✿*´¨`*✿⊱╮
(
.. .. . . ~✿~
~✿~<i> <b>
День памяти</b></i>
✿.¸¸¸.✿‿.•*´¯✿‿.•*´¯✿‿.•*´¯✿‿.•*´¯✿‿.•*´¯✿‿.•*´¯✿‿.•*´¯✿⊱╮
<b>
МАТВЕЙ БРОНШТЕЙН
© Г.Е.Горелик
ЛИДИЯ ЧУКОВСКАЯ И МАТВЕЙ БРОНШТЕЙН
</b>
<i>
С Лидией Корнеевной Чуковской меня, начинающего историка
науки, познакомил Матвей Петрович Бронштейн, замечательный советский физик.
Правда, к моменту знакомства, в 1980 году, я только начал догадываться,
насколько этот человек был замечателен. Мне было известно, что он сгинул в 1937
году, на тридцать первом году жизни. Это сейчас, зная о нем быть может больше,
чем о своих родственниках, я понимаю, что Матвей Петрович был украшением рода
человеческого, хотя это и не указано в заметке о нем в БСЭ. А тогда я лишь
прочитал несколько его статей в старых физических журналах, обнаружив
поразительную глубину и проницательность молодого теоретика и необычную свободу
его языка.
Один мой коллега-историк сообщил мне, что вдова этого физика
– Лидия Чуковская – живет на улице Горького, и дал ее телефон.
Должен сказать, что и о ней у меня было весьма туманное
представление. Я знал, что она из "отщепенцев-диссидентов", но
струйки Сам- и Тамиздата, которые до меня доходили, не донесли ни ее открытых
писем, ни ее книг. Сейчас я думаю, что это к лучшему: если бы я понимал ее
"социальное положение", если бы хотя бы прочитал ее "Гнев
народа", я, быть может, не решился бы позвонить ей.
Я позвонил, объяснил причину звонка, – мне сказали, что
Лидия Корнеевна больна, но что она позвонит мне, как только поправится. Через
несколько дней она позвонила и пригласила прийти.
Я надеялся, что у вдовы могли остаться какие-нибудь рукописи
и, главное, докторская диссертация, которая стала событием в истории физики.
Увы, никаких рукописей Матвея Петровича не уцелело, если не считать надписей на
подаренных им книгах... Однако в рассказе Лидии Корнеевны начала открываться
для меня личность человека, в котором уместились таланты физика и детского
писателя, человека тонкой и жизнерадостной души. С этого началось настоящее
знакомство с моим героем – наименее известным из наиболее замечательных
российских физиков. И началось знакомство с замечательной женщиной, в душе
которой он жил столько десятилетий после своей земной смерти.
"Солнечное вещество" – так называется его рассказ
о том, чем жива наука. По мнению знаменитого физика, нобелевского лауреата,
Льва Ландау – и я с ним вполне согласен – рассказ этот читать "интересно
любому читателю – от школьника до физика-профессионала". А о рождении этой
книги, о появлении нового детского писателя говорит его дарственная надпись,
сделанная 21 апреля 1936 года: "Дорогой Лидочке, без которой я никогда не
смог бы написать эту книгу". За оставшиеся ему полтора года жизни он
создаст еще два маленьких шедевра научно-художественной литературы, при этом
интенсивно работая в теоретической физике.
Его талант был сам сотворен из солнечного вещества, которое
всегда освещает путь науке и дарит теплый свет людям.
Чтобы объяснить, почему я так увлекся Бронштейном, надо бы
рассказать о квантовой гравитации и космологии. Это я сделал в научной
биографии, изданной в Москве несколько лет назад. С тех пор, однако, в
посмертной жизни ее главного героя произошло несколько событий, о которых
хотелось бы рассказать. Все они связаны с Лидией Чуковской.
<b>
Из архива КГБ-НКВД
</b>
Летом 1990 года Лидия Корнеевна получила возможность
ознакомиться с так называемым следственным делом ее мужа.
Разумеется, ей было ясно, что лежавшие перед ней бумажные
листы, сшитые в одно дело следователями НКВД и архивистами КГБ, очень далеки от
последних месяцев жизни близкого человека. Но других-то следов от того времени
не осталось! Не осталось даже его могилы...
Архивная папка начинается ордером на арест, выданным в
Ленинграде 1 августа 1937 года. Арестовали Матвея Петровича в Киеве, ночью, в
доме его родителей. В тюрьме у него изъяли путевку в Кисловодск, мыльницу,
зубную щетку, шнурки... И народный комиссар Украины приказал:
"Арестованного Бронштейна Матвея Петровича как особо опасного
преступника направить особым конвоем, в отдельном купе вагон-зака в г.Ленинград
в распоряжение УНКВД Ленинградской области".
