<b> ▓ ▒ Хроника текущих событий</b>

Из самого интересного…

◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚    ◈◈◈  ๚๚๚   ◈

<b>«Мы ехали за свободой» </b>

<i>

Писательница, журналист, переводчик, автор книги воспоминаний об Иосифе Бродском Людмила Яковлевна Штерн не просто свидетель эпохи: в истории ее семьи оставили свой след и война 1812 года, и революция, и еврейская эмиграция из Европы в конце 30-х, и ленинградская блокада, и государственный антисемитизм, и диссидентство. О том, при каких обстоятельствах ее дед познакомился с Лениным, за какую неосторожную фразу отца забрали в Большой дом, почему, несмотря на наличие формы секретности, ее саму с легкостью выпустили из Союза, а также о сходстве и различии между двумя ее близкими друзьями, Бродским и Довлатовым, Людмила Штерн рассказала в интервью Jewish.ru.

</i>

ОБ ИЗБИЕНИИ «КАПИТАЛОМ», ПИСЬМАХ ЛЕНИНА, ТОНЕЧКЕ И ДЯДЕ ЖОРЖЕ

— Ваш отец ведь был преподавателем ЛГУ?

❝ ❞ — Да. Его прадед участвовал в компании 1812 года и был награжден Георгиевским крестом. Поэтому папина семья могла жить в Петербурге. Папа учился в гимназии цесаревича Алексея и сидел за одной партой с князем Дмитрием Шаховским. После революции оба пошли в Белую армию. Папа был ранен в Харькове, а князь Шаховской добрался до Одессы и эмигрировал во Францию. Папа в Харькове окончил университет, защитил диссертацию и стал профессором ЛГУ.

Его учеником, кстати, был Собчак. Помню, в 1992 году американский журнал Vanity Fair послал меня в Санкт-Петербург подготовить большой материал о Собчаке, который тогда был мэром. Я приехала и взяла несколько интервью у него и его окружения. Когда мы беседовали с Собчаком в Смольном, вошел Путин. Собчак нас познакомил, мы пожали друг другу руки…

— На долю вашего отца выпали самые страшные испытания тех времен: его травили, выгоняли с работы, во время блокады арестовали и поместили в следственную тюрьму КГБ, знаменитый Большой дом…

❝ ❞ — Да, весь «джентльменский набор» он получил. А с Большим домом случилось так. Помимо преподавания, у отца была еще общественная нагрузка — прятать и спасать книги спецхрана Публичной библиотеки, чтобы они не попали в руки фашистов. Он зашел в буфет «публички», где было всего два человека: молоденькая буфетчица Нюра и старая большевичка, приятельница отца. Время — час дня. Из съестного был кипяток из титана и какие-то сухарики. Начался выпуск новостей, и Левитан сообщил, что наши войска оставили город Орел. На это папа сказал: «Вместо того чтобы целоваться с Риббентропом, надо было вооружаться».

В час тридцать за ним приехал воронок и забрал в Большой дом. Следователь во время допросов бил папу томом «Капитала» по голове, контузил. Папа писал объяснения и прошения, но все они попадали в мусорную корзину там же, в кабинете у следователя. Каким-то чудом одно письмо вырвалось на волю и легло на стол генерального прокурора Ленинградского военного округа. Он оказался бывшим папиным студентом. Размашистым почерком он написал: «Выпустить!» На этом все кончилось. Но сам факт, что папа не умер, — чудо, которое произошло благодаря нашей няне Тонечке. Она приехала к нам из деревни, когда мне был год, нянчила меня, а потом вырастила мою дочь Катю. Когда началась война, нас с мамой эвакуировали на Урал, и Тонечка начала работать в госпитале. В ее обязанности входило — тогда уже была блокада — кормить шпица начальника госпиталя сгущенным молоком, какими-то рыбками, сосисками. Тонечка воровала у собаки все эти деликатесы, сама не ела, голодала и носила передачи папе в Большой дом. Ему доставалась из этого самая малость — следователь забирал почти все себе. Но все-таки ему надо было держать папу в живых, иначе передачи бы прекратились.

Папу выпустили, по льду Ладожского озера вывезли из города и отправили к нам с мамой на Урал. Вернулись мы в Ленинград в 1944 году. После войны началась кампания по преследованию «безродных космополитов», и папа снова попал как кур в ощип. Второй раз не посадили, но из университета выгнали, он получил инфаркт...

— Могла ли ваша мама представить все это, когда бежала от родителей, покидавших Россию после революции?

