┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘
┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘┘
Правила жизни Сергея Довлатова
</b>
<i>
<b>Моя профессия</b>
— быть русским автором.
<b>Я родился в не
очень-то дружной семье. </b>Посредственно учился в школе. Был отчислен из
университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог
опубликовать. Был вынужден покинуть родину.
<b>Я долго думал,
</b> как можно сформулировать мою
национальную принадлежность, и решил, что я русский по профессии.
<b>Всю свою жизнь я
рассказываю истории, </b>
которые я либо где-то слышал, либо выдумал, либо преобразил.
<b>Я охранял какую-то
баржу на Неве, </b> вмерзшую в лед.
Она не представляла вообще никакой ценности, кажется, с нее уже все было
украдено, что можно было украсть. Но круглосуточно три человека — двое
остальных были с высшим образованием — ее охраняли.
<b>Меня не печатали.
</b> Я не мог зарабатывать
литературным трудом. Я стал психом, стал очень пьющим. Меня окружали такие же
спившиеся непризнанные гении. Но куда бы я ни приносил свои рассказы, я всю
свою жизнь слышал только комплименты. Никогда никто не выразил сомнения в моем
праве заниматься литературным трудом.
<b>Я не жалею о
пережитой бедности. </b>
Если верить Хемингуэю, бедность — незаменимая школа для писателя. Бедность
делает человека зорким. Любопытно, что Хемингуэй это понял, как только
разбогател.
///////////////////////////////////////////////////////////////////2
<i>
<b>Я уехал,
</b> чтобы стать писателем.
<b>Единственная страна
на земном шаре, </b> где человек
непонятного происхождения, владеющий восточноевропейским языком, будет
чувствовать себя естественно, — это Америка.
<b>Когда я жил в
Ленинграде, я читал</b> либо «тамиздат», либо переводных авторов. И когда
в каком-то американском романе было описано, как герой зашел в бар, бросил на
цинковую стойку полдоллара и заказал двойной мартини, это казалось таким
настоящим, подлинным... прямо Шекспир!
<b>Сейчас в эмиграции
любят говорить о пережитых страданиях. </b> Меня никто не выкидывал, не
вытеснял, не высылал. Просто сама жизнь так сложилась. В наручниках меня никто
не заставлял туда ехать — просто посоветовали.
<b>Традиционный
эмигрантский вариант в ту пору </b>— жена работает, а муж, лежа на
диване, разглагольствует в манере Лоханкина, строит планы и задумывается о
судьбах демократии. Что я и проделывал в течение нескольких месяцев.
<b>В Америке я так и не
стал богатым</b> или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят
по-русски. Я неохотно говорю по-английски.
<b>Я человек слабый,
</b> и стойкий диссидент из меня вряд
ли получится.
////////////////////////////////////////////////////3
<i>
<b>Меня не интересуют
факты, </b> я путаю, много
вру, я не скрупулезный, не энергичный, короче— не журналист. Хотя всю жизнь
зарабатывал именно этим. И, оказавшись в эмиграции, я для себя выработал жанр.
Поскольку я не знал американской жизни, плохо знал американскую прессу, не
следил за американским искусством, я внедрил такой жанр, который в России
называется «Взгляд и нечто». Довлатов разглагольствует о чем придется.
<b>В России успех —
понятие однозначное. </b>
Оно включает в себя деньги, славу, комфорт, известность, положительную прессу,
репутацию порядочного человека и т. д. В Америке успехов может быть десять,
двенадцать, пятнадцать. Есть рыночный успех, есть успех у университетской
профессуры, есть успех у критиков, есть успех у простонародья. Мой случай
по-английски называется «критикал эклэйм» — замечен критикой.
<b>Испокон века в
России</b> не техника и не торговля стояли в центре народного сознания, и
даже не религия, а литература.
<b>Я не уверен, что
считаю себя писателем. </b>
Я хотел бы считать себя рассказчиком. Это не одно и то же. Писатель занят
серьезными проблемами — он пишет о том, во имя чего живут люди, как должны жить
люди. А рассказчик пишет о том, как живут люди.
<b>Есть люди, </b>у
которых разница между халтурой и личным творчеством не так заметна. А у меня,
видимо, какие-то другие разделы мозга этим заняты. Если я делаю что-то
заказное, пишу не от души, то это очевидно плохо.
<b>Ни один литератор не
оставил</b> добровольно своих творческих занятий. Среди технической
интеллигенции дезертиров сколько угодно, но среди писателей их почти нет.
//////////////////////////////////4
<i>
<b>Сейчас я стал уже
немолодой, </b> и выяснилось, что
ни Льва Толстого, ни Фолкнера из меня не вышло, хотя все, что я пишу,
публикуется. И на передний план выдвинулись какие-то странные вещи: выяснилось,
что у меня семья, что брак — это не просто факт, это процесс. Выяснилось, что
дети — это не капиталовложение, не объект для твоих сентенций и не приниженные
существа, которых ты почему-то должен воспитывать, будучи, сам черт знает кем,
а что это какие-то божьи создания, от которых ты зависишь, которые тебя
критикуют и с которыми ты любой ценой должен сохранить нормальные человеческие
отношения. Это оказалось самым важным.
<b>Ирония — любимое,
</b>а главное, единственное оружие беззащитных.
<b>Из
русских писателей</b>
добился несомненного успеха один Иосиф Бродский. Остальные, как правило, врут.
<b>Русские
писатели за границей</b>
очень редко переходили на иностранную тематику. Даже у Набокова, заметьте,
русские персонажи — живые, а иностранцы — условно-декоративные. Единственная
живая иностранка у него — Лолита, но и она по характеру — типично русская
барышня.
<b>Я
понял, </b>
что никогда не буду писать об Америке, никогда не перейду на английский язык.
<b>Три
вещи может сделать женщина для русского писателя. </b>
Она может кормить его. Она может искренне поверить в его гениальность. И,
наконец, женщина может оставить его в покое. Кстати, третье не исключает
второго и первого.
<b>Жизнь
коротка. </b>Человек
одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься
литературой.
<b>Я
лично пишу для своих детей, </b>
чтобы они после моей смерти все это прочитали и поняли, какой у них был золотой
папаша, и вот тогда, наконец, запоздалые слезы раскаяния хлынут из их бесстыжих
американских глаз!
➭ https://esquire.ru/wil/dovlatov
</i>