⠁ ⠂ ⠃ ⠄ ⠅ ⠆ ⠇ ⠈ ⠉ ⠊ ⠋ ⠌ ⠍ ⠎ ⠏ ⠐ ⠑ ⠒ ⠓ ⠔ ⠕ ⠖ ⠗ ⠘ ⠙ ⠚ ⠛ ⠜ ⠝ ⠞ ⠟ ⠠ ⠡ ⠢ ⠣ ⠤ ⠥ ⠦ ⠧ ⠨ ⠩ ⠪ ⠫ ⠬ ⠭ ⠮ ⠯ ⠰ ⠱ ⠲ ⠳ ⠴ ⠵ ⠶ ⠷ ⠸ ⠹ ⠺ ⠻ ⠼ ⠽ ⠾ ⠿ ⡀ ⡁ ⡂ ⡃ ⡄ ⡅ ⡆ ⡇ ⡈ ⡉ ⡊ ⡋ ⡌ ⡍ ⡎ ⡏ ⡐ ⡑ ⡒ ⡓ ⡔ ⡕ ⡖ ⡗ ⡘ ⡙ ⡚ ⡛ ⡜ ⡝ ⡞ ⡟ ⡠ ⡡ ⡢ ⡣ ⡤ ⡥ ⡦ ⡧ ⡨ ⡩ ⡪ ⡫ ⡬ ⡭ ⡮ ⡯ ⡰ ⡱ ⡲ ⡳ ⡴ ⡵ ⡶ ⡷ ⡸ ⡹ ⡺ ⡻ ⡼
<b> Павел
Луспекаев
</b>
<i>
Павел Луспекаев родился 20
апреля 1927 года в Луганске.
Отец Павла Луспекаева Багдасар
Гукасович Луспекаев был родом из нахичеванских армян, и работал мясником, а
мама Серафима Авраамовна Ковалева была донской казачкой. Накануне Великой
Отечественной войны Луспекаев поступил в Луганское ремесленное училище, позднее
вместе с ним был эвакуирован во Фрунзе, где работал слесарем, а в 1943 году в
пятнадцатилетнем возрасте ушёл добровольцем на фронт, где попал в партизанский
отряд, в котором неоднократно участвовал в боевых операциях в составе
партизанской разведгруппы. Однажды, находясь в разведке, он был вынужден
несколько часов пролежать в снегу, в результате чего сильно обморозил ноги, и
позже это привело к тому, что у актера в 26 лет развился атеросклероз сосудов
ног. Луспекаев также был тяжело ранен во время одного из боев разрывной пулей в
руку, которая раздробила ему локтевой сустав. После чего Луспекаев был
отправлен в саратовский военный госпиталь, где врач хотел ему ампутировать
руку, но Луспекаев не позволил ему это сделать. После выздоровления Луспекаев был
направлен для дальнейшего прохождения службы в штаб партизанского движения 3-го
Украинского фронта, в 1944 году был демобилизован из армии и переехал в
Ворошиловград, где был зачислен в труппу Ворошиловградского драматического
театра. Луспекаев прожил в Ворошиловграде два года и за это время сыграл в
театре несколько ролей, среди которых были роли Алешки в спектакле «На дне» и
Людвига в постановке «Под каштанами Праги» по произведению Константина
Симонова. Летом 1946 года Луспекаев переехал в Москву и подал документы в
театральное училище имени Щепкина.
<i>
На момент поступления в училище
Луспекаев обладал специфической южной речью, имел недостаток общего образования
и не думал пасовать перед трудностями. Знакомая Луспекаева Р.Колесова
вспоминала: «Называют фамилию: Луспекаев. На сцену вышел молодой человек с
большими горящими глазами. Худой-худой, длинный-длинный. И начал читать. Это
было удивительное зрелище. Читая басню, он жестами иллюстрировал каждое слово и
изображал то действующее лицо, от имени которого читал. Показывал руками, как
летают птицы, как звери шевелят ушами или крутят хвостом. Потом он читал
рассказ Довженко... В профессиональном смысле это было чтение абсолютно
неграмотного человека (хотя Павел уже работал два года в театре), но... человека
огромного дарования. Его темперамент захватывал, его обаяние завораживало. Но
что это? Руки забинтованы. Константин Александрович Зубов спросил Луспекаева:
«Что у вас с руками?» Луспекаев ответил: «Ожог». Но Зубов был человеком весьма
опытным и, сразу определив «болезнь», сказал: «А ну-ка, молодой человек,
развяжите-ка руки, все равно мы знаем, что это татуировка!» Потом Павлу было
задано несколько вопросов, на которые он очень остроумно ответил, и... был
допущен к экзаменам по теоретическим дисциплинам. На экзамене по литературе
абитуриенты писали сочинения. Павел взял лист бумаги, написал два-три слова,
долго сидел, а потом сдал экзаменатору чистый лист. Василий Семенович Сидорин
сказал, что за чистый лист он не может поставить даже единицы. На что Зубов бросил:
«Изобретайте, что хотите - я все равно его возьму!» Луспекаев был принят».
