<i><b>
▒ Чарльз Диккенс - продолжение
</b></i>
   
<b>
Диккенс и Кэтрин
</b>
С новым своим издателем, Джорджем Хогартом, Чарлз подружился.
Юноше так нравилась семья Хогарт, что он решил стать одним из ее членов и для
этого посватался к старшей из дочерей, Кэтрин, хотя она ему даже не очень-то и
нравилась. Тихая, покладистая, добродушная Кэтрин была похожа на его мать, что
уже являлось недостатком в глазах Диккенса. Но для него было важно еще и взять
реванш у женского пола, и Чарлз так блистательно разыграл влюбленного, что
Кэтрин одарила его взаимностью, с ее стороны - вполне искренней. 2 апреля 1836
года они обвенчались.
Чтобы заработать на свадьбу и снять для супруги домик, Чарлз
согласился написать текст к серии комических рисунков о приключениях членов
охотничьего клуба из провинции, которые отправляются в путешествие и попадают
во всевозможные нелепые ситуации. Платили за объем, и Чарлз дал простор своей
фантазии. Так появились «Посмертные записки Пиквикского клуба», и Чарлз Диккенс
прославился: в одночасье и навсегда. Правда, поскольку идея принадлежала
издателям, за переиздания он ничего не получил.
Но договор на свой следующий роман, «Приключения Оливера
Твиста», Диккенс заключил уже куда более разумно. 6 января 1837 года появился
на свет первенец четы Диккенс. Роды были тяжелые. Кэтрин долго болела и не
могла самостоятельно заботиться о младенце Чарлзе. Чтобы помочь ей, приехала
младшая сестра, Мэри. Когда Чарлз видел ее в последний раз, она была еще
неуклюжей девочкой, и вдруг - так прелестно расцвела. Тоненькая, нежная, с
одухотворенным взором, Мэри в свои 16 лет составляла резкий контраст с Кэтрин,
растолстевшей после беременности, усталой, озабоченной здоровьем младенца и
налаживанием хозяйства.
Чарлз считал, что между ним и Мэри с первого же дня
установилось идеальное единство душ. Когда он говорил с ней о литературе, она
внимала с восторгом и никогда не отвлекалась на что-то незначительное, вроде
распоряжений об обеде или писка младенца. Поскольку Кэтрин не могла надолго
оставить малютку, именно Мэри сопровождала Диккенса на всех светских раутах.
Чарлз купался в лучах славы -и в сиянии глаз Мэри, устремленных на него с
неизменным восторгом.
Иногда он позволял себе помечтать о том, что его жена - не
скучная Кэтрин, которая к тому же снова была беременна, а вот эта светящаяся
хрупкая девочка... 6 мая 1837 года Чарлз свозил Кэтрин и Мэри в театр. Они
прекрасно провели вечер, и Мэри поднялась к себе «совершенно здоровой и в
обычном своем чудесном настроении». Начала раздеваться и вдруг упала... Послали
за врачом, но он только предположил врожденный порок сердца и ничем не смог
помочь.
«Слава богу, она скончалась у меня на руках, - писал Диккенс,
- и последнее, что она прошептала, были слова обо мне».
Его теща, миссис Хогарт, узнав о смерти младшей дочери,
слегла. Кэтрин должна была ухаживать за матерью, несмотря на собственное горе и
осознание того, что ее муж был влюблен в ее сестру: ведь Чарлз не считал нужным
скрывать свои чувства теперь, когда Мэри не стало. У Кэтрин случился выкидыш.
Чарлз отнесся к этому на редкость бессердечно. Он был слишком несчастен, чтобы
одаривать вниманием кого-то, кроме себя - и светлого маленького призрака,
который отныне сопровождал всю его жизнь.
Чарлз не мог держать горе в себе и изливал его в письмах: «Она
была душой нашего дома. Нам следовало бы знать, что мы были слишком счастливы
все вместе. Я потерял самого лучшего друга, дорогую девочку, которую любил
нежнее, чем любое другое живое существо. Словами нельзя описать, как мне ее не
хватает, и ту преданность, которую я к ней питал... С ее уходом осталась
пустота, заполнить которую нет ни малейшей надежды».
Чарлз не расставался с локоном ее волос. Носил на мизинце ее
кольцо. Он писал усопшей, надеясь, что ее душа посетит дом и прочтет его слова:
«Я хочу, чтобы ты поняла, как мне не хватает... милой улыбки и дружеских слов,
которыми мы обменивались друг с другом во время таких милых, уютных вечеров у
камина, для меня они дороже любых слов признания, которые я когда-либо могy услышать. Я хочу снова пережить все, что
нами было сказано и сделано в те дни».
