Квартира в доме на Кронверкском и четвертая жена - Мура Будберг
</b><i>
В феврале 1913 года Горький вернулся в Россию, поселился в Петербурге. Отношения с Андреевой шли к финалу.
Временами Андреева жила в квартире Горького на Кронверкском, в большой гостиной. Но часто уезжала.
И тогда ее место занимала Варвара Васильевна Тихонова.
И тогда ее место занимала Варвара Васильевна Тихонова.
У Варвары Васильевны было двое детей: сын Андрюша от первого брака с Шайкевичем и дочка Ниночка от второго брака – с другом Горького Тихоновым.
Ниночка, родившаяся в четырнадцатом году, была больше похожа не на Тихонова, а на великого пролетарского писателя. Причины этого разительного сходства были очевидны всем.
Ниночка, родившаяся в четырнадцатом году, была больше похожа не на Тихонова, а на великого пролетарского писателя. Причины этого разительного сходства были очевидны всем.
Помимо самого Горького, его сына Максима и Андреевой, секретаря Крючкова и Варвары Васильевны Тихоновой с детьми, в квартире на Кронверкском проспекте постоянно проживало человек 10. Или 15. Точно не известно: кто-то оставался там лишь переночевать, кто-то задерживался на недели, а кое-кто жил годами.
Всю жизнь в семье Горького жил художник Ракицкий, по прозвищу Соловей. Еще жила молодая девушка Маруся Гейнце, по прозвищу Молекула, которую Горький удочерил. Там же жили Андрей Романович Дидерихс – Ди-ди и его жена Валентина Ходасевич - Купчиха. И Владислав Ходасевич с женой Ниной Берберовой тоже живали у Горького по несколько лет кряду.
Самого Горького в семье называли «Дука», а его секретаря Крючкова - «Пе-Пе-Крю».
Самого Горького в семье называли «Дука», а его секретаря Крючкова - «Пе-Пе-Крю».
В 19-ом году Андреева стала комиссаром театров и зрелищ союза коммун Северной области, и у нее начался роман с секретарем Горького - Петром Петровичем Крючковым. По совместительству работником ВЧК.
-------------------------
2
<i>
-------------------------
2
<i>
Петроград, 1919 год
Четвертую жену Горького звали Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг. Близкие называли ее Мурой. К Горькому Муру в январе 1919 года привел Чуковский.
Четвертую жену Горького звали Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг. Близкие называли ее Мурой. К Горькому Муру в январе 1919 года привел Чуковский.
Муре было 26. У нее только что убили мужа - графа Бенкендорфа, и чуть больше месяца назад она рассталась со своим любовником - британским дипломатом и резидентом Робертом Брюсом Локкартом.
Роман Муры и Локкарта длился недолго, меньше года. Осенью восемнадцатого Локкарта обвинили в шпионаже и поместили на Лубянку. Муру арестовали вместе с ним. Делом Локкарта занимался лично председатель ревтрибунала Петерс.
Уже через несколько дней Петерс освободил Муру. А через пару месяцев и Локкарта. Правда, в стране британского дипломата не оставили, выслали домой.
Чем Мура расплатилась за свою свободу и освобождение своего любовника? Никто не знает. Но многие видели, что по коридорам Лубянки Мура и Петерс ходили под ручку. И многие с уверенностью называли дату начала работы Муры на органы – день ее освобождения.
После отъезда Локкарта Мура не захотела оставаться в Москве и уехала в Питер.
В Петрограде Мура оказалась в самое неподходящее время – лютой зимой, без прописки и продовольственных карточек. Чуковский, работавший когда-то переводчиком в британском посольстве и знавший Муру, предложил ей работу в издательстве «Всемирная литература», которым руководил Горький.
Горькому было 50. Давно великий, давно пролетарский, в расцвете сил и таланта.
Мура пришла к Горькому в его большой дом, густо населенный почти случайным народом, переночевала там раз и два… И уже через месяц превратилась в незаменимую помощницу. А потом взяла на себя обязанности литературного секретаря. Тем более что Пе-Пе-Крю был целиком поглощен романом с Марией Федоровной Андреевой. Точнее, поглотила их не столько любовь, сколько совместная работа.
-----------------------------------
3
<i>
-----------------------------------
3
<i>
«Мария Федоровна постепенно тактично отдалилась из центра этой семейной картины, - писала Нина Берберова, - и Мура постепенно тактично установила с ней самые лучшие отношения».
