7 авг. 2020 г.

✔✔

..^v^
_____________…... ^v^..
____... ^v^


_..-+*°* -.._ ~~~*°*~~~ _..- *°* -.._
~~~ _..- *°* -..~~~~ _..- *°* -.._
_..- *~~°* -..__..- *~~~~°* -.._* -...- *°
_.~*°*~~~~ _..- *~~~~°* -.._*.- *°* -.._
<b>
Роман Сеф </b>
* * *
Алло,
Это море?
Алло,
Это море?
Вы слышите,
Черное море,
Меня?
Ракушку я взял
И стою в коридоре,
И очень волнуюсь,
На берег звоня.
Я вас узнаю
В этой гулкой
Ракушке,
Я слышу
Хрустящий прибой
На песке.
Алло!
Это ветер
Качает верхушки
Седых эвкалиптов
В прибрежном леске.
Алло!
Это парус летит на просторе.
Алло!
Это рыба плывёт в глубине.
Алло!
Отвечайте мне,
Чёрное море!
Алло!
Отвечайте,
пожалуйста,
мне!

✔✔
☁ ▅▒░☼‿☼░▒▅ ☁ &emsp; <b>Дмитрий Крылов</b> 

тележурналист, автор и ведущий телепередач «Непутёвые заметки»
<i>

Я знаю, что у каждого из нас своя Белоруссия, Белая Русь. Меня с ней связывает многое – три года службы в советской армии в Западной Белоруссии в 6 км от польской границы в гарнизоне г.Гродно, там было до хрена воинских соединений, целая дивизия под нездешним названием 30-я Иркутско-Пинская ордена Ленина, ордена Суворова и проч, в том числе и наш мотострелковый полк. Три года, правда, не совсем точно, потому что полгода из них, последних, начиная с августа 68-го, я оказывал интернациональную помощь братскому чехословацкому народу в защите социалистического строя. Плохо оказывал, как выяснилось (на фото воин-освободитель).
Так вот, Белоруссия для меня – это мои белорусы-однополчане и смешной коренастый напарник по фамилии Мурашко, это глухие деревни, в которых я оказался во время учений… представьте, они с войны не видели у себя не то что солдат, но и вообще приезжих и встречали нас, как воинов освободителей, крынками молока и прочими сельскими угощениями. И крестили нас. Ну прямо как по Симонову: «Седая старуха в салопчике плисовом, весь в белом, как на смерть одетый, старик» (на известном фото Юрия Роста другие герои, но они про это и оттуда).

===== 2
<i>
Это и подруга-однокурсница по консерватории моей матери Ольга Фурс (она на фото в шляпке, такая же красивая, как Лена Рифеншталь). Ольга Николаевна служила в Минском оперном и мне льстило, что такая красивая и взрослая дама дружит со мной и пишет мне письма в часть, но не простила мне развода с моей первой женой Алей, которую она очень полюбила.
Белоруссия – это худенькая и казалось совсем не старая женщина с потерянными глазами, с которой я познакомился в Гродно, пригласив её для выступления перед моими однополчанами, она была узницей гитлеровского концлагеря с четко сохранившимися цифрами на руке… «Они не номер нам выжгли, они нам душу испепелили на всю жизнь».
Это Минск, в котором закончилась навсегда моя спортивная карьера пистолетчика – на республиканском соревновании вдруг проявился тремор, проявился и остался, а был почти мастером спорта.
Белоруссия – это моя подружка Ира Халип, читатели «Новой» её знают – ужас как смешливая, задиристая, почти ставшая первой леди республики, но Ляксандр Грыгорыч всё обломал и мужа её Андрея Санникова посадил в узилище, чтобы не соперничал в выборах, потом, правда, отпустил, в Лондон, чтоб не мельтешил.
Это и Лариса Шепитько, святая на все времена, потому что её «Восхождение» (Василь Быков «Сотников») – для меня это тоже Беларусь. И когда я думаю о простых людях этой стороны, то вспоминаю крестьян и лицо мальчика, смотрящего на казнь Сотникова.
Это и голосистые «Песняры» с их морозно-прозрачной «Александрыной» и не здешней птицей, и странную, с глубокой кровавою раною, с глазами такими знакомыми и с перебитым крылом.

===== 3
<i>
Нет, конечно, это и сам АЛ, с которым мы общались поверхностно, встренившись на склоне Красной поляны. Он отчего-то узнал вашего журналюгу, что-то сказали друг другу. Я его снял. Но, потом, не удержавшись, в передаче, показывая этот эпизод, сказал, что «наш-то катается лучше», но это правда, Лукашенко стоит на лыжах по-крестьянски, в раскоряку, как и на коньках. Но шайбы он ложит правдивее.