Когда миссис Хогарт поправилась, Чарлз написал и ей о тех
чувствах, которые он питал к Мэри: «Иногда она являлась ко мне как дух, иногда
-как живое существо, но никогда в этих грезах не было и капли той горечи,
которая наполняет мою земную печаль: скорее, это было какое-то тихое счастье,
настолько важное для меня, что я всегда шел спать с надеждой снова увидеть ее в
этих образах. Она постоянно присутствовала в моих мыслях (особенно если у меня
был в чем-то успех). Мысль о ней стала неотъемлемой частью моей жизни и
неотделима от нее, как биение моего сердца».
1 января 1838 года Диккенс записал в дневнике: «Печальный
Новый год... Если бы она была сейчас с нами, во всем ее обаянии, радостная,
приветливая, понимающая, как никто, все мои мысли и чувства, - друг, подобного
которому у меня никогда не было и не будет. Я бы, кажется, ничего более не
желал, лишь бы всегда продолжалось это счастье... Никогда уже больше я не буду
так счастлив, как в той квартирке на третьем этаже, - никогда, даже если мне
суждено купаться в золоте и славе. Будь мне это по средствам, я бы снял эти
комнаты, чтобы никто в них не жил...»
«Я торжественно заявляю, что столь совершенного создания
никогда не видел свет. Мне были открыты сокровенные тайники ее души, я был
способен оценить ее по достоинству. В ней не было ни одного недостатка», - твердил
Диккенс, оживляя Мэри в образе маленькой Нэлл. Кэтрин понимала, что Чарлз
сожалеет о том, что из двух сестер смерть выбрала именно младшую: потерять жену
Диккенсу было бы легче. Но что она могла поделать? Только исполнять свой долг.
И она исполняла, как положено викторианской жене: содержала дом в порядке,
рожала и воспитывала детей.
Дочь, родившаяся после смерти Мэри, получила ее имя. Вслед за
Мэри в мир пришли Кейт, Уолтер, Фрэнсис, Альфред... Кэтрин почти постоянно была
беременна, или поправлялась после родов, или болела после выкидышей. В гостиной
для нее установили кушетку, чтобы она могла принимать посетителей полулежа:
сидеть ей было тяжело, болела спина. Чарлз же то и дело иронизировал над
неумеренной плодовитостью жены. Так, словно он к этому не имел никакого
отношения, словно Сидни, Генри, Дора и Эдвард были зачаты без его участия.
Еще после рождения четвертого ребенка Чарлз писал брату:
«Надеюсь, моя хозяюшка ничего подобного больше себе не позволит».
Но Кэтрин, к несчастью для себя, была плодовита и давала
Диккенсу новые поводы для жалоб родственникам: «Похоже, мы отметим Новый год
появлением еще одного ребенка. В отличие от короля из сказки, я неотступно молю
волхвов не тревожить себя более, поскольку мне вполне хватает того, что есть. Но
они бывают непомерно щедры к тем, кто заслужил их благосклонность».
В 1842 году в дом четы Диккенс переехала еще одна из сестер
Хогарт, самая младшая, десятая.
Ее звали Джорджина, ей было пятнадцать лет, и ее прислали
помогать Кэтрин, а заодно учиться домашнему хозяйству. Кэтрин опасалась, что
повторится история с Мэри: Чарлз влюбится в юную свояченицу. Но этого не
случилось. Зато Джорджина влюбилась в Чарлза так отчаянно, что решила навсегда
остаться рядом с ним. Она действительно так и не вышла замуж. И в конце концов
Диккенс оценил ее преданность, стал удостаивать ее беседой, называл ее своим
другом. Джорджина была счастлива и
этим.
В 1844 году Чарлз Диккенс выступал в Ливерпуле на открытии
школы для рабочих и там познакомился с юной пианисткой Кристианой Уэллер. Она
была феноменально похожа на утраченную Мэри. Диккенс - нет, не то чтобы
влюбился -но рухнул в сладостную иллюзию, будто Мэри чудом вернулась из
небытия. Он поделился захлестнувшими его чувствами с другом, Т.Дж. Томпсоном:
«Я не могу говорить о мисс Уэллер в шутливом тоне: она слишком
хороша. Интерес, пробудившийся во мне к этому созданию - такому юному и, боюсь,
осужденному на раннюю смерть, перешел в серьезное чувство. Боже, каким безумцем
сочли бы меня, если бы кто-нибудь смог разгадать, какое удивительное чувство
внушила она мне».