❝ ❞ — Наверное, только в страшном сне. Ее отец был инженером-теплотехником, окончил Политехнический институт с отличием. Жена, двое детей. Жили они на улице Достоевского, в той самой квартире, где потом родилась я, когда ее превратили в коммуналку. Отдыхать мой дед любил в Швейцарии, и вот в 1914 году, остановившись в пансионате около Базеля, он познакомился с Владимиром Ильичем Лениным. Дед был музыкальный, играл в салоне русские мелодии. Ленин растрогался, ведь он тоже считал себя петербуржцем. Они подружились, и во время вечерних прогулок Ленин рассказывал о своих идеях мировой революции. Прощаясь, они обменялись адресами. Я совершенно не представляю, какой адрес дал Ленин, — может быть, шалаша. Но деду пришло от Ленина несколько писем. Они хранились в папке, в книжном шкафу, на самой верхней полке. Дотрагиваться до них не разрешалось.

Дед настолько был впечатлен идеями Ленина, что, когда случилась революция, схватил свою жену, двоих детей и ринулся в эмиграцию. Но мама, настроенная очень революционно, сбежала от семьи и вернулась в Петроград.

— Что было в тех письмах?

❝ ❞ — Понятия не имею. Когда спустя 15 лет после эмиграции я приехала в Москву как американская журналистка, то помчалась в музей Ленина, чтобы найти письма, но никаких следов не сохранилось.

— Удалось ли семье вашей матери выжить в Европе?

❝ ❞ — В конечном итоге они оказались в Америке. Но сначала семья уехала в Берлин, потом в Париж. Младший сын Жорж, мой дядя, работал на киностудии. А когда в конце 1930-х еврейской семье стало смертельно опасно оставаться в Европе, они подались дальше. В поезде до Лиссабона их обобрали до нитки. Они поселились в одной комнате в каком-то замурзанном отеле. И мечтали уехать в Штаты. Но на это нужны были деньги, которых не было. Жорж очень переживал, ведь на его плечах оказались беспомощные старики. Дед ослеп, бабка была невменяема от растерянности и горя. И произошла одна забавная история.

Жорж сидел в каком-то баре, а рядом с ним оказался довольно много выпивший мужчина, который разоткровенничался и рассказал, что он бизнесмен, богатый человек и очень увлечен кино. Даже снял на свои деньги фильм, но у него нет никаких связей в киномире, и он не знает, что с ним делать. Тут мой дядька приосанился и сказал: «Ничего нет проще!» Он как раз сейчас уезжает в Америку, где благодаря обширным связям с крупнейшими киностудиями поможет фильму талантливого португальского бизнесмена увидеть свет. Нужны, конечно, кое-какие деньги на представительские расходы, но они с лихвой окупятся сборами с проката. «Так что, если вы мне доверяете, я обещаю прокрутить вашу ленту в Штатах», — уверенно заявил Жорж. Джентльмен доверился и вручил молодому «продюсеру» ощутимую сумму денег. Семья смогла оплатить визы, купить билеты. Но все-таки Жорж не был последним негодяем. Ему стало стыдно, и накануне отъезда он с визами и билетами на руках явился с повинной к своему благодетелю.

«Я все наврал, — сказал он. — Хотите, я упаду перед вами на колени?» И рассказал про беспомощных стариков-родителей и безденежье, на что бизнесмен его обнял и сказал: «Мальчик, я был бы счастлив иметь такого преданного сына. Езжай!» И Жорж с родителями уехал в Штаты. Он потом стал довольно известным режиссером на NBC и, как говорят в Одессе, таки-да, показал фильм того бизнесмена на этом телеканале.

— Такие истории заставляют поверить в провидение. Ваша семья была религиозной?

❝ ❞ — Единственной данью иудаизму был мамин поход в синагогу на Лермонтовском проспекте накануне еврейской Пасхи. Мама с огромной наволочкой стояла четыре часа в очереди, чтобы купить мацу.

А как-то во время прогулки, мы — я, мой муж Витя, [Иосиф] Бродский и [Анатолий] Найман с тогдашней женой Эрой Коробовой — из любопытства зашли в эту синагогу. Службы не было. К нам подошел сторож и сказал, что в синагоге женщины не могут находиться рядом с мужчинами и должны подняться наверх, а мужчины должны покрыть голову. Я помню, что Бродский вынул носовой платок из кармана, завязал на концах узелки и надел на голову. Нам ужасно не понравилось, что нас так разделили, было скучно. Мы немножко поторчали и ушли. Это был первый и последний раз, когда я была в синагоге в СССР. Следующий раз я попала в синагогу уже в Вене, куда мы прилетели на Рошашону. В отличие от меня, мой муж Витя был из семьи, где еврейские гены были очень сильны. Он изучал иврит в Советском Союзе, когда даже мысли о том, что эмиграция возможна, не было в помине. У Вити был дядя, великолепно знавший еврейскую историю, и он с ним занимался. Поэтому мы по-разному подошли к этому вопросу.

В Америке Витя стал ортодоксальным евреем. У нас кошерный дом: кухня, посуда — все как надо. Витя относится к этому очень строго. Я иногда норовлю жулить, но это не проходит.

   ◈  ๚๚๚    ◈◈◈   ๚๚๚   ◈

Продолжение следует…

๚๚๚