<i><u>

10 декабря 1972 года умер Семён Кирсанов

</u></i>

<i>

『』

Есть море, в котором я плыл и тонул,

Но на берег вытащен, к счастью.

Есть воздух, который я с детства вдохнул

И вдоволь не мог надышаться.

Немногие знают, что у народного любимца Василия Теркина есть литературный двойник. В Российской государственной библиотеке хранится несколько экземпляров карманного формата книжечки под названием — «Заветное слово Фомы Смыслова, русского бывалого солдата» (Военное издательство Народного комиссариата обороны). Это цикл листовок, написанных рифмованной прозой. Первая из них появилась на фронте в сентябре 1942 года. Характерно, что печатались они на специальной бумаге, пригодной для самокруток. Почитал боец во время привала, закурил, обдумал...

Фома Смыслов — образ собирательный. Мужик компанейский, сметливый, любящий отечество. Именно такой боец имеет моральное право наставлять молодежь. Он возвышает однополчан в собственных глазах: «Русский солдат хоть прост, да лукав». Посмеивается над врагом: «Немец, он молодец против овец, а против молодца сам овца». Чеканит фронтовые заповеди: «Без дисциплины солдат не солдат», «От смелого смерть бежит. Важна смелость, да нужна и умелость». И переходит к практическим советам: «Думаешь, пуля — птица, на живого не садится?.. Достань каску, окрась каску. Если халат белый и чистый, тебя на снегу не заметит фашист».

•••

Кажется, что автор — самородок есенинского типа. Рубаха-парень, скорее всего, из деревни. На самом же деле поэт не тот образ, который невольно возникает в воображении после знакомства с его произведением, совсем не похож.

Семен Кирсанов одессит. Родился в 1906 году в семье портного (и сам всю жизнь прекрасно шил). Учился в гимназии, затем на филфаке Института народного образования. Когда в 1924-м Маяковский приехал в Одессу, его ждал на перроне щуплый паренек. Представился членом местного отделения ЛЕФа, уполномоченным встретить высокого гостя. Тот не удержался: «А сколько вам лет?» Как ни странно, они подружились. Вскоре юноша перебрался в Москву, где погрузился в самую гущу литературной жизни. Дружил с четой Брик и Асеевым. Вместе с Маяковским выступал в разных городах страны. Наставник был требователен и подчас язвил: «Вы, Сема, такое г... написали!»

Наверное, никто так глубоко не пережил самоубийство Владимира Владимировича, как Семен. В день похорон он «стоял взъерошенный у печки (на таганской квартире, куда привезли тело погибшего. — Прим. Л. Р.) и так рыдал, прямо как маленький ребенок... совершенно безутешно» (М. К. Розенфельд. Из стенограммы воспоминаний о В. В. Маяковском).

Началось «самостояние». В столице циркача стиха, как его называли, оценили. Одессит блестяще рифмовал, каламбурил, жонглировал словами. Среди коллег ходила эпиграмма: «У Кирсанова три качества — трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество». Со временем он отошел от футуризма и стал «правильным» поэтом.

http://leninka.ru/index.php?doc=2896

•••

МОЯ АВТОБИОГРАФИЯ

Грифельные доски,

     парты в ряд,

сидят подростки,

     сидят - зубрят:

"Четырежды восемь -

     тридцать два".

(Улица - осень,

     жива едва...)

- Дети, молчите.

     Кирсанов, цыц!..

сыплет учитель

     в изгородь лиц.

Сыплются рокотом

     дни подряд.

Вырасту доктором

     я (говорят).

Будет нарисовано

     золотом букв:

"ДОКТОР КИРСАНОВ,

     прием до двух".

Плача и ноя,

     придет больной,

держась за больное

     место: "Ой!"

Пощупаю вену,

     задам вопрос,

скажу: - Несомненно,

     туберкулез.

Но будьте стойки.

     Вот вам приказ:

стакан касторки

     через каждый час!

Ах, вышло иначе,

     мечты - пустяки.

Я вырос и начал

     писать стихи.

Отец голосил:

     - Судьба сама -

единственный сын

     сошел с ума!..

Что мне семейка -

     пускай поют.

Бульварная скамейка -

     мой приют.

Хожу, мостовым

     обминая бока,

вдыхаю дым

     табака,

Ничего не кушаю

     и не пью -

слушаю

     стихи и пою.

Греми, мандолина,

     под уличный гам...

Не жизнь, а малина -

     дай

       бог

         вам!</i>