✔✔ Alexander Genis

.
░░░░╠╩╩╩╣░░░╠╩╩╩╣░░░░
╠╩╩╩╣░█░╚╩╩╩╝░█░╠╩╩╩╣
║░░░║░█░░░░░░░█░║░░░║&ensp;   <b> Alexander Genis</b>

25 июня

КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ АНТОНИО ГАУДИ

#святцы_культуры

<i>

Последним его проектом была великая церковь, первым — удобный сортир. Он придумал стул на две ягодицы (на таких до сих пор сидят смотрители в музеях). В лучшем доме его постройки дверь открывается левой рукой, потому что правая поворачивает ключ в замке.

Изобретая комфорт, Гауди оставался последним средневековым человеком Европы: он не подражал истории, а продолжал ее. Задумав, как это водится у гениев, воссоздать на портале своего собора весь мир, он перечислил и процитировал его. Каждая скульптура была гипсовым слепком с живого оригинала — голубя, курицы, осла. Христом стал ремесленник, Марией — торговка зеленью, легионером — каменщик, причем шестипалый.

В этом натурализме чувствуется уважение одного творца к другому. Видя в природе сырье культуры, Гауди, не смущаясь вопросами приоритета, сажал в своем саду каменные пальмы. Не проводя твердого различия между живым и мертвым, Гауди всему придавал одушевленные черты. Не любил он только женщин, очкариков и анархистов. За что последние и выбросили его труп из гроба.

 ✔✔

¸.•*¨) ¸.•*¨)

(¸.•

С█▓  &emsp; <b> Вадим Жук </b>

<i>

Москва под африканку косит,

Черно столицы физлицо.

В носу, в губе, на длинной шее носит

Своё Садовое кольцо.

Живое покидает сушу,

Лишь потом бронзовым покрыт

Стоит ,в пальто одетый Опекушиным,

В мороз застреленный пиит.

23 июня 21

  ✔✔

░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|

  <b>Anatoly Golovkov

 </b> 

 ░░ |<i> Ходики жизни

ВСТРЕЧАЕМСЯ У СЫРА!

В советские годы такая фраза никого бы не удивила.

У сыра, это значит, в начале Горького, за аптекой сразу, у магазина «Сыр».

На витрины не разрешали облокачиваться. Яркие желтые лампы освещали сыры.

Исчезновение целой семьи советских сыров было так же удивительно, как потом внезапное появление лососевых, осетрины, икры.

В магазине «Сыр» приезжие разевали рты от почтенного изумления.

На поддонах в виде голов и нарезки возлежал каскад твердых сыров.

Кто теперь помнит эти названия? Степной, алтайский, украинский, голландский, советский. (Извините, что без кавычек!)

И уж, конечно, швейцарский, король сыров, с огромными дырками, со слезой и шероховатый.

Пока бабушка стояла в кассу, я торчал у полукруглых витрин, заворожено глядя на сыры в разноцветных восковых оболочках.

Швейцарского, самого дорогого, бабушка могла взять грамм 100, продавщица нарезала. Других — даже по полкило.

Хлеб с маслом и таким сыром казался небесным лакомством.

===== 2

<i>

А еще эти глазурованные сырки от Пищепрома

К бабушке заходила приятельница. Они за чаем брали творожные сырки с тарелки изящно, отогнув мизинец.

— Ах, Анна Адальбертовна, это не «Преображенский» ли?

— Он. На Горького в сырах брала.

— А ленинградские не пробовали? Шоколад тверденький! Творог прямо в рту тает! Чудо что за творог!

Лично у меня была такая техника расправы над сырком.

Сначала слизывалось шоколадное покрытие. С трех сторон. Нижнее плохо слизывалось, оно прилипало к творогу. Зато потом — мелкими кусочками, со смаком, на шоколадной хрустящей «подставке»!

Говорят, что в магазин «Сыр» бегали греться поклонницы великого тенора Сергея Яковлевича Лемешева.

Он жил во дворе, его караулили с букетами у подъезда. Поэтому девушек вроде прозвали «сырихами».