Нам кажется Беларусь младшей сестрёнкой, такой деревенской колхозной Фросей со смешным детским языком. На усю жызнь запомнил объявление, услышанное по радио: «А зараз мы вам пропануем мастацкий фильм «Дивчинка шукает батьку»
Да, моя Беларусь – это Василь Быков, Олесь Адамович, Светлана Алексиевич…
Конечно, понимаю, что у каждого свой ряд ассоциаций и привязок, наверняка, более глубокий, но мой вот такой.
Был бы верующим, сказал бы – братья и сёстры, давайте помолимся за белорусов, у них послезавтра не простой день, моё сердце с вами.

✔✔


║═▐
<i>
Светлый праздник бездомности,
тихий свет без огня.
Ощущенье бездонности
августовского дня.
Ощущенье бессменности
пребыванья в тиши
и почти что бессмертности
своей грешной души.
Вот и кончено полностью,
вот и кончено с ней,
с этой маленькой повестью
наших судеб и дней,
наших дней, перемеченных
торопливой судьбой,
наших двух переменчивых,
наших судеб с тобой.
Полдень пахнет кружением
дальних рощ и лесов.
Пахнет вечным движением
привокзальных часов.
Ощущенье беспечности,
как скольженье на льду.
Запах ветра и вечности
от скамеек в саду.
От рассвета до полночи
тишина и покой.
Никакой будто горечи
и беды никакой.
Только полночь опустится,
как догадка о том,
что уже не отпустится
ни сейчас, ни потом,
что со счета не сбросится
ни потом, ни сейчас
и что с нас еще спросится,
еще спросится с нас.
<b>
Юрий Левитанский

✔✔
石川 啄木
<b>
Такубоку Исикава </b>
* * *
Я в шутку
Мать на плечи посадил,
Но так была она легка,
Что я не мог без слёз
И трех шагов пройти.
* * *
Точно нить порвалась
У воздушного змея…
Так легко, неприметно
Улетело прочь
Сердце дней моих юных.
* * *
Просто так, ни за чем
Побежать бы!
Пока не захватит дыханье,
Бежать
По мягкой траве луговой.
* * *
В трамвае
Встречается мне каждый раз
Какой-то коротышка,
Впивается хитрющими глазами.
Я начал опасаться этих встреч.
* * *
Зарыться
В мягкий ворох снега
Пылающим лицом.. .
Такой любовью
Я хочу любить!
* * *
Не знаю отчего,
Мне кажется, что в голове моей
Крутой обрыв,
И каждый, каждый день
Беззвучно осыпается земля.
* * *
Прямая улица уходит вдаль.
Сегодня я почувствовал
Так ясно:
На эту улицу
Я вышел наконец.
* * *
Как ребенок, с дороги устав,
Засыпает,
Вернувшись в деревню свою,
Так спокойно, так тихо
Зима подошла.
* * *
В сердце у каждого человека
Если вправду
Он человек —
Тайный узник
Стонет...
* * *
Вечером вдруг
Захотелось мне написать
Длинное-длинное письмо,
Чтобы все на родине
Вспомнили обо мне с любовью.
--
~1910
/перевод с японского Веры Марковой/

--------------------

Такубоку Исикава — японский поэт, литературный критик, оказал сильное влияние на развитие поэзии танка. Родился в маленькой деревне на главном японском острове Хонсю, единственным сыном в семье небогатого сельского священника, и при рождении получил имя Хадзимэ.

°  ° ˛˚˛ * _Π_____*
˚ ˛ •˛•˚ */______/~˚ ˚
˚ ˛ •˛• ˚ 田田ღღ&emsp;  &emsp; <b>Михаил Бару
</b> 
<i>Напишешь «Старый пруд» и будет начало стихотворения. Напишешь «Пруд старый» и будет проза, начало августа, маленький пруд, размером с три или даже четыре суповых тарелки, заросший таким толстым ковром ряски, что лягушата по нему скачут аки посуху, стрекоза висящая над одним, а через мгновение над другим местом, густая темно-зеленая бархатная тень, по которой как сумасшедшие носятся друг за другом солнечные зайчики и только неизвестно откуда появившиеся желтые березовые листья, при том, что вокруг все зеленое, да беззаботно порхающие разноцветные бабочки начинающие мало-помалу желтеть, подолгу сидеть сложа крылья и без всякой цели разворачивать и сворачивать свои хоботки, как бы желая что-то сказать, но что…

✔✔

^v^
_____________^v^
____ ^v^_____
|̲̲̲͡͡͡ ̲▫̲͡ ̲̲̲͡͡π̲̲͡͡ ̲̲͡▫̲̲͡͡ ̲|̡̡̡ ̡ ̴̡ı̴̡̡ ̡͌l̡ ̴̡ı̴̴̡ ̡l̡*̡̡ ̴̡ı̴̴̡ ̡̡͡|̲̲̲͡͡͡ ̲▫̲͡ ̲̲̲͡͡π̲̲͡͡ ̲̲͡▫̲̲͡͡ | 
<b>
Игорь Губерман "Пожилые записки".
