✔✔

 ▢ ␥ ⌬

<b>  

Маленькие истории

</b> <i>

16 февраля 1933 года<b>   Генрих Манн</b>   вышел из Прусской Академии искусств в знак протеста против прихода к власти нацистов. Еще в 1931 году вместе с Альбертом Эйнштейном и другими знаменитостями писатель подписал открытое письмо в «New York Times», осуждающее безнаказанное убийство сербскими радикалами хорватского ученого Милана Шуфлая. Манн тут же стал персоной нон грата в нацисткой Германии. Не приняв власть национал-социалистов, писатель в 1933 году эмигрировал во Францию, а спустя несколько месяцев нацисты лишили его немецкого гражданства. Во время печально известного сожжения книг 10 мая 1933 года, инициированного министром пропаганды Йозефом Геббельсом, в кострах горели в том числе и книги Генриха Манна - как «не соответствовавшие немецкому духу».

 ✔✔

▢ ␥ ⌬

<b>  

Маленькие истории

</b>  

<i>

16 февраля 1973 года при объявлении очередного обмена партийных документов было решено партбилет №1 выписать Ленину, а билет №2 - Брежневу. Коммунисты тогда вспомнили, что 46 лет назад они пообещали всегда выдавать партбилет под №1 почившему основателю пролетарского государства. Процедура была обставлена помпезно — 1 марта в присутствии членов политбюро Леонид Брежнев расписался в партбилете на имя Ильича. Получилось довольно нелепо: в документе на фамилию Ленин стоит подпись «Л.Брежнев». Это идеологически важное для СССР событие очень широко освещалось в советских газетах. На следующий день фотографии торжества украсили первые полосы периодических изданий. Самому Леониду Ильичу достался партбилет под номером 2, в нем он тоже оставил свой автограф.

✔✔

<b>

Николай Травкин

</b>

 Театральные режиссёры жалуются, что современных комедий для постановок нет.

Не там ищут! Бери стенограмму суда над «клеветником Навальным» и ставь, не отходя от текста. Аншлаг гарантирован!

Ни «Тартюф», ни «Ужин с дураком» в сравнение не идут.

Жизнь - лучший драматург!

 ✔✔

▢ ␥ ⌬

<b>  

Маленькие истории

</b>  

<i>

16 февраля 1900 года в Лондоне был издан единственный роман Уинстона Черчилля - «Саврола». Книга была написана им тремя годами ранее в Индии. Возможно, потомок первого герцога Мальборо и пополнил бы в плеяду английских романистов, но… в октябре того же года 26-летний Черчилль был избран членом палаты представителей от Консервативной партии. Началась блестящая политическая карьера будущего премьер-министра. Однако сочинительский талант британского политика не остался не замечен: в 1953 году Черчилль удостоился Нобелевской премии по литературе. Правда, не за свое единственное художественное произведение. Но забывать "Савролу" не стоит - хотя бы потому, что в этом герое Черчилль показал самого себя.

 ✔✔

~ °l||l°~ 

<b>  

Леопольд Стафф </b> 

<i>

Старая площадь

На синие грани зубчатой стеной расколот,

Надтреснутый месяц дробится на замке старом.

Безлюдно и немо. И только часы, как молот,

Гудят, убивая время глухим ударом.

А в доме напротив потемки еще бездонней

И стены крошатся — и, словно во сне печалясь,

Любовь терпеливо ждет на пустом балконе

Влюбленных, которые в жизни не повстречались.

...

/перевод с польского Анатолия Гелескула/

✔✔ 

⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⧚⚈⧚⧚⧚⧚⚉⧚⧚♡

<b> 

Эдвард Радзинский

</b>  <i><b> 

Жаклин Кеннеди </b>  была самым необычным из моих редакторов и издателей. Расскажу о нашей встрече в 1991 году.

Женщина с экрана… Легенда. Она была без всякой косметики, но это была она, красавица Жаклин, не боящаяся времени. Сейчас она должна была обсудить мою книгу о Николае II. Легенда стала прозой: она начала совещаться. Жаклин со свитой редакторш и мой литературный агент. Я хотел понять, о чем они говорят, но девушка из посольства, которую пригласили переводить, как загипнотизированная глядела на легенду, и было ясно: толку от нее не будет. Однако из некоторых слов я понял ужасное: легенда предлагала сократить мою книгу. Она сказала что-то вроде: «Я не знаю русского, но верю экспертам, что книга интересная. Однако перевод такой большой книги обойдется очень дорого. Книгу надо сократить».

Я понял: нужно выступать и немедля… Я смотрел призывно на девицу из посольства. Но она меня не видела, она смотрела на Жаклин. И я решился забыть про эту загипнотизированную и говорить самому.

Я встал и начал речь. На языке, который учил в школе и который несправедливо считал английским… Надо сразу сказать, что запас слов у меня был необычен. Это была «Баллада Редингской тюрьмы» Оскара Уайльда. Я выучил ее наизусть вместе с переводом Валерия Брюсова. Потому я не знал жалких, повседневных слов типа «ушел», но знал vanished in air. К сожалению, из-за произношения выпускника советской школы, справедливо именуемой «средней», Жаклин трудно было оценить эти красоты и понять мой длиннющий монолог, который она вежливо выслушала до конца…

===== 2

<i>

Я рассказал, что четверть века назад, в 70-е годы, я пришел в архив и попросил документы о царе. Мне дали дневник Николая. Это были множество тетрадей со слипшимися от времени страницами, их много лет не открывали (для выразительности я похлопал руками, она кивнула).