Из плавленых сырков все гонялись за сыром с кусочками настоящих белых грибов. Бросишь в кипяток – получается дивный сырный суп. А если в бульон с картошкой и перловкой, то вообще объедение…

░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|

 

 <b>Anatoly Golovkov

 </b> 

 ░░|<i> 

</i>|░░

 ✔✔Именины

┌─┐┌──┐

└─███─┘

┌─███─┐

└─┘┼└─┘

───┼───&emsp; <b>  Именины </b> 26 июня

▪Акулина▪ («Орлица», «орлиная»)

▪Александр▪ («Защитник людей»)

▪ Александра▪ («Защитница людей»)

▪Алексей▪ («Защитник», «оберегающий»)

▪Андрей▪ («мужественный»)

▪Анна▪ («Благодать», «милость божья», «миловидная»)

▪ Антонина▪ («Вступающая в бой»)

▪Даниил▪ («Бог мой судья», «Бог есть судья»)

▪Дмитрий▪ («Посвященный богине Деметре»)

▪Иван▪ («Яхве (Бог) смилостивился, помиловал», «Благодать Божия»)

▪Пелагея▪ («Морская»)

 ✔✔

#⃣    

<i><b>  

Игорь Иртеньев

</b>  

Буквально за несколько дней до наступления нового 2020 года я специально прилетел из Израиля в Москву, чтобы успеть проститься с Еремой и сказать ему то, что не успел раньше. А именно, что он, Александр Еременко, единственный из живых поэтов, чье влияние я испытал, и что без знакомства с его стихами я вряд ли стал бы тем, кем стал. Я знал, что он совсем плох, находится под сильными обезболивающими в постоянной полудреме, и едва ли меня узнает.

Хоспис, в котором он лежал, в двух шагах от метро «Фрунзенская», я нашел без труда, пропустили меня туда даже не попросив документа и сама тамошняя обстановка никак на психику не давила. Больше всего это напоминало дорогой санаторий без бьющей в глаза безвкусной роскоши. В палате его не оказалось, мне объяснили, что он, скорее всего, сидит где-то у входа. Я вернулся, увидел сидящего в кресле исхудавшего, обросшего человека с бородой, кого-то мне напоминавшего, и понял, что просто его не узнал. Мы пошли в палату и проговорили, почти час. Говорил, в основном, я, ему это явно стоило больших усилий. Рассказывал об общих друзьях, вспоминал какие-то смешные случаи, а он в основном улыбался, кивал и отделывался короткими фразами. Потом извинился, объяснил, что устал и мы попрощались.

===== 2

<i>

В начале этого года Женя Бунимович, который через директора этого хосписа, великую подвижницу Нюту Федермессер, Ерему туда устроил, сказал, что жена забрала его домой. А 25 октября 2020 года в день его юбилея по зуму прошло его чествование, и наш Ерема принимал этот парад. Откуда он, смертельно больной, черпал эту фантастическую, неиссякающую жизненную силу одному Богу известно, может и вправду он есть, кто его знает. Но факт остается фактом, земной свой путь Александр Еременко завершил 22 июня этого года, прибавив к этой знаменитой скорбной дате еще одну.

Я вообще-то, скорее, агностик, праздные разговоры о том, что все хорошие люди собираются там за одним столом и бухают в свое удовольствие, не вызывают у меня особого доверия. Самойловское определение тамошнего мира «тьма без времени и воли», как-то больше соответствует моим ожиданиям, и то обстоятельство, что в возрасте одного года меня крестили, особого значения не имеет. Ерема, кстати, был убежденный буддист, и это не являлось легковесной данью моде. Он, вообще, был чрезвычайно образован и прочел, в отличие от меня, кучу всевозможных умных книг. Место его рождения деревня Гоношиха Алтайского края (одно название чего стоит!) вовсе не является свидетельством его посконности и принадлежности к глубинному народу, сестра, например, как недавно выяснилось, живет, на минуточку, в Кембридже. Сам он появился в Москве в начале 70-х, отслужив три года на флоте, и поступил на заочное отделение Литинститута, диплом, правда, не получил, не сдав госэкзамен по научному коммунизму. И то сказать, где поэт и где теперь тот научный коммунизм.