Среди архивных бумаг лишь анкета от 15 августа заполнена
собственноручно Матвеем Петровичем. Еще лишь одна его подпись не вызвала
сомнений – на первом протоколе допроса от 2 октября, согласно которому он не
признал предъявленные ему обвинения. Другие его подписи неузнаваемы.
По протоколам допросов можно узнать, какие
"показания" следователя пришлось выслушать Матвею Петровичу. Так,
согласно протоколу от 9 октября он входил в
"контрреволюционную организацию интеллигенции,
боровшуюся за свержение советской власти и установление политического строя,
при котором интеллигенция участвовала бы в управлении государством наравне с
другими слоями населения по примеру стран Запада", и "хотел построить
в сущности фашистское государство, способное устоять против коммунизма".
В следующем протоколе – от 2 декабря – появился уже
"индивидуальный террор над руководителями ВКП(б)".
А согласно обвинительному заключению от 24 января 1938 в
своей "практической антисоветской работе" М.П.Бронштейн:
"готовил террористические акты" и... вредил "в области разведки
недр и водного хозяйства".
Суд заседал 18 февраля 1938 года с 8.40 до 9 часов. Об этом
20-минутном правосудии полвека спустя сообщила справка КГБ:
БРОНШТЕЙН Матвей Петрович, 02.12.1906 г. рождения, урож. г.
Винницы, еврей, беспартийный, с высшим образованием, научный сотрудник
Ленинградского физико-технического института, осужден 18 февраля 1938 года
Военной Коллегией Верховного суда СССР за "активное участие в
контрреволюционной фашистской террористической организации" по ст. 58-8 и
58-11 УК РСФСР к высшей мере уголовного наказания – расстрелу, с конфискаций
всего, лично ему принадлежащего, имущества.
Приговор о расстреле Бронштейна Матвея Петровича приведен в
исполнение 18 февраля 1938 года в г.Ленинграде.
Определением Военной Коллегии Верховного суда СССР от 9 мая
1957 года приговор Военной Коллегии от 18 февраля 1938 года в отношении Бронштейна
М.П. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело о нем прекращено за
отсутствием состава преступления.
Архивные документы сообщают о судьбе следователей Карпова,
Лупандина и их начальника Шапиро. Начальника расстреляли еще в 1939 году,
"разоблачая ежовщину". Истязателя Лупандина запечатлел в своих
воспоминаниях поэт Николай Заболоцкий, попавший в его руки спустя месяц после
гибели М.П.Бронштейна. В августе 1938 оперуполномоченного Лупандина,
соответственно его "низшему" образованию, перевели на хозяйственную
работу, а закончил он свою многотрудную жизнь в 1977 году персональным
пенсионером союзного значения. Карпов дослужился до поста Председателя Совета
по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР.
Последний лист в архивной папке – бумага 1958 года:
"возместить Л.К.Чуковской стоимость бинокля, изъятого при обыске 1 августя
1937 года"...
<b>Последние недели в камере</b>
В конце 1990 года Лидию Корнеевну разыскал Борис Аркадьевич
Великин, ее ровесник, только что прочитавший ее "Записки об Анне
Ахматовой". Основа этой книги – дневник, который Л.Чуковская вела с конца
30-х годов. И предисловие говорит об обстоятельствах времени:
"... Февраль 1938. Деревянное окошко на Шпалерной, куда
я, согнувшись в три погибели, сказала: "Бронштейн, Матвей Петрович" и
протянула деньги, - ответило мне сверху густым голосом: "Выбыл!", и
человек, чье лицо помещалось на недоступной для посетителя высоте, локтем и
животом отодвинул мою руку с деньгами".
Прочитав это, Великин понял, чьим мужем был человек, с
которым его свела судьба в декабре 1937. Тогда ошарашенный инженер Кировского
завода оказался в камере, рассчитанной царскими жандармами на 16 человек, но
вместившей раз в десять больше. На брезентовых топчанах, опускавшихся на ночь,
могли поместиться немногие, те, до кого не дошла очередь спали на полу, новички
- рядом с парашей.
Из полутора сотен сокамерников он запомнил нескольких:
актера МХАТа, сыгравшего спустя 10 лет роль Сталина; директора Дома ученых –
знатока кино; железнодорожника, не расстрелянного из-за описки. И – ярче других
– в памяти его остался Матвей Петрович.
А ведь после Шпалерной у Великина была Колыма, штрафной
лагерь, взрывные работы в слепой шахте... Он тянул вагонетки, из работяги
превращался в доходягу, затем – в еле тлевший "фитиль", несколько раз
чудом спасался. Строил мартеновский цех в Магадане, работал в Норильске... 19
лет, до 1956 года.