И, читая дневник, я решил написать книгу об убийстве Первой Семьи России, которое стало отправной точкой красного террора. Я писал книгу для себя, не надеясь ее когда-нибудь напечатать. Но в России надо жить долго. И вот теперь перестройка, и я могу ее публиковать… Но я никак не мог закончить эту книгу. Писать историю о зверском убийстве царской семьи? Но о большевистском терроре сейчас написаны горы книг. И наконец я понял. Эта история не об убийстве. Смысл ее в стихотворении, найденном после убийства в книге, принадлежавшей великой княжне Ольге. И я начал читать стихи.

(На лице моей агентши отразился ужас. Но Жаклин? Она внимательно слушала!)

Ободренный, я читал:

«Молитва

Пошли нам, Господи, терпенье в годину бурных мрачных дней

Сносить народное гоненье и пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о, Боже правый, злодейство ближнего прощать

И Крест тяжелый и кровавый с Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья, когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и оскорбленье, Христос Спаситель, помоги.

Владыка мира, Бог Вселенной, Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной в невыносимый страшный час.

И у преддверия могилы вдохни в уста Твоих рабов

Нечеловеческие силы — молиться кротко за врагов».

И только когда я понял, что эта история — о прощении, я смог закончить книгу. (Уже в самом начале мне не хватало английских слов, я смело перешел на русский… Но Жаклин… слушала!)

В итоге я сказал, что не могу позволить ее сокращать и уродовать. Я забираю книгу. Для меня это не просто книга — это моя миссия.

===== 3

<i>

В те годы каждый серьезный русский писатель должен был иметь бороду и миссию. У меня бороды не было, но миссия была.

Помню, наступила тишина. Жаклин смотрела на меня обольстительно-нежно. Потом сказала...

Как думаете, что она сказала?

Она сказала:

— Я ничего не поняла…

(Здесь, наконец, вышла из анабиоза девушка из посольства и с удовольствием перевела мне эту фразу.)

Жаклин помолчала и добавила:

— Но я вам верю... Мне кажется, вы хотели сказать, что эта книга не об убийстве, а о прощении. Если так, это важно, — и, обратившись к своей свите, сказала: — Мы переведем всю книгу, как написал ее автор…

Как и обещала, она напечатала книгу без сокращений… Точнее, только с одним. У меня было несколько страстных фраз, клеймивших Великую французскую революцию. Вот их она тайно вычеркнула. Она оставалась француженкой.

Со времени смерти Жаклин вышло множество книг и фильмов, посвященных ей. И многих авторов волновал вопрос: почему она выбрала эту книгу? Была ли связана в ее сознании эта книга об убийстве царской семьи с тем страшным 63-м годом? Мнения здесь разные… Для меня — была, не могла не быть… Картина расстрела семьи… Кровь… Родные люди, погибающие на глазах друг друга… Убийство, тайно пересказанное для секретных архивов самими убийцами… Впоследствии все это мучило ее кошмарами.

Она оказалась блестящим редактором. Точно почувствовала внутреннюю структуру книги — столкновение идиллической, сказочной жизни царской семьи, описанной в дневнике самим царем, с хаосом и насилием Революции.

Из сказки людей выталкивают в ад… И царь в своем дневнике ведет нас по кругам этого ада — к последней крови… И потому она усердно искала фотографии той жизни, снятые самими членами семьи. Фотографии потонувшей русской Атлантиды.

===== 4

<i>

«Последний царь» быстро попал в список бестселлеров. Прекрасные рецензии были во всех газетах: от «Нью-Йорк таймс бук ревю» до элитарного The New Yorker. Пожалуй, только в одной небольшой газете появилась плохая рецензия, подписанная фамилией известного русского писателя.

Узнав от меня об этом, Жаклин сказала:

— Не огорчайтесь. Я люблю вашу страну, но знаю этот жанр — «Русские о русских».

Жаклин должна была быть редактором моей следующей книги... Все требовали, чтобы я писал о Распутине. Это напрашивалось само собой после успеха книги о Николае. Но я хотел — о Сталине.

Я рассказал ей свой замысел. У нее была самая важная редакторская черта: когда вы рассказывали ей, вы сами становились талантливее.

Когда я сказал ей, что собираюсь писать о Сталине, она сочла, что это невозможно, потому что в этой теме нет ничего поэтического. Я объяснил ей, что, к сожалению, этот дьявол Сталин имел поэтический взгляд на жизнь. Это была скверная поэзия, но все же поэзия. И я сказал Джеки, что не буду писать историю о чудовище. Я хотел написать о том, как человек превращается в чудовище. Человек, который был настоящим революционером, а потом все его мечты… уступили место единственному стремлению к диктатуре. И она полностью приняла мою идею написать о Сталине… как о человеке… а не только как о неумолимом звере… Она сказала, что это очень важно, потому что его жизнь — хороший урок для будущего.

Но книгу о Сталине я закончил уже с другим редактором. Вмешалась болезнь...

Через несколько месяцев после выхода «Последнего царя» я узнал о смерти Жаклин.

Но для меня Джеки не умерла. Она просто вышла из комнаты, а потом, очень скоро, вернулась, как дух.