Написал Чарлз и своей сестре Фанни: «Не знаю, но, кажется,
если бы не воспоминания о мисс Уэллер (хотя и в них кроется немало терзаний), я
бы тихонько и с большим удовольствием повесился, чтобы не жить больше в этом
суетном, вздорном, сумасшедшем, неустроенном и ни на что не похожем мире».
Чтобы убедить Томпсона в невероятном сходстве Кристианы и Мэри, Диккенс
пригласил в гости одновременно его и Кристиану в сопровождении отца.
Неизвестно, что думал Томпсон относительно сходства с усопшей, но в Кристиану
он влюбился с первого взгляда, принялся ухаживать за ней и в конце концов
женился.
Они были очень счастливы в браке, а Диккенс чувствовал, что
его сердце еще раз разбилось. Если бы только возможно было обрести свободу и
начать жизнь заново, с другой женщиной. Свою раннюю женитьбу Чарлз считал
ошибкой, а Кэтрин - приземленной особой, недостойной быть спутницей гения. В
своем гении он уверился, ибо создавал шедевр за шедевром: «Лавка древностей»,
«Николас Никльби», «Барнеби Радж», «Рождественская песнь», «Домби и сын»,
«Посмертные записки Пиквикского клуба», «Холодный дом» - все его книги жадно
раскупали.
Диккенс не щадил чувства жены, возмущаясь ее полнотой, ее
глупостью и особенно - тем, что она постоянно рожает. Кэтрин впала в депрессию,
и тогда к списку недостатков добавился отвратительный характер и вечно кислое
выражение лица. «Ничего ужасного в моей матери не было, - говорила позднее ее
дочь Кейт.-У нее, как и у всех нас, были свои недостатки, но она была кротким,
милым, добрым человеком и настоящей леди». Дома Диккенс требовал порядка во
всем, у каждого стула и каждой безделицы было свое место, и не дай Бог
передвинуть стул или забыть на столе книгу.
К обеду и ужину опаздывать было нельзя, но и приходить раньше
- тоже не полагалось. За стол садились с первым ударом часов. Разумеется,
шуметь было недопустимо, за этим следили и Кэтрин, и Джорджина, и старшие
дочери наставляли младших. И все равно на протяжении всех рождественских
каникул, во время которых дети из школ и пансионов съезжались домой, Диккенс
непрерьюно жаловался друзьям: «Весь дом наполнен мальчишками, и каждый
мальчишка (как водится) обладает необъяснимой и ужасающей способностью
оказываться одновременно во всех частях дома, имея на ногах никак не меньше
четырнадцати пар ботинок со скрипом».
К 1852 году у четы Диккенс было 10 детей. В книгах Чарлза
Диккенса герои в награду за добродетель получали счастливую семейную жизнь и
много-много детей, но сам писатель предпочел бы какое-то другое счастье. Какое
- он сам толком не знал. В 1850 году роман «Дэвид Копперфилд», 3 выходивший,
как и все творения Диккенсу са, отдельными тетрадями с продолжением, 2 был
переиздан в виде книги. И Чарлз noлучил
письмо от миссис Генри Уинтер, которая некогда звалась Марией Биднелл.
Она прислала экземпляр «Дэвида Копперфилда» и просила у
отвергнутого поклонника автограф. Она узнала себя в образе Доры Спенлоу.
Диккенс пожелал с ней встретиться. Мария предупредила, что стала «беззубой,
толстой, старой и уродливой». Он отмахнулся: очаровательная Мария просто не
могла состариться и подурнеть. Он предвкушал восхитительную интрижку и
возрождение былых чувств. Однако встреча его ужаснула. В «Крошке Доррит»
Диккенс описал свои переживания: «Он поднял голову, взглянул на предмет своей
былой любви -и в тот же миг все, что оставалось от этой любви, дрогнуло и
рассыпалось в прах».
Только незабвенная Мэри по-прежнему не разочаровывала
Диккенса, потому что не могла измениться. Чарлз мечтал быть похороненным в
одной могиле с ней, и спустя годы эта мечта его не оставила, он писал: «Я знаю
(ибо уверен, что подобной любви не было и не будет), что это желание никогда не
исчезнет». Правда, он также знал, что осуществить это не получится: места в
непосредственной близости от Мэри были заняты ее преждевременно почившими
братьями. Когда Диккенсу исполнилось 45 лет, его настиг духовный кризис. Жизнь
показалась бессмысленной и скучной.