<i>
После начала занятий в училище
преподаватели сразу потребовали от Луспекаева вывести наколки, для чего
начинающему студенту пришлось перенести несколько болезненных операций, и
проходить нескольких недель с забинтованными руками по-настоящему. Луспекаев
заметно выделялся среди своих сокурсников и педагоги неизменно ставили ему
хорошие оценки по актерскому мастерству за то, что он хорошо справлялся с
любыми ролями. На первом курсе он сыграл почтальона в «Ведьме» и немецкого
полковника в отрывке из «Молодой гвардии», на втором - Колесникова в пьесе
Леонида Леонова «Нашествие». А после исполнения роли Васьки Пепла в постановке
«На дне», Константин Зубов опекал Луспекаева, как самого талантливого студента
на курсе. Но знавшие Луспекаев современники рассказывали, что актер с молодости
отличался экспрессивным характером, был способен на необычные поступки, и от
безудержного веселья и разгула мог без какого-либо промедления впасть в не
менее безудержное раскаяние. Однажды девятнадцатилетнему Луспекаеву профессор
Зубов поставил по мастерству вместо пятерки четверку, и оскорбленный студент
поехал скандалить на дачу к профессору. Приехав ночью, Луспекаев стал стучать
кулаком по воротам, а через час извинялся перед сердитым Зубовым: «Отец родной,
прости! Ты для меня дороже всех, я за тебя землю есть стану», - и, недолго
думая, отправил пригоршню чернозема в рот. «С этим студентом просто невозможно
работать», - жаловалась на Луспекаева пожилая учительница танцев, не знавшая о
проблемах Луспекаева с ногами, и делавшая ему замечания: «Легче, молодой
человек, легче прыжок». Павел при этом, несмотря на боль, улыбался и отвечал:
«Спасибо, мамаша! Постараюсь» - и хлопал ее по плечу. Он всегда и со всеми
разговаривал на «ты».
<i>
Во время учебы в училище
Луспекаев познакомился с Инной Кирилловой - студенткой, учившейся на другом
курсе. Их любовь друг к другу была одной из самых трогательных в училище, и в
скором времени Кириллова и Луспекаев поженились. Вскоре у них родилась дочь,
которую родители назвали Ларисой. Но непростой характер Луспекаева и тут дал о
себе знать. Через месяц после свадьбы молодой супруг пропал из дома на неделю
со знакомой девушкой из Ростова. А когда вернулся, каялся перед женой и Инна
его простила. А Павел потом часто говорил: «Моя Инка – святая! А я – подлец».
Окончив училище имени Щепкина в
1950 году, Луспекаев надеялся попасть в труппу Малого театра, но за четыре года
пребывания в столице у него так и не пропал южный акцент, и Луспекаев уехал в
Тбилиси, где начал работать в Тбилисском государственном драматическом театре
имени Грибоедова.
В Тбилисском театре Луспекаев
считался одним из самых заметных актеров, и в середине 1950-х годов ему
поступило два предложения сняться в кино на киностудии «Грузия-фильм».
Луспекаев согласился и сыграл Бориса в фильме «Они спустились с гор» и Карцева
в картине «Тайна двух океанов», которая имела большой успех у зрителей, заняв в
прокате 1957 года шестое место, собрав у экранов страны 31 миллион зрителей.
В то же время в тбилисском
театре работал режиссер Леонид Варпаховский, который был очень высокого мнения
об актерском мастерстве Луспекаева, и, уехав в Киев в Театр русской драмы имени
Леси Украинки, Варпаховский предложил Луспекаеву также переехать на Украину.