===== 3

<i>

В 1992 году мы были с ним на фестивале в Сан-Франциско, там я, кстати, встретил свою первую школьную любовь Таню Романову. Если смотрели пролежавший четверть века на полке фильм Михаила Калика «Любить» у нее там бессловесная роль в финальном кадре – просто курит и все. Если не ошибаюсь, Левитанский назвал ее лицом 60-х. Вернемся, однако, к Ереме. Преподававший в это время в университете Юджина (штат Орегон) Ефим Григорьевич Эткинд пригласил меня к себе в гости, обещав оплатить дорогу и выступление перед студентами. Живущая в этот момент в Сан-Франциско моя знакомая посадила меня на автобус, а когда через четыре дня я вернулся, меня пришел встречать Ерема, о чем мы никак не договаривались, просто еще один штрих к его удивительному портрету, главными чертами которого были благородство и удивительная свобода. Он неожиданно появлялся на литературных вечерах, стоял в дверях и также неожиданно исчезал.

Где-то к середине 90-х почти перестал писать и публиковаться. В последние годы, порой, звонил мне, сильно поддатый, и я слышал в трубке знакомый глухой голос: говорит старший матрос Еременко, после чего он читал какую-то рифмованную ерунду на политические темы. Журнал «Знамя», в лице тамошней завотделом поэзии, оказал ему медвежью услугу, опубликовав совершенно беспомощную подборку. Потом, слава богу, хватило ума убрать ее из Журнального зала.

Саша, я сейчас далеко и не смогу попрощаться с тобой, так же как не смог попрощаться с еще одним моим любимым Сашей – Кабаковым. Спасибо вам обоим за то, что были в моей жизни. Надеюсь, что благодарная память о вас покинет меня еще нескоро.

===== 4

<i>

Александр Еременко

* * *

Приговоренный к низшей мере,

Стремясь к ничтожному нулю,

Я не во что уже не верю

И никого уж не люблю.

А ведь когда-то было – верил

И даже, помнится, любил,

И в женщин взор свой страстный перил,

И на столе чечетку бил.

Гулял как падла по буфету,

Пуляя пробки в потолок,

Однажды, помню, марафету

Мне Блок в «Собаку» приволок.

И, пьяных слез не вытирая,

Мы в предрассветной сизой мгле

Блаженство испытали рая,

Зизи купая в божоле.

А как мы с Анненским напились,

Хоть он до этого ни-ни,

А как с Ахматовой сцепились

За том потрепанный Парни.

Ну что тут скажешь? Были люди,

Не то что нынешняя шваль.

Я вспоминаю, как о чуде,

О них сквозь черную вуаль.

Где грезофарсы? Где фиакры?

Где песни нежных лорелей?

Одни сплошные симулякры

Толпою прут из всех щелей.

Филологическая перхоть

Сегодня встала у руля.

А ей, чем дискурсами перхать,

Поэтов надо б короля

Избрать, как мы тогда Ерёму,

Который, не гляди, что пьян,

Но сквозь бухую полудрему

Проник в загадку инь и ян.

Пришел к конечному итогу,

Мух обособив от котлет,

И запахнувшись гордо в тогу,

Замолк на долгих двадцать лет.

Постиг он главный принцип дзена

Умом, заточенным как нож:

«Мысль несказанная бесценна,

Мысль изреченная есть ложь».

Но не питай иллюзий, Саша:

Народ до дзена не дорос.

Им эта по фигу параша,

Им этот по херу мороз.

…Тут заглянул на днях в ОГИ я,

Стремясь найти себе приют,

Так там настолько все другие,

Что даже баб своих не бьют.

2013

***

На Павелецкой-радиальной

Средь ионических колонн

Стоял мужчина идеальный

И пил тройной одеколон.

Он был заниженного роста,

С лицом, похожим на кремень,

Одет решительно и просто —

Трусы,

Галоши

И ремень.

В нем все значение имело,

Допрежь неведомое мне,

А где-то музыка гремела

И дети падали во сне.

А он стоял

Мужского рода,

В своем единственном числе,

И непредвзятая свобода

Горела на его челе.

1991