</b><i>
"...Как-то, собеседуя вот так на нарах, я услышал, как один из верных шестерок Одессы обозвал другого жидом. Я обернулся и сказал, чтоб фильтровал земляк базар, поскольку я еврей и кличка эта – оскорбительна для нас. А поворотился – с изумлением смотрел на меня друг Одесса.
– Какой же ты еврей, Мироныч? – сказал он. – Ты что так взвился?
– Может, предъявить тебе, Одесса? – спросил я. – Он у меня всегда с собой, нас так и немцы отличали.
– Я на тебя в бане насмотрелся, – засмеялся Одесса. – Не спеши вынать, Мироныч, пока вставить некуда. И признак этот мне не суй. Ты и по паспорту еврей, я знаю, только ты другой, ты наш, не эти.
– А ну-ка изложи, – попросил я.
Такой подход был начисто мне неизвестен, явно речь шла не о том, что я хоть и еврей, но хороший.
И тут услышал удивительную я концепцию... По Одессе выходило, что злокозненность евреев несомненна и что тайный заговор евреев – очевиден, только это некие международные еврейские злодеи, миру невидимые. А в империи прогнившей нашей опознать их легко: эти евреи окопались во всех центральных министерствах и в Центральном Комитете коммунистической партии. А третье место их потаенного кучкования (это Одессе, по всей видимости, личный опыт подсказал) – фотоателье в столицах всех республик.

===== 2
<i>
Я фотоателье оспаривать не стал и смехом миф Одессы не оскорбил, ибо обидчивость давно сидевших знал и чтил. Я у него только спросил, перебирая мысленно вождей с плакатов:
– Что же, Одесса, получается по-твоему, что и Хрущев с его свинячей ряхой – тоже еврей?
– Ну, может, смесь какая, но еврей, – уверенно ответил Одесса.
– И Брежнев тоже?
– Жид молдавский, – не задумавшись ни на секунду, сказал Одесса и великодушно добавил: – Ты на слово-то не обижайся, Мироныч, я тебе уже сказал, что ты здесь ни при чем.
– Что ж, и Андропов? – не унимался я. Этого верховного мерзавца с интеллектом я тогда особо выделял, изощренных пакостей от него ожидая.
- Ты, Мироныч, побывал бы у меня на родине в Енисейске, – сказал Одесса улыбчиво, – ты такого глупого, прости, вопроса никому уже не задал бы. Там есть у нас зубной врач Лифшиц – две капли воды с твоим Андроповым. А ты сомневаешься.
Я на мгновение замолк, и тут Одесса ключевую, поразительную мысль мне сообщил. Только великий, никуда не торопящийся народ найти способен такой точный аргумент для своих мифов и легенд.
- Если б они были русские люди, разве они так бы поступали со своим родным народом?".

✔✔


⡗⡘⡙
&emsp;  ⡗⡘⡙

&emsp;  <b> Вера Соколинская </b> 
<b> 
7 августа 1921 года, в 10.30 утра в Петрограде в возрасте 40 лет умер великий русский поэт Александр Блок.</b> 
Со смертью Блока канула в Лету целая эпоха. По словам Евгения Замятина, «ушел последний поэт-дворянин, весь из Невы, из тумана белых ночей, Медного всадника»…
«Жизнь изменилась (она изменившаяся, но не новая, не nuova), вошь победила весь свет, это уже совершившееся дело, и все теперь будет меняться только в другую сторону, а не в ту, которой жили мы, которую любили мы» - пишет Блок в дневнике.

И от поэзии к справкам, постановлениями и др. документам.