Луспекаев согласился, и в 1957 году вместе с женой и дочерью переехал на новое
место работы.
<i>
В том же году актер Кирилл Лавров, работавший в Ленинградском БДТ, приехал в гости к родным в Киев. Кирилл Юрьевич обратил внимание на роли Петра Луспекаева в театре, и позже рассказывал: «Он произвел на меня огромное впечатление. Такое проникновение в суть характера своего героя, такое поразительно органичное существование на сцене мне редко приходилось видеть, хотя я знал многих прекрасных актеров». Лавров рассказал о талантливом актере Товстоногову, и вскоре Луспекаев был приглашен в БДТ. Кирилл Лавров так же уступил новичку и первую звездную роль. Лавров рассказывал: «В то время Товстоногов ставил спектакль «Варвары». На роль Черкуна был назначен я. И Георгий Александрович, чтобы сразу Пашу включить в работу, как-то его попробовать, предложил ему вместе со мной репетировать роль Черкуна. После репетиции я пошел к Товстоногову и попросил снять меня с этой роли, потому что Луспекаев играл превосходно».
В том же году актер Кирилл Лавров, работавший в Ленинградском БДТ, приехал в гости к родным в Киев. Кирилл Юрьевич обратил внимание на роли Петра Луспекаева в театре, и позже рассказывал: «Он произвел на меня огромное впечатление. Такое проникновение в суть характера своего героя, такое поразительно органичное существование на сцене мне редко приходилось видеть, хотя я знал многих прекрасных актеров». Лавров рассказал о талантливом актере Товстоногову, и вскоре Луспекаев был приглашен в БДТ. Кирилл Лавров так же уступил новичку и первую звездную роль. Лавров рассказывал: «В то время Товстоногов ставил спектакль «Варвары». На роль Черкуна был назначен я. И Георгий Александрович, чтобы сразу Пашу включить в работу, как-то его попробовать, предложил ему вместе со мной репетировать роль Черкуна. После репетиции я пошел к Товстоногову и попросил снять меня с этой роли, потому что Луспекаев играл превосходно».
Сам Луспекаев о начале работы в
БДТ рассказывал: «Однажды я прославился, можно сказать, на весь Ленинград. Еще
в Киеве я снялся в противопожарной короткометражке под замечательным названием
«Это должен помнить каждый!». Деньги были нужны, вот и снялся. И забыл про нее.
А как раз в это время я переехал в Ленинград к Товстоногову и начал
репетировать «Варваров». Волновался страшно. Они уже все мастера, а я для них
темная лошадка. А тут, как на грех, на экраны Ленинграда вышел какой-то
западный боевик, который все бегали смотреть. А вместо киножурнала мой
противопожарный опус. Я там после пожара, возникшего из-за сигареты, прямо в
камеру пальцем тычу и говорю: «Это должен помнить каждый!» Вот тут ко мне
популярность и пришла. Наутро перед каждой репетицией юмор: «Помни, Паша,
помни. Дай, кстати, закурить».
<i>
Известно, что Георгий Товстоногов мало кого хвалил, но про Луспекаева сказал, что его игра «является абсолютным критерием жизненной правды». Даже Лоуренс Оливье, увидев Луспекаева в БДТ, сказал: «В России есть один актер – абсолютный гений! Только фамилию его произнести невозможно...». При таком хорошем отношении Товстоногова, и своем непростом характере, Луспекаев мог позволить себе многое. Однажды он три дня подряд пропускал репетиции, влюбившись в Аллу Ларионову, поразившую его своей красотой еще в Тбилиси, куда она приезжала на гастроли. Павел приехал к Ларионовой в гостиницу «Европейская» и не выходил из ее номера все три дня. Кому-то из приятелей Луспекаев рассказал: «Я по сто раз перецеловал каждый пальчик на ее ногах». Удивительно, но при всем этом ему удавалось сохранить свою семью.
Непростой характер актера часто давал о себе знать за пределами семьи и съемочной площадки. «Паша, - уговаривал его представитель администрации БДТ перед официальным приемом на гастролях в Варшаве, – держи себя в руках! Не пей! Совсем не пей! Паша, подумай, ведь там будет министр культуры Польши! Бога ради, давай обойдемся без международного скандала. И никаких драк – ну пожалуйста, ну умоляю! Просто сядь скромно в уголок и молчи! Было бы идеально, чтобы тебя там вообще никто не заметил и не запомнил, ты понял меня, Паша?!»
