<b> ▓ ▒ Хроника текущих
событий</b>
Из самого интересного…
◈
๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈
<b>«Мы
ехали за свободой» </b>
<i>
Писательница, журналист, переводчик, автор книги воспоминаний об
Иосифе Бродском Людмила Яковлевна Штерн не просто свидетель эпохи: в истории ее
семьи оставили свой след и война 1812 года, и революция, и еврейская эмиграция
из Европы в конце 30-х, и ленинградская блокада, и государственный
антисемитизм, и диссидентство. О том, при каких обстоятельствах ее дед
познакомился с Лениным, за какую неосторожную фразу отца забрали в Большой дом,
почему, несмотря на наличие формы секретности, ее саму с легкостью выпустили из
Союза, а также о сходстве и различии между двумя ее близкими друзьями, Бродским
и Довлатовым, Людмила Штерн рассказала в интервью Jewish.ru.
</i>
ОБ ИЗБИЕНИИ «КАПИТАЛОМ», ПИСЬМАХ ЛЕНИНА, ТОНЕЧКЕ И ДЯДЕ ЖОРЖЕ
— Ваш отец ведь был преподавателем ЛГУ?
❝ ❞ —
Да. Его прадед участвовал в компании 1812 года и был награжден Георгиевским
крестом. Поэтому папина семья могла жить в Петербурге. Папа учился в гимназии
цесаревича Алексея и сидел за одной партой с князем Дмитрием Шаховским. После
революции оба пошли в Белую армию. Папа был ранен в Харькове, а князь Шаховской
добрался до Одессы и эмигрировал во Францию. Папа в Харькове окончил
университет, защитил диссертацию и стал профессором ЛГУ.
Его учеником, кстати, был Собчак. Помню, в 1992 году американский
журнал Vanity Fair послал меня в Санкт-Петербург подготовить большой материал о
Собчаке, который тогда был мэром. Я приехала и взяла несколько интервью у него
и его окружения. Когда мы беседовали с Собчаком в Смольном, вошел Путин. Собчак
нас познакомил, мы пожали друг другу руки…
— На долю вашего отца выпали самые страшные испытания тех времен:
его травили, выгоняли с работы, во время блокады арестовали и поместили в
следственную тюрьму КГБ, знаменитый Большой дом…
❝ ❞ —
Да, весь «джентльменский набор» он получил. А с Большим домом случилось так.
Помимо преподавания, у отца была еще общественная нагрузка — прятать и спасать
книги спецхрана Публичной библиотеки, чтобы они не попали в руки фашистов. Он
зашел в буфет «публички», где было всего два человека: молоденькая буфетчица
Нюра и старая большевичка, приятельница отца. Время — час дня. Из съестного был
кипяток из титана и какие-то сухарики. Начался выпуск новостей, и Левитан
сообщил, что наши войска оставили город Орел. На это папа сказал: «Вместо того
чтобы целоваться с Риббентропом, надо было вооружаться».
В час тридцать за ним приехал воронок и забрал в Большой дом.
Следователь во время допросов бил папу томом «Капитала» по голове, контузил.
Папа писал объяснения и прошения, но все они попадали в мусорную корзину там
же, в кабинете у следователя. Каким-то чудом одно письмо вырвалось на волю и
легло на стол генерального прокурора Ленинградского военного округа. Он
оказался бывшим папиным студентом. Размашистым почерком он написал:
«Выпустить!» На этом все кончилось. Но сам факт, что папа не умер, — чудо,
которое произошло благодаря нашей няне Тонечке. Она приехала к нам из деревни,
когда мне был год, нянчила меня, а потом вырастила мою дочь Катю. Когда
началась война, нас с мамой эвакуировали на Урал, и Тонечка начала работать в
госпитале. В ее обязанности входило — тогда уже была блокада — кормить шпица
начальника госпиталя сгущенным молоком, какими-то рыбками, сосисками. Тонечка
воровала у собаки все эти деликатесы, сама не ела, голодала и носила передачи
папе в Большой дом. Ему доставалась из этого самая малость — следователь
забирал почти все себе. Но все-таки ему надо было держать папу в живых, иначе
передачи бы прекратились.
Папу выпустили, по льду Ладожского озера вывезли из города и
отправили к нам с мамой на Урал. Вернулись мы в Ленинград в 1944 году. После
войны началась кампания по преследованию «безродных космополитов», и папа снова
попал как кур в ощип. Второй раз не посадили, но из университета выгнали, он
получил инфаркт...
— Могла ли ваша мама представить все это, когда бежала от
родителей, покидавших Россию после революции?