Чем же ему запомнился так надолго – на 54 года – товарищ по
многолюдной тюремной камере, рядом с которым он провел два месяца? Необычайной
концентрацией интеллекта, культуры и нравственного чувства.
Пересказывать друг другу абсурдные обвинения, которые они
слышали от следователей, мало кому хотелось. Стараясь укрыться от слишком
реального абсурда, они – когда были силы – говорили о другом, о своем, о
человеческом: о своей работе, о стихах, о кино. Устраивали лекции, викторины.
Матвея Петровича попросили рассказать о теории относительности, покрытой тогда
еще мистическим туманом, и его рассказ заслужил аплодисменты сокамерников. Это,
впрочем, могло и не удивить, – профессия. Однако, когда на вопрос викторины –
чего бы он ни касался – никто не мог ответить, камера поворачивалась к нему. И
он отвечал, спокойно, безо всякого зазнайства. Письмо Онегина наизусть?
Почему-то лишь физику-теоретику это оказалось под силу.
Более всего Великина поразило, что Матвей Петрович,
расспрашивая его о тонкостях металлургического производства, вскоре уже сам
объяснял ему смысл технологии трансформаторной стали, – объяснял опытному
профессионалу! Тому же удивлялся другой обитатель камеры, изобретший еще в
царские времена какое-то приспособление к пушке. Лишь из объяснения Матвея
Петровича он понял суть своего изобретения.
Но в этом и состоит профессия физика-теоретика – доходить до
сути явления.
Оказалось ли по силам Матвею Петровичу постигнуть суть
происходящего тогда социального кошмара? Он не рассказывал о своем
"деле". Казалось, что не догадывается об ожидавшем его через
несколько недель, через несколько дней...
Была ли его участь самой тяжелой из тех, которые дал 37-й
год? Тогда же были арестованы другие два замечательных физика его поколения –
Александр Адольфович Витт в Москве и Семен Петрович Шубин в Свердловске.
Приговоры иные – 5 лет и 8 лет, но и они погибли в том же самом 38-м, в первую
Колымскую зиму. А до этого – этап через Сибирь в обществе уголовников и многое
другое, о чем поведали уцелевшие...
Зная это, Лидия Корнеевна сказала: "Счастье, что его
убили еще в тюрьме..."
<b>
Субъядерная физика, Матвей Бронштейн и Этторе Майорана
</b>
Эта встреча произошла в июле 1991 года, в древнем
сицилийском городе Эриче. Здесь, в Центре научной культуры им. Этторе Майорана,
проходила очередная Международная школа по субъядерной физике. Ее тема -
"Физика при наивысших энергиях: к пониманию происхождения массы".
Дух истории витал над школой. Среди попечителей, помимо
Всемирной федерации ученых и Мировой лаборатории, значился фонд Галилео
Галилея, а посвящена школа была, как гласила афиша, "400-летию первого
великого открытия в современной науке: 1591-1991".
Впрочем, познакомившись с программой школы, можно подумать,
что истории отведена лишь роль декораций, роль благородной старины, без которой
скучно жить даже физикам-субъядерщикам. Ну что Галилею решеточная хромодинамика
и струнный вакуум, страшные аббревиатуры LEP и FNAL? И что всему этому Галилей
?!
Только открывающая и закрывающая лекции назывались
"по-человечески". Первую "Проблема массы: от Галилея до
Хиггса" прочел российский теоретик Лев Окунь, а последнюю
"Происхождение массы" – сам П.Хиггс, не последний, понятно, человек в
современной физике.
Именно благодаря Окуню произошла необычная встреча.
Уже из названия его лекции можно догадаться, что он смотрел
через объектив весьма широкоугольный и глубокопроникающий. Для теоретической
физики ХХ века самый подходящий и к тому же довольно простой прибор такого рода
– это cGh-объектив. Речь идет о способе рассматривать структуру теоретической
физики, опираясь на три фундаментальные константы – скорость света c,
гравитационную постоянную G и постоянную Планка h. Читатели, интересующиеся
cGh-подробностями, могут узнать их из биографии М.П.Бронштейна. Академик Окунь
говорил об этих подробностях на Сахаровской конференции в Москве в мае 1991
года. Там же он рассказал, что cGh-точку зрения на теоретическую физику открыл
еще в 30-е годы Матвей Петрович Бронштейн.
Однако на сицилийской конференции Л.Окунь не собирался
говорить о советском физике, на Западе почти не известном. Но в лекции
использовал cGh-объектив. Простой и глубокий подход очень понравился
"школярам", и они захотели узнать, кто его придумал. Тогда лектор
рассказал о Матвее Петровиче Бронштейне, о его работах и трагической судьбе,
рассказал и о его вдове – Лидии Корнеевне Чуковской, ее смелости и стойкости, о
ее статьях и книгах, изданных впервые на Западе. Сказал и о том, как горячо она
относится к памяти своего мужа.