Но быть незаметным – это было выше возможностей Луспекаева. Он пришел на прием в светлом костюме цвета кофе с молоком, в бабочке цвета шоколада, привлекая к себе максимальное внимание. А после пятого тоста Луспекаев поднялся из-за стола и спел «О-о-очи че-о-о-рные! О-о-очи стра-а-астные..!» А когда на гастролях в ГДР немецкие актеры пригласили ленинградских коллег в гостиничный ресторан, заказав бутылку шнапса, Луспекаев сказал Олегу Басилашвили: «На такую компанию, да одна бутылка! У нас там еще осталось в номере-то? Принеси, будь добр». Басилашвили принес, и Луспекаев произнес тост: «В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины…» - и неожиданно закончил: «Моя бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чисто поле, и из пулемета, из пулемета…» Переводчик попытался смягчить ситуацию, но взгляд Луспекаева скрыть было невозможно. «Ты невозможный человек, неуправляемый, непредсказуемый, совершенно дикий», - выговаривали потом друзья Луспекаеву. «Ну не могу я слышать их поганую немецкую речь!» - оправдывался актер, - «С самого 43 года не могу. Уж вы меня простите, дорогие мои!»
Известно, что Георгий Товстоногов мало кого хвалил, но про Луспекаева сказал, что его игра «является абсолютным критерием жизненной правды». Даже Лоуренс Оливье, увидев Луспекаева в БДТ, сказал: «В России есть один актер – абсолютный гений! Только фамилию его произнести невозможно...». При таком хорошем отношении Товстоногова, и своем непростом характере, Луспекаев мог позволить себе многое. Однажды он три дня подряд пропускал репетиции, влюбившись в Аллу Ларионову, поразившую его своей красотой еще в Тбилиси, куда она приезжала на гастроли. Павел приехал к Ларионовой в гостиницу «Европейская» и не выходил из ее номера все три дня. Кому-то из приятелей Луспекаев рассказал: «Я по сто раз перецеловал каждый пальчик на ее ногах». Удивительно, но при всем этом ему удавалось сохранить свою семью.
Непростой характер актера часто давал о себе знать за пределами семьи и съемочной площадки. «Паша, - уговаривал его представитель администрации БДТ перед официальным приемом на гастролях в Варшаве, – держи себя в руках! Не пей! Совсем не пей! Паша, подумай, ведь там будет министр культуры Польши! Бога ради, давай обойдемся без международного скандала. И никаких драк – ну пожалуйста, ну умоляю! Просто сядь скромно в уголок и молчи! Было бы идеально, чтобы тебя там вообще никто не заметил и не запомнил, ты понял меня, Паша?!»
Но быть незаметным – это было выше возможностей Луспекаева. Он пришел на прием в светлом костюме цвета кофе с молоком, в бабочке цвета шоколада, привлекая к себе максимальное внимание. А после пятого тоста Луспекаев поднялся из-за стола и спел «О-о-очи че-о-о-рные! О-о-очи стра-а-астные..!» А когда на гастролях в ГДР немецкие актеры пригласили ленинградских коллег в гостиничный ресторан, заказав бутылку шнапса, Луспекаев сказал Олегу Басилашвили: «На такую компанию, да одна бутылка! У нас там еще осталось в номере-то? Принеси, будь добр». Басилашвили принес, и Луспекаев произнес тост: «В замечательном городе Берлине, чистом, красивом, где даже в гостиничных номерах – легчайшие пуховые перины…» - и неожиданно закончил: «Моя бы воля, построил бы вас в ряд, вывел в чисто поле, и из пулемета, из пулемета…» Переводчик попытался смягчить ситуацию, но взгляд Луспекаева скрыть было невозможно. «Ты невозможный человек, неуправляемый, непредсказуемый, совершенно дикий», - выговаривали потом друзья Луспекаеву. «Ну не могу я слышать их поганую немецкую речь!» - оправдывался актер, - «С самого 43 года не могу. Уж вы меня простите, дорогие мои!»
Читать полностью ⫸ http://chtoby-pomnili.com/page.php?id=624
</i>
Комментариев нет:
Отправить комментарий