Осенью девятнадцатого года тихая Варвара Васильевна Тихонова съехала с квартиры на Кронверкском, уступив свое место в спальне Горького и на кухне Муре. Тогда Мура взяла в свои руки и надзор за всей прислугой.
«Появился завхоз и прекратился бесхоз», - пошутил как-то Максим.
Он же дал Муре прозвище «Титка».
Он же дал Муре прозвище «Титка».
Горький называл Муру «железной женщиной». Железной не в смысле характера или твердости души, как многие обманчиво считали. Нет, это был скорее намек на «железную маску» неизвестного узника крепости Пиньероль, жившего во Франции на излете семнадцатого века.
Мура – таинственная и загадочная – тоже жила в неснимаемой железной маске. Все истории ее жизни, рассказанные ею самой – легенды, мифы, тонкая ложь. Ложь, на которой Муру невозможно было поймать: так точно, так ювелирно были продуманы и подогнаны друг к другу детали.
Вот, к слову говоря, многие считали и считают до сих пор, что прабабушкой Муры была легендарная Аграфена Закревская - «медная Венера» Пушкина. А у бабушки Муры – Лидии Закревской – был роман с Дюма. На самом деле эти бабушки Закревские не имели никакого отношения к самой Муре и ее предкам. Просто однофамилицы.
Еще Мура любила рассказывать о своей переводческой работе. И многие верили, что она перевела 36 томов энциклопедии и еще полсотни книг, что она свободно говорила на пяти языках и получила блестящее образование в Кембридже.
В реальности, она перевела не больше двух десятков книг, и Мурины переводы были настолько плохи, что редакторы буквально переписывали за ней каждую строчку.
В реальности, она перевела не больше двух десятков книг, и Мурины переводы были настолько плохи, что редакторы буквально переписывали за ней каждую строчку.
------------------------------
4
<i>
Мура свободно говорила по-английски и очень плохо по-русски. Она строила фразы так, что это было больше похоже на плохой подстрочник, к тому же у нее был чудовищный акцент.
Впрочем, и калька с английского и акцент, возможно, были всего лишь великолепной актерской имитацией. А что касается Кембриджа… Да, Мура училась там в детстве несколько месяцев на курсах английского языка.
4
<i>
Мура свободно говорила по-английски и очень плохо по-русски. Она строила фразы так, что это было больше похоже на плохой подстрочник, к тому же у нее был чудовищный акцент.
Впрочем, и калька с английского и акцент, возможно, были всего лишь великолепной актерской имитацией. А что касается Кембриджа… Да, Мура училась там в детстве несколько месяцев на курсах английского языка.
Всю жизнь Мура сочиняла миф о своей жизни, рассказывала легенды о своих талантах. В действительности ее главным талантом был талант любить. И речь о чем-то возвышенном или духовном тут не идет.
«Она любила мужчин, - писала про Муру хорошо знавшая ее Нина Берберова, - и не скрывала этого. Она пользовалась сексом, она искала новизны и знала, где найти ее, и мужчины это знали, чувствовали в ней и пользовались этим, влюбляясь в нее страстно и преданно. Секс шел к ней естественно, и в сексе ей не нужно было ни учиться, ни копировать, ни притворяться…»
Чувствовал ли Горький, что вместо духовного единения судьба вновь подсунула ему «наспех проглоченную булочку»? А может быть, он знал точный адрес той самой судьбы, что «подарила» ему Муру: Москва, Лубянская площадь, дом номер…
Петроград, 1920 год.
В двадцатом году жизнь в Петрограде начала понемногу налаживаться. Открыли Дом ученых, Дом искусств и Дом литераторов. В квартире Горького стали бывать Блок и Замятин. И тот и другой слегка ухаживали за Мурой, что давало повод домашним для бесконечных шуток.
В двадцатом году жизнь в Петрограде начала понемногу налаживаться. Открыли Дом ученых, Дом искусств и Дом литераторов. В квартире Горького стали бывать Блок и Замятин. И тот и другой слегка ухаживали за Мурой, что давало повод домашним для бесконечных шуток.
«Замятин к Титке неравнодушен!»
«Что Замятин! Вчера слесарь приходил Дуке замок чинить, так он просто обалдел от ее малороссийского профиля».
«Что Замятин! Вчера слесарь приходил Дуке замок чинить, так он просто обалдел от ее малороссийского профиля».
Что слесарь, впору добавить тут, сам Герберт Уэллс попался в Мурины сети.
