┃. ┏┃┃┃┏┛⋱ ⋮ ⋰

┃. ━┛━┛┏┛⋯ ⋯
━┛. . .. .⋰ ⋮ ⋱ &emsp; <b>   Марина Собе-Панек </b>   (ФБ)

 <b>

#Горький - Четыре жены буревестника революции.

Квартира в доме на Кронверкском и четвертая жена - Мура Будберг
 </b><i>   
В феврале 1913 года Горький вернулся в Россию, поселился в Петербурге. Отношения с Андреевой шли к финалу.

Временами Андреева жила в квартире Горького на Кронверкском, в большой гостиной. Но часто уезжала.
И тогда ее место занимала Варвара Васильевна Тихонова.

У Варвары Васильевны было двое детей: сын Андрюша от первого брака с Шайкевичем и дочка Ниночка от второго брака – с другом Горького Тихоновым.
Ниночка, родившаяся в четырнадцатом году, была больше похожа не на Тихонова, а на великого пролетарского писателя. Причины этого разительного сходства были очевидны всем.

Помимо самого Горького, его сына Максима и Андреевой, секретаря Крючкова и Варвары Васильевны Тихоновой с детьми, в квартире на Кронверкском проспекте постоянно проживало человек 10. Или 15. Точно не известно: кто-то оставался там лишь переночевать, кто-то задерживался на недели, а кое-кто жил годами.

Всю жизнь в семье Горького жил художник Ракицкий, по прозвищу Соловей. Еще жила молодая девушка Маруся Гейнце, по прозвищу Молекула, которую Горький удочерил. Там же жили Андрей Романович Дидерихс – Ди-ди и его жена Валентина Ходасевич - Купчиха. И Владислав Ходасевич с женой Ниной Берберовой тоже живали у Горького по несколько лет кряду.
Самого Горького в семье называли «Дука», а его секретаря Крючкова - «Пе-Пе-Крю».

В 19-ом году Андреева стала комиссаром театров и зрелищ союза коммун Северной области, и у нее начался роман с секретарем Горького - Петром Петровичем Крючковым. По совместительству работником ВЧК.

-------------------------
2
<i> 

Петроград, 1919 год
Четвертую жену Горького звали Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг. Близкие называли ее Мурой. К Горькому Муру в январе 1919 года привел Чуковский.

Муре было 26. У нее только что убили мужа - графа Бенкендорфа, и чуть больше месяца назад она рассталась со своим любовником - британским дипломатом и резидентом Робертом Брюсом Локкартом.

Роман Муры и Локкарта длился недолго, меньше года. Осенью восемнадцатого Локкарта обвинили в шпионаже и поместили на Лубянку. Муру арестовали вместе с ним. Делом Локкарта занимался лично председатель ревтрибунала Петерс.

Уже через несколько дней Петерс освободил Муру. А через пару месяцев и Локкарта. Правда, в стране британского дипломата не оставили, выслали домой.

Чем Мура расплатилась за свою свободу и освобождение своего любовника? Никто не знает. Но многие видели, что по коридорам Лубянки Мура и Петерс ходили под ручку. И многие с уверенностью называли дату начала работы Муры на органы – день ее освобождения.

После отъезда Локкарта Мура не захотела оставаться в Москве и уехала в Питер.

В Петрограде Мура оказалась в самое неподходящее время – лютой зимой, без прописки и продовольственных карточек. Чуковский, работавший когда-то переводчиком в британском посольстве и знавший Муру, предложил ей работу в издательстве «Всемирная литература», которым руководил Горький.

Горькому было 50. Давно великий, давно пролетарский, в расцвете сил и таланта.

Мура пришла к Горькому в его большой дом, густо населенный почти случайным народом, переночевала там раз и два… И уже через месяц превратилась в незаменимую помощницу. А потом взяла на себя обязанности литературного секретаря. Тем более что Пе-Пе-Крю был целиком поглощен романом с Марией Федоровной Андреевой. Точнее, поглотила их не столько любовь, сколько совместная работа.

-----------------------------------
3
<i> 

«Мария Федоровна постепенно тактично отдалилась из центра этой семейной картины, - писала Нина Берберова, - и Мура постепенно тактично установила с ней самые лучшие отношения».

Осенью девятнадцатого года тихая Варвара Васильевна Тихонова съехала с квартиры на Кронверкском, уступив свое место в спальне Горького и на кухне Муре. Тогда Мура взяла в свои руки и надзор за всей прислугой.

«Появился завхоз и прекратился бесхоз», - пошутил как-то Максим.
Он же дал Муре прозвище «Титка».

Горький называл Муру «железной женщиной». Железной не в смысле характера или твердости души, как многие обманчиво считали. Нет, это был скорее намек на «железную маску» неизвестного узника крепости Пиньероль, жившего во Франции на излете семнадцатого века.

Мура – таинственная и загадочная – тоже жила в неснимаемой железной маске. Все истории ее жизни, рассказанные ею самой – легенды, мифы, тонкая ложь. Ложь, на которой Муру невозможно было поймать: так точно, так ювелирно были продуманы и подогнаны друг к другу детали.

Вот, к слову говоря, многие считали и считают до сих пор, что прабабушкой Муры была легендарная Аграфена Закревская - «медная Венера» Пушкина. А у бабушки Муры – Лидии Закревской – был роман с Дюма. На самом деле эти бабушки Закревские не имели никакого отношения к самой Муре и ее предкам. Просто однофамилицы.

Еще Мура любила рассказывать о своей переводческой работе. И многие верили, что она перевела 36 томов энциклопедии и еще полсотни книг, что она свободно говорила на пяти языках и получила блестящее образование в Кембридже.
В реальности, она перевела не больше двух десятков книг, и Мурины переводы были настолько плохи, что редакторы буквально переписывали за ней каждую строчку.