СПРАВКА
Из материалов архивного фонда УФСБ РФ по Санкт-Петербургу и области:
<i>
Блок Александр Александрович, 1880 г. р., дворянин, служил в Комиссариате народного Просвещения председателем Репертуарной секции, проживал по адресу: Петроград, Офицерская ул., д. 57, кв. 21, был арестован 15 февраля 1919 года Чрезвычайной Комиссией по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Союзе Коммун Северной области за принадлежность к партии левых эсеров. </i>

В своей записной книжке Блок 15 февраля писал:
<i>
«Вечером после прогулки застаю у себя комиссара Буллацеля и конвойного. Обыск. Арест. Ночую в компании и ожидании допроса на Гороховой».
</i>
Следующая запись сделана 16 февраля:
<i>
«Допрос у следователя Лемешова около 11 часов утра. Около 12-ти перевели в верхнюю камеру. [Чердак]. День в камере. Ночь на одной койке с Штернбергом. В 2 часа ночи к следователю Байковскому...» [второй допрос]...»</i>

===== 2

17 февраля 1919 года Блок А.А. за недоказанностью обвинения из-под стражи освобожден. Помогли хлопоты М.Ф.Андреевой и Луначарского.

В письме к Н.А.Нолле-Коган, вскоре после возвращения домой с Гороховой, Блок писал:
<i>
«...просто какая-то глубокая усталость, доходящая до апатии временами [...] Чувствуя все время [каждый день] мундштук во рту [воинская повинность], обыски, Гороховая... Я не мог бы, если бы и не хотел устать...»
</i>
Голод, «ежесекундное безденежье, бесхлебье», уплотнение, зимой 1920 у Блока началась цинга.
Врач Кремлевской больницы Александра Юлиановна Канель: «сильное истощение и малокровие, глубокую неврастению, на ногах цинготные опухоли и расширение вен, велела мало ходить, больше лежать, дала мышьяк и стрихнин» (!).

Подали прошение об отправке Блока на лечение за границу, Горький и Луначарский взялись хлопотать…
*
Записка начальника Особого отдела ВЧК В.Р.Менжинского председателю Совнаркома В.И.Ленину
11 июля 1921 года
<i>
«Блок натура поэтическая; произведет на него дурное впечатление какая-нибудь история, и он совершенно естественно будет писать стихи против нас. По-моему, выпускать не стоит, а устроить БЛОКУ хорошие условия где-нибудь в санатории».
С ком[мунистическим] пр[иветом] В.МЕНЖИНСКИЙ.
*
Постановили: “Отклонить. Поручить Наркомпроду позаботиться об улучшении продовольственного положения Блока”.
*
30 июня 1921 года
В Иностранный отдел ВЧК
На № 5937/с от 28/VI сообщаю, что ЦК согласен на внесение в Оргбюро вопросов о выезде литераторов за границу в тех случаях, когда ВЧК находит это нужным. </i>

===== 3


*
Письмо начальника Иностранного отдела ВЧК Я.Х.Давыдова Первому секретарю ЦК РКП(б) В.М.Молотову

28 июня 1921 года
Сов[ершенно] секретно. В[есьма] срочно.
В ЦК РКП, тов[арищу] МОЛОТОВУ
<i>
В ИНО ВЧК в настоящий момент имеются заявления ряда литераторов, в частности Венгеровой, БЛОКА, Сологуба — о выезде за границу.
Принимая во внимание, что уехавшие за границу литераторы ведут самую активную кампанию против Советской России, и что некоторые из них, как БАЛЬМОНТ, КУПРИН, БУНИН, не останавливаются перед самыми гнусными измышлениями — ВЧК не считает возможным удовлетворять подобные ходатайства.
Если только у ЦК РКП нет особых соображений, чтобы считать пребывание того или иного литератора за границей более желательным, чем в Советской России, — ВЧК с[о] своей стороны не видит оснований к тому, чтобы в ближайшем будущем разрешать им выезд.
Во всяком случае, мы считали бы желательным разрешение подобных вопросов передавать в Оргбюро.
Для иллюстрации вышесказанного при сем прилагается копия письма тов[арища] ВОРОВСКОГО из Рима?
Нач[альник] Ино[странного] отдела ВЧК Я.ДАВЫДОВ </i>
Вся официальная переписка: ссылка (удалена)
<i>
«Умирал он мучительно. Сердце причиняло все время ужасные страдания, он все время задыхался. К началу августа он уже почти все время был в забытьи, ночью бредил и кричал страшным криком, которого во всю жизнь не забуду...».</i>
Врачебный диагноз - эндокардит, Чуковский, Соловьев и другие друзья поэта были убеждены, что Блок был отравлен спецслужбами. (Впоследствии Ионов, пытавшийся расследовать причины смерти Блока, был приговорен к расстрелу. Ссылка (удалена)

Сам же Блок незадолго до смерти сказал: <i>«Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем».