысой горе», то самое место, где ведьмы по-варварски нагло возвеличивают Сатану, а затем, как тысяча черных салютов, обрушивается на поднебесное пространство неудержимый вихрь торжества омерзительной Нечисти.
===== 6
<i>
Сиделка, которая неотлучно находится при композиторе все последние ночи, слышит, как Модест Петрович громко закричал: «Все кончено. Ах, я несчастный».
Впрочем, в эти мгновения он еще жив. И странное видение, преследующее его почти целый месяц, снова возникает в последнем забытье.
...Земля, привязанная к его ногам... Нет, уже не привязанная, уже отпустившая его. Он стоит в кромешной мгле, не зная дороги. Без всякой опоры стоит он. Без лица и даже без эха стоит на пронизывающем непостижимо холодном ветру. И этот ветер охватывает его коконом вихря и возносит куда-то в бесконечную высоту. А оттуда он снова видит землю, но не голой, как несколько мгновений назад, а огромную голубую землю с лесами и реками, океанами и пустынями. Она плывет под ним медленно, и он смотрит на нее, как будто сквозь иллюминатор космического корабля, впрочем, он еще не знает это - «космический корабль». Только через 80 лет Первый Космонавт, родившийся по прихоти судьбы, как и Мусоргский, 9 марта, увидит нашу Землю именно такой, какой интуитивно почувствовал ее великий композитор в последнее мгновение своего с ней прощания.
Назавтра вечером Модеста Петровича Мусоргского отпевают в скромной церкви Николаевского госпиталя.
===== 7
<i>
18 марта небольшая процессия движется от Конногвардейской улицы в сторону Волкова кладбища. Идут в полном молчании, словно нет в мире мелодий, достойных ушедшего композитора.
Ясная погода, две недели удивлявшая петербургских старожилов, в этот день надломилась. Низкое пасмурное небо опускается над столицей. Тяжелый влажный снег налипает на ветви деревьев, набивается под поднятые воротники торопящихся прохожих, скрывает, затушевывает собой перспективу улиц, очерчивая лишь малое, движущееся вместе с ездоком или пешеходом пространство.
А процессия идет в этом ослепшем от снега городе, затерянная в его улицах. Идет медленно и безмолвно. Стасов, Бородин, Римский-Корсаков, Кюи, Леонова, Бертенсон...
Медленно и безмолвно.
На территории кладбища группа молодых людей держит венок. «К новым берегам!» - написано на траурной ленте. К новым берегам... Позади остались тяготы чиновничьей службы, безденежье, непонимание соратников, недописанная «Хованщина» и изъятый из репертуара «Борис Годунов», бельмом сидевший на глазу высокого начальства. Позади более 120 завершенных работ, а сколько оставшихся еще в замыслах. Позади. Все позади. И квадрат голубого неба в окне Ораниенбаумовской дачи, и листок автобиографии: «Модест (Петр) Мусоргский. Русский композитор. Родился ... 16 марта ...».
Круг замкнулся. 16 марта он умер для прошлого. 16 марта он родился для будущего.
Мусоргский (из письма к Стасову): «Бодро до дерзости смотрим мы в дальнюю музыкальную даль, что нас манит к себе. И не страшен суд. Нам скажут: «Вы попрали законы божеские и человеческие». Мы ответим: «Да!» И подумаем: «То ли еще будет!» Про нас прокаркают: «Вы будете забыты скоро и навсегда!» Мы ответим: «Non, non et, Madame!»…»