------------------------------
4
<i> 
 Мура свободно говорила по-английски и очень плохо по-русски. Она строила фразы так, что это было больше похоже на плохой подстрочник, к тому же у нее был чудовищный акцент.
Впрочем, и калька с английского и акцент, возможно, были всего лишь великолепной актерской имитацией. А что касается Кембриджа… Да, Мура училась там в детстве несколько месяцев на курсах английского языка.

Всю жизнь Мура сочиняла миф о своей жизни, рассказывала легенды о своих талантах. В действительности ее главным талантом был талант любить. И речь о чем-то возвышенном или духовном тут не идет.

«Она любила мужчин, - писала про Муру хорошо знавшая ее Нина Берберова, - и не скрывала этого. Она пользовалась сексом, она искала новизны и знала, где найти ее, и мужчины это знали, чувствовали в ней и пользовались этим, влюбляясь в нее страстно и преданно. Секс шел к ней естественно, и в сексе ей не нужно было ни учиться, ни копировать, ни притворяться…»

Чувствовал ли Горький, что вместо духовного единения судьба вновь подсунула ему «наспех проглоченную булочку»? А может быть, он знал точный адрес той самой судьбы, что «подарила» ему Муру: Москва, Лубянская площадь, дом номер…

Петроград, 1920 год.
В двадцатом году жизнь в Петрограде начала понемногу налаживаться. Открыли Дом ученых, Дом искусств и Дом литераторов. В квартире Горького стали бывать Блок и Замятин. И тот и другой слегка ухаживали за Мурой, что давало повод домашним для бесконечных шуток.

«Замятин к Титке неравнодушен!»
«Что Замятин! Вчера слесарь приходил Дуке замок чинить, так он просто обалдел от ее малороссийского профиля».

Что слесарь, впору добавить тут, сам Герберт Уэллс попался в Мурины сети.

---------------------------------------------------
5
<i> 

«Трудно определить, какие свойства составляют ее особенность, - писал Уэллс о Муре. – Она, безусловно, неопрятна, лоб ее изборожден тревожными морщинами, нос сломан. Она очень быстро ест, заглатывая огромные куски, пьет много водки, и у нее грубоватый, глухой голос, вероятно, оттого что она заядлая курильщица. Однако всякий раз, как я видел ее рядом с другими женщинами, она определенно оказывалась и привлекательнее, и интереснее остальных…»

***

Уэллс ехал, как он говорил, посмотреть Россию после Брестского мира. О своем приезде сообщил Горькому. И Горький на правах старого знакомого – впервые они встретились еще в Америке в 1906-ом - предложил Уэллсу пожить у него в квартире. С гостиницами в Петрограде было туго.

По официальному распоряжению Кремля к Уэллсу была приставлена переводчица - товарищ Закревская. Мария Игнатьевна.

Визит затянулся на две недели. Целыми днями Мура ходила с Уэллсом по театрам и музеям, водила его на заседания Петроградского Совета и на прогулки по Васильевскому острову. А перед самым его отъездом в квартире на Кронверкском произошло очень странное событие.

По одной версии Уэллса мучила бессонница, он долго бродил по огромной квартире, а потом решил зайти в комнату Муры, чтобы поговорить с ней напоследок. Мура спала. Уэллса вдруг обуяла бешеная страсть, он кинулся на Муру и сорвал с нее одеяло. Но Мура двинула англичанина ногой так, что он вылетел в коридор и набил себе шишку на лбу.
По другой версии Уэллс и Мура в последнюю ночь заговорились, сидя на диване. Мура была очень уставшей и заснула прямо посреди разговора. Уэллс бережно накрыл ее пледом и ушел в свою комнату.
Была и третья версия… Но ее домашние старались при Муре не вышучивать, а при Горьком вообще не обсуждать.

------------------------------
6

***
<i> 

В конце двадцатого года в квартиру на Кронверкском стали поочередно наведываться то Мария Федоровна Андреевна, то Екатерина Павловна Пешкова и уговаривать Горького уехать за границу.

Екатерина Павловна считала, что Горькому нужно лечиться, потому что здоровье его в питерском климате резко ухудшилось.
А Мария Федоровна говорила, что Горькому нужны новые впечатления для его творчества. Еще обе уверяли, что всей семье пора проехаться за границу.
Горький сопротивлялся. Женщины настаивали. Муры в тот момент рядом не было. Она уехала в Эстонию, в имение Бенкендорфов проведать своих детей. Тогда в качестве «тяжелой артиллерии» Пешкова и Андреева подключили Ленина.

«Уезжайте, а не то мы вас вышлем», - написал Ленин Горькому со свойственным ему юмором.

Почему Горького так активно выпихивали в эмиграцию? Ну, уж конечно не за новыми впечатлениями и не лечить пошатнувшееся здоровье. Тогда зачем? Или, точнее, за что? Скорей всего за «Несвоевременные мысли», которые Горький опубликовал в своей газете «Новая жизнь» и в которых обвинил Ленина в неоправданной жестокости. «Новую жизнь» Ленин закрыл. Но в России оставалось еще достаточно трибун для писателя такого масштаба, как Горький.

И затяжной конфликт Горького с Зиновьевым сыграл свою роль.
И уже готовившиеся массовые чистки интеллигенции.

Горький был слишком заметной фигурой в мировой литературе, чтобы его можно было сослать на Соловки, выслать из страны или просто расстрелять. Это чуть позже, в тридцать шестом, можно было делать все, что угодно, ни на кого не оглядываясь. А в двадцать первом еще осторожничали.