Он начал искать новый источник вдохновения. И нашел его на
сцене: вышел в качестве актера в пьесе своего друга Уилки Коллинза «Замерзшая
бездна». Играл он, конечно же, благородного героя. Сначала - в домашнем театре,
для друзей, а женские роли исполняли подросшие дочери и Джорджина. Ему
понравилось, и он с восторгом писал Коллинзу: «Стать кем-то другим - сколько
прелести заключено в этом для меня. Отчего?
Бог его знает. Причин множество, и самых нелепых.
   
<b>
Последняя любовь Диккенса
</b>
Это для меня такое наслаждение, что, потеряв возможность стать
кем-то вовсе не похожим на меня, я ощущаю утрату...» Диккенс решился выступить
на большой сцене. И ему понадобились профессиональные актрисы. По рекомендации
директора театра «Олимпик» он обратился к миссис Тернан и ее дочерям Марии и
Эллен. Во время первой же репетиции Чарлз понял, что не может без волнения
смотреть на Эллен Тернан. Ей было 18 лет, она была ровесницей его дочери Кейт.
Но рядом с ней Чарлз почувствовал себя молодым, полным сил и энергии, готовым
любить и быть любимым.
Последняя любовь Диккенса была самой яростной, почти безумной.
Эллен не отвечала ему взаимностью, но он упорно ухаживал за ней, словно не был
женатым человеком. Кстати, именно тогда, в 1857 году, в английском парламенте
проходили чтения закона о браке, в соответствии с которым разрешался
гражданский (но не церковный) развод. Диккенс мечтал об избавлении от надоевшей
ему Кэтрин и, возможно, о союзе с юной Эллен. Правда, развод давали при
условии, что один из супругов будет уличен в супружеской неверности. Чарлз не
мог надеяться, что Кэтрин сделает ему такой подарок.
А сам виновным быть не желал: ему нужна была безупречная
репутация в глазах публики. В конце концов Диккенс решил вопрос с раздражавшей
его супругой радикально: разделил дом на две части и запретил ей появляться на
его половине. Он даже дверь между их комнатами приказал заложить кирпичами.
Чарлз продолжал ухаживать за Эллен Тернан и однажды (то ли по рассеянности, то
ли нарочно) заказал ей в подарок бриллиантовый браслет, но адрес продиктовал
свой, домашний. Украшение вместе с сопровождающим его письмом попало в руки
Кэтрин.
Она обвинила Чарлза в измене, на что тот ответил благородным
возмущением: его отношения с мисс Тернан абсолютно невинны, и это Кэтрин порочна,
раз может предполагать подобное. Своими подозрениями она оскорбила юную
девушку. Диккенс потребовал, чтобы его жена поехала к Эллен и принесла
извинения ей и ее матери за оскорбление, нанесенное заочно.
Кейт Диккенс вспоминала, что зашла в спальню матери, когда та,
плача, одевалась. «Твой отец велел, чтобы я поехала к Эллен Тернан», - сказала
она. Кейт уверяет, что даже топнула ногой, требуя от матери проявить гордость и
отказаться от этого унижения. Но миссис Диккенс все же извинилась перед мисс Тернан.
Когда родители Кэтрин узнали всю эту историю, они предложили ей вернуться в
отеческий дом.
Она согласилась, потому что больше не могла терпеть. Чарлзу
только этого и было надо. Жена сама ушла от него. Теперь ему оставалось только
оправдаться в глазах общества. Диккенс опубликовал «Обращение к читателям» в
своем журнале «Домашнее чтение»: «Вот уже некоторое время моя семейная жизнь
осложнилась рядом тяжелых обстоятельств, о которых здесь уместно заметить лишь
то, что они носят сугубо личный характер и потому, я надеюсь, имеют право на
уважение». >чем, своим постоянным корреспондентам описывал разрыв менее
корректно, обвинив во всем жену: «Она обречена на страдание, ведь ее окружает
какое-то роковое облако, в котором задыхаются все, кто ей особенно дорог». Он
утверждал, носима для всех окружающих, собственная мать, отвергла она никогда
не любила, поэтому они относятся к ней как к чужой.