---------------------------------------------------
5
<i>
---------------------------------------------------
5
<i>
«Трудно определить, какие свойства составляют ее особенность, - писал Уэллс о Муре. – Она, безусловно, неопрятна, лоб ее изборожден тревожными морщинами, нос сломан. Она очень быстро ест, заглатывая огромные куски, пьет много водки, и у нее грубоватый, глухой голос, вероятно, оттого что она заядлая курильщица. Однако всякий раз, как я видел ее рядом с другими женщинами, она определенно оказывалась и привлекательнее, и интереснее остальных…»
***
Уэллс ехал, как он говорил, посмотреть Россию после Брестского мира. О своем приезде сообщил Горькому. И Горький на правах старого знакомого – впервые они встретились еще в Америке в 1906-ом - предложил Уэллсу пожить у него в квартире. С гостиницами в Петрограде было туго.
По официальному распоряжению Кремля к Уэллсу была приставлена переводчица - товарищ Закревская. Мария Игнатьевна.
Визит затянулся на две недели. Целыми днями Мура ходила с Уэллсом по театрам и музеям, водила его на заседания Петроградского Совета и на прогулки по Васильевскому острову. А перед самым его отъездом в квартире на Кронверкском произошло очень странное событие.
По одной версии Уэллса мучила бессонница, он долго бродил по огромной квартире, а потом решил зайти в комнату Муры, чтобы поговорить с ней напоследок. Мура спала. Уэллса вдруг обуяла бешеная страсть, он кинулся на Муру и сорвал с нее одеяло. Но Мура двинула англичанина ногой так, что он вылетел в коридор и набил себе шишку на лбу.
По другой версии Уэллс и Мура в последнюю ночь заговорились, сидя на диване. Мура была очень уставшей и заснула прямо посреди разговора. Уэллс бережно накрыл ее пледом и ушел в свою комнату.
Была и третья версия… Но ее домашние старались при Муре не вышучивать, а при Горьком вообще не обсуждать.
------------------------------
6
По другой версии Уэллс и Мура в последнюю ночь заговорились, сидя на диване. Мура была очень уставшей и заснула прямо посреди разговора. Уэллс бережно накрыл ее пледом и ушел в свою комнату.
Была и третья версия… Но ее домашние старались при Муре не вышучивать, а при Горьком вообще не обсуждать.
------------------------------
6
***
<i>
<i>
В конце двадцатого года в квартиру на Кронверкском стали поочередно наведываться то Мария Федоровна Андреевна, то Екатерина Павловна Пешкова и уговаривать Горького уехать за границу.
Екатерина Павловна считала, что Горькому нужно лечиться, потому что здоровье его в питерском климате резко ухудшилось.
А Мария Федоровна говорила, что Горькому нужны новые впечатления для его творчества. Еще обе уверяли, что всей семье пора проехаться за границу.
Горький сопротивлялся. Женщины настаивали. Муры в тот момент рядом не было. Она уехала в Эстонию, в имение Бенкендорфов проведать своих детей. Тогда в качестве «тяжелой артиллерии» Пешкова и Андреева подключили Ленина.
А Мария Федоровна говорила, что Горькому нужны новые впечатления для его творчества. Еще обе уверяли, что всей семье пора проехаться за границу.
Горький сопротивлялся. Женщины настаивали. Муры в тот момент рядом не было. Она уехала в Эстонию, в имение Бенкендорфов проведать своих детей. Тогда в качестве «тяжелой артиллерии» Пешкова и Андреева подключили Ленина.
«Уезжайте, а не то мы вас вышлем», - написал Ленин Горькому со свойственным ему юмором.
Почему Горького так активно выпихивали в эмиграцию? Ну, уж конечно не за новыми впечатлениями и не лечить пошатнувшееся здоровье. Тогда зачем? Или, точнее, за что? Скорей всего за «Несвоевременные мысли», которые Горький опубликовал в своей газете «Новая жизнь» и в которых обвинил Ленина в неоправданной жестокости. «Новую жизнь» Ленин закрыл. Но в России оставалось еще достаточно трибун для писателя такого масштаба, как Горький.
И затяжной конфликт Горького с Зиновьевым сыграл свою роль.
И уже готовившиеся массовые чистки интеллигенции.
И уже готовившиеся массовые чистки интеллигенции.
Горький был слишком заметной фигурой в мировой литературе, чтобы его можно было сослать на Соловки, выслать из страны или просто расстрелять. Это чуть позже, в тридцать шестом, можно было делать все, что угодно, ни на кого не оглядываясь. А в двадцать первом еще осторожничали.