❝ ❞ —
Наверное, только в страшном сне. Ее отец был инженером-теплотехником, окончил
Политехнический институт с отличием. Жена, двое детей. Жили они на улице
Достоевского, в той самой квартире, где потом родилась я, когда ее превратили в
коммуналку. Отдыхать мой дед любил в Швейцарии, и вот в 1914 году,
остановившись в пансионате около Базеля, он познакомился с Владимиром Ильичем
Лениным. Дед был музыкальный, играл в салоне русские мелодии. Ленин
растрогался, ведь он тоже считал себя петербуржцем. Они подружились, и во время
вечерних прогулок Ленин рассказывал о своих идеях мировой революции. Прощаясь,
они обменялись адресами. Я совершенно не представляю, какой адрес дал Ленин, —
может быть, шалаша. Но деду пришло от Ленина несколько писем. Они хранились в
папке, в книжном шкафу, на самой верхней полке. Дотрагиваться до них не
разрешалось.
Дед настолько был впечатлен идеями Ленина, что, когда случилась
революция, схватил свою жену, двоих детей и ринулся в эмиграцию. Но мама,
настроенная очень революционно, сбежала от семьи и вернулась в Петроград.
— Что было в тех письмах?
❝ ❞ —
Понятия не имею. Когда спустя 15 лет после эмиграции я приехала в Москву как
американская журналистка, то помчалась в музей Ленина, чтобы найти письма, но
никаких следов не сохранилось.
— Удалось ли семье вашей матери выжить в Европе?
❝ ❞ — В
конечном итоге они оказались в Америке. Но сначала семья уехала в Берлин, потом
в Париж. Младший сын Жорж, мой дядя, работал на киностудии. А когда в конце
1930-х еврейской семье стало смертельно опасно оставаться в Европе, они
подались дальше. В поезде до Лиссабона их обобрали до нитки. Они поселились в
одной комнате в каком-то замурзанном отеле. И мечтали уехать в Штаты. Но на это
нужны были деньги, которых не было. Жорж очень переживал, ведь на его плечах
оказались беспомощные старики. Дед ослеп, бабка была невменяема от
растерянности и горя. И произошла одна забавная история.
Жорж сидел в каком-то баре, а рядом с ним оказался довольно много
выпивший мужчина, который разоткровенничался и рассказал, что он бизнесмен,
богатый человек и очень увлечен кино. Даже снял на свои деньги фильм, но у него
нет никаких связей в киномире, и он не знает, что с ним делать. Тут мой дядька
приосанился и сказал: «Ничего нет проще!» Он как раз сейчас уезжает в Америку,
где благодаря обширным связям с крупнейшими киностудиями поможет фильму
талантливого португальского бизнесмена увидеть свет. Нужны, конечно, кое-какие
деньги на представительские расходы, но они с лихвой окупятся сборами с
проката. «Так что, если вы мне доверяете, я обещаю прокрутить вашу ленту в
Штатах», — уверенно заявил Жорж. Джентльмен доверился и вручил молодому
«продюсеру» ощутимую сумму денег. Семья смогла оплатить визы, купить билеты. Но
все-таки Жорж не был последним негодяем. Ему стало стыдно, и накануне отъезда
он с визами и билетами на руках явился с повинной к своему благодетелю.
«Я все наврал, — сказал он. — Хотите, я упаду перед вами на
колени?» И рассказал про беспомощных стариков-родителей и безденежье, на что
бизнесмен его обнял и сказал: «Мальчик, я был бы счастлив иметь такого
преданного сына. Езжай!» И Жорж с родителями уехал в Штаты. Он потом стал
довольно известным режиссером на NBC и, как говорят в Одессе, таки-да, показал
фильм того бизнесмена на этом телеканале.
— Такие истории заставляют поверить в провидение. Ваша семья была
религиозной?
❝ ❞ —
Единственной данью иудаизму был мамин поход в синагогу на Лермонтовском
проспекте накануне еврейской Пасхи. Мама с огромной наволочкой стояла четыре
часа в очереди, чтобы купить мацу.
А как-то во время прогулки, мы — я, мой муж Витя, [Иосиф] Бродский
и [Анатолий] Найман с тогдашней женой Эрой Коробовой — из любопытства зашли в
эту синагогу. Службы не было. К нам подошел сторож и сказал, что в синагоге
женщины не могут находиться рядом с мужчинами и должны подняться наверх, а
мужчины должны покрыть голову. Я помню, что Бродский вынул носовой платок из
кармана, завязал на концах узелки и надел на голову. Нам ужасно не понравилось,
что нас так разделили, было скучно. Мы немножко поторчали и ушли. Это был
первый и последний раз, когда я была в синагоге в СССР. Следующий раз я попала
в синагогу уже в Вене, куда мы прилетели на Рошашону. В отличие от меня, мой
муж Витя был из семьи, где еврейские гены были очень сильны. Он изучал иврит в
Советском Союзе, когда даже мысли о том, что эмиграция возможна, не было в
помине. У Вити был дядя, великолепно знавший еврейскую историю, и он с ним
занимался. Поэтому мы по-разному подошли к этому вопросу.
В Америке Витя стал ортодоксальным евреем. У нас кошерный дом:
кухня, посуда — все как надо. Витя относится к этому очень строго. Я иногда
норовлю жулить, но это не проходит.
◈ ๚๚๚ ◈◈◈ ๚๚๚ ◈
Продолжение следует…
๚๚๚