Рассказ произвел такое впечатление, что организаторы школы
решили учредить стипендию имени М.П.Бронштейна. Среди подобных стипендий
Научного центра им. Этторе Майорана еще лишь одна носит имя российского физика
– А.Д.Сахарова.
Историку трудно обойти молчанием то обстоятельство, что
стипендия имени Бронштейна учреждена в Центре имени Майорана. Потому что у итальянского
физика-теоретика те же годы рождения и смерти: 1906-1938, и у обоих нет на
земле могил.
Сходство это, правда, лишь внешнее. Этторе Майорана помимо
своего таланта выделялся загадочным равнодушием к жизни и пессимизмом; в марте
1938 года он сел на пароход и... исчез. В морской пучине? Неизвестно...
Но хорошо известно, в какой пучине исчез Матвей Петрович
Бронштейн, полный жизни и увлекательных замыслов.
Таинственное исчезновение Э.Майораны нанесло душевную рану
его товарищам. И те врачевали ее наиболее достойным способом, развивая его
идеи, рассказывая о нем, издавая его работы. Назвали его именем Центр
теоретической физики.
После исчезновения М.Бронштейна в течение многих лет его имя
страшно было произносить. И десятилетия страха не расстаяли бесследно. Больших
усилий стоило Л.К.Чуковской переиздать в 1959 году "Солнечное
вешество" – шедевр детской литературы. В 1965 вновь была издана вторая его
книга для детей "Лучи Икс".
Первой стипендией им.
Бронштейна наградили Лидию Чуковскую. Красивая "грамота" висит в ее
комнате рядом с фотографией Матвея Петровича, рядом с фотографиями других
людей, ставших частью ее жизни: Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Александра
Солженицына, Андрея Сахарова...
Быть может, и на
родине Матвея Петровича Бронштейна когда-нибудь учредят в его честь премию. Ею
можно отмечать достижения в двух очень разных областях: в теории квантовой
гравитации и в научно-художественной литературе для юных читателей.
<b>Лидия Чуковская. [Стихи к М.]</b>
* * *
М.
...А то во сне придет и сядет
Тихонько за столом моим.
Страницы бережно разгладит
Узорным ножиком своим.
Себе навстречу улыбнется.
То к полкам книжным подойдет,
То снова над столом нагнется,
Очки протрет, перо возьмет...
И я проснусь, похолодею,
В пустую брошенная тьму.
Никак тебя не одолею –
сердцебиенье не уйму
1938
* * *
М.
Консервы на углу давали.
Мальчишки путались в ногах.
Неправду рупоры орали.
Пыль оседала на губах.
Я шла к Неве припомнить ночи,
Проплаканные у реки.
Твоей гробнице глянуть в очи,
измерить глубину тоски.
О, как сегодня глубока
Моя река, моя тоска!
...Нева! Скажи в конце концов,
Куда ты дела мертвецов?
1939
* * *
М.
Быть может, эта береза
Из милого выросла тела.
Так нежно она лепетала
Над бедной моей головой.
Быть может, босая девчонка
Твоими глазами глядела,
Когда, надышавшись морем,
Я возвращалась домой.
По эту сторону смерти,
Рукою держась за сердце,
По эту сторону смерти
Я вести торжественной жду.
Я слышу памяти шорох,
Я слышу цоканье белок.
Такая бывает ясность
Сознания – только в бреду.
1940
БЕССМЕРТИЕ
М.
1
И снова карточка твоя
Колдует на столе.
Как долго дружен ты со мной,
Ты, отданный земле.
Уж сколько раз звала я смерть
В холодное жилье.
Но мне мешает умереть
Бессмертие твое.
2
Ты нищих шлешь, но и они немеют.
Молчат под окнами, молчанием казня.
И о тебе мне рассказать не смеют
И молча хлеба просят у меня.
3
Но пока я туда не войду,
Я покоя нигде не найду.
А когда я войду туда –
Вся из камня войду, изо льда-
Твой фонарик, тот, заводной,
Ключик твой от двери входной,
Тень от тени твоей, луч луча-
Под кровавой пятой сургуча.
июнь 1943
* * *
М.
Куда они бросили тело твое? В люк?
Где расстрелливали? В подвале?
Слышал ли ты звук
Выстрела? Нет, едва ли.
Выстрел в затылок милосерд:
Вдребезги память.
Вспомнил ли ты тот рассвет?
Нет. Торопился падать.
1956
http://www.ihst.ru/projects/sohist/papers/gor96zs.htm
</i>
✿.¸¸♨¸.✿‿♨.•*´¯✿♨
❤