От общества Диккенс ожидал единогласной поддержки и был
изумлен, когда столкнулся с осуждением своих поступков. Он совершенно не
чувствовал себя виноватым перед Кэтрин. Его неприязнь к жене усилилась, когда
«по ее вине» он потерял нескольких старых друзей. В числе тех, с кем Чарлз
разорвал отношения, был Уильям Теккерей, вслух пожалевший миссис Диккенс:
«Подумать только, после двадцати двух лет супружеской жизни покинуть свой дом.
Бедная». Джорджина в семейном конфликте полностью поддержала Чарлза и осталась
в его доме. Она даже перестала разговаривать с сестрой и родителями, потому что
они «оскорбили мистера Диккенса».
Джорджина надеялась, что теперь пришло ее время, ведь Чарлз
так громогласно восхвалял ее, своего друга и помощницу, называл ее феей
домашнего очага». Но увы, ей в разыгрываемой драме была уделена роль
воплощенной добродетели, приносящей себя в жертву ради близких. И, чтобы
оставаться рядом с Чарлзом, Джорджине пришлось эту роль исполнять.
Героиней же была Эллен Тернан. Она не любила Диккенса, он был
ей физически неприятен. Диккенс это сознавал, страдал, но несчастная любовь
давала ему вдохновение: Белла Уилфер в «Нашем общем друге» и Эстела в «Больших
надеждах» - это два литературных портрета Эллен Тернан. Признаваясь в любви к
Эстеле, писатель использовал свои письма к Эллен Тернан: «Вы -часть моего
существования, часть меня самого. Я вижу вас повсюду: в реке и на парусах
корабля, на болоте и в облаках, при свете солнца и во тьме ночи, в ветре, в
море, на улице... Хотите вы того или нет, вы до последнего мгновенья моей жизни
останетесь частицей моего существа...»
Изысканные признания в любви оставляли Эллен равнодушной. Но
она оценила благодеяния, которыми Диккенс осыпал ее семью, и тот комфорт,
которым он окружил ее в снятом для нее доме, и его щедрость: Эллен поняла, что
любовная связь со знаменитым писателем может ей принести целое состояние.
Чарлз добился своего, но почему-то не испытал ожидаемого
счастья от победы. А когда Эллен еще и забеременела, почувствовал себя
обиженным и обманутым. Эллен родила мальчика, но даже имя этого ребенка не
сохранилось в истории, настолько старательно скрывалось его существование.
Малыш умер, не дожив до года. А Чарлз постепенно разочаровался в Эллен: она
оказалась такой же обыкновенной женщиной, как Кэтрин, только красивой и жадной.
Диккенс начал задумываться о том, каким он предстанет в глазах потомков. И
решил несколько выправить свою биографию.
Например, стереть из нее последнюю историю любви - как
неудачную и недостаточно возвышенную. Ему казалось, что это будет несложно,
ведь он так и не решился сожительствовать с Эллен открыто. Жил Диккенс в своем
собственном доме. С верной Джорджиной и детьми, которые боялись уехать от отца:
он мог лишить их наследства за непокорность. В 1868 году Чарлз оставил Эллен.
Но прежде он забрал у нее все свои письма и сжег их вместе с ее записочками,
которые в годы любви хранил, как драгоценность. И с тех пор твердил всем, будто
с мисс Тернан его ничего, кроме дружбы, не связывало.
Ему никто не верил, но Диккенс умел закрывать глаза на
реальность. Эллен он обеспечил и по завещанию отписал ей столько, сколько было
нужно, чтобы она никогда не работала. Чарлз написал несколько примирительных
писем жене. Он не просил прощения, но Кэтрин его простила. Она все еще его
любила, да и для благополучия детей было необходимо, чтобы родители хотя бы не
враждовали. Правда, встречаться с Кэтрин он так и не пожелал. 8 июня 1870 года,
во время обеда, Диккенс вдруг почувствовал себя нехорошо. Он встал из-за стола,
желая уйти в свою комнату, и вдруг упал.
Джорджина опустилась рядом с ним напол, положила его голову
себе на колени. Последнее, что Чарлз видел, уже теряя сознание, было ее лицо, и
этим влюбленная женщина утешалась на следующий день, когда Диккенс скончался, и
весь остаток жизни: пусть он любил других, пусть он женился на другой, но его
последний взгляд принадлежал ей... Последний роман Чарлза Диккенса, «Тайна
Эдвина Друда», так и остался незаконченным.
Автор биографии: Елена
Прокофьева
</i>
≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡≡
♠♠♠
Полностью читать http://www.biography-life.ru/art/118-charlz-dikkens-biografiya-lichnaya-zhizn-istoriya-lyubvi.html
