<i><b> Памяти Андрея Дмитриевича Сахарова</i></b>
⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰
Из
воспоминаний А.Сахарова
<i>
<b>
Аспирантура в ФИАНе. Наука</b>
Папа и мама
встретили меня на вокзале. Меня поразило, как они изменились за прошедшие два с
половиной года. Мы успели поговорить, пока не кончился комендантский час,
открылось движение, и нас выпустили с вокзала.
Они жили на той
же Спиридоньевской улице, рядом с Гранатным переулком, но уже не в помещении
яслей. Им предстоял суд с бывшими хозяевами предоставленной им комнаты,
вернувшимися из эвакуации (что, конечно, было полной юридической нелепостью;
более логично — бывшие хозяева могли бы судиться с Моссоветом и требовать от
него переселить моих родителей куда-либо ещё, но такого у нас не бывает). У
бывших хозяев были две комнаты; одна отошла им, а другая — моим родителям, и в
этой комнате они прожили всю дальнейшую жизнь. Папа и мама после призыва Юры в
армию жили вдвоём, теперь — до приезда Клавы — мы стали жить втроём.
На следующий
день я уже входил в домашний кабинет Игоря Евгеньевича на улице Чкалова (в
квартиру меня впустил кто-то из домашних). Игорь Евгеньевич [Тамм] встал мне навстречу.
В комнате
была та же обстановка, которую я потом видел на протяжении десятилетий; над
всем главенствовал письменный стол, засыпанный десятками пронумерованных листов
с непонятными мне вычислениями, над столом — большая фотография умершего в 1944
году Леонида Исааковича Мандельштама, которого Игорь Евгеньевич считал своим
учителем в науке и жизни. (Это были, как я убеждён, не просто слова, а нечто
действительно очень важное для И. Е.). По стенам шкафы с книгами на трёх языках
— русском, английском и немецком — научные, справочники, немного —
художественных. Длинный ряд зелёных „физ-ревов“. И (к сожалению, т. к. я
антикурильщик) — густые клубы голубого дыма над письменным столом.
И. Е. не мог работать без папиросы, хотя и
страдал при этом от приступов кашля. На стене висела карта военных действий.
Только что передали последнюю сводку, и И. Е. переставлял флажки — как всё, что
он делал, — с удивительной живостью и чёткостью. Шло январское наступление —
вероятно, самое крупное за всю войну. Игорь Евгеньевич спросил меня о папином
здоровье и потом, почти сразу, начал спрашивать меня о науке. Он вёл этот опрос
тактично и спокойно, но с достаточно острым проникновением в тело моих знаний —
весьма скромных, хотя твёрдых и, как мне кажется, не поверхностных. Сам себя я
оценивал, без излишней скромности, формулировкой военного билета: «Годен, не
обучен».
К концу
разговора И. Е. стал более требователен — по-моему, это означало, что он стал
относиться ко мне всерьёз. Он сказал, что принимает меня к себе в аспирантуру,
на оформление уйдет несколько дней.
— Как у вас
с языками?
Я сказал,
что читаю по-немецки и совсем не знаю английского. Игорь Евгеньевич очень
огорчился (возмутился) второй частью ответа.
— Вы должны
немедленно освоить английский, сначала до уровня чтения «Physical Review» со
словарём. Это надо сделать очень быстро, вне всяких формальных требований к
аспирантам, независимо, без этого вы не сможете шагу ступить, и вообще у вас
ничего не получится. Но главные силы вы должны употребить на то, чтобы
действительно глубоко изучить те книги, которые я вам дам. Это прекрасные
книги. Они на немецком языке. К счастью, вы его знаете.
Это были
книги Паули „Теория относительности“, замечательный обзор, очень глубокий и с
подробной прекрасной исторической и экспериментальной частью (действительно,
лучшая книга по теории относительности, а написана она Паули в возрасте 19
лет!), и „Квантовая механика“, тоже прекрасная книга.
</i>
⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰⋰
<i><b>
❛❜ "Я убежден, что международное
доверие, взаимопонимание, разоружение и международная безопасность немыслимы
без открытости общества, свободы информации, свободы убеждений, гласности,
свободы поездок и выбора страны проживания. Я убежден также, что свобода
убеждений, наряду с другими гражданскими свободами, является основой
научно-технического прогресса и гарантией от использования его достижений во
вред человечеству, тем самым основой экономического и социального прогресса, а
также является политической гарантией возможности эффективной защиты социальных
прав".
(А.Д.
Сахаров, Нобелевская лекция) </i></b>
О Сахарове я
впервые услышал в начале 70-х, когда вся страна (доярки, рабочие, инженеры,
ученые ...) клеймила его. Но вот за что его ругали, точно никто вокруг не знал.
Нещадно глушимые "западные голоса" меня по молодости не особенно
интересовали.
По-настоящему
Сахаровым я заинтересовался (опять же вместе со всей страной) только в
Перестройку, когда он стал появляться в газетах и на телеэкранах. Своим видом
он удивил неверное всех: незначительная болезненная внешность, старческая
походка, совершенно плохая дикция и запинающаяся медленная речь. Он совершенно
был не похож на героя, которого так боялись и ненавидели его недруги. Его
выступления на первом Съезде народных депутатов СССР вызывали колоссальную
ненависть, страх у одних и расположение, надежду у других.
Жизнь Андрея
Дмитриевича Сахарова меня поразила многими моментами. Открыто выступить против
введения войск в Афганистан во времена всеобщего одобрения - это был
невообразимый тогда поступок. Прямые письма высшим властям, в то время, когда
на собраниях люди боялись руки поднять. На звонок главы СССР Горбачева с
известием о своем освобождении первым делом он интересуется участью и других
узников совести, и при первой же их встрече он опять же достает из кармана
список незаконно осужденных. Говорят, что он совершенно не изменил в худшую
сторону своего отношения к тем, кто
подписывал коллективные заявления против него в советское время - это о многом
говорит. На вопрос избирателей об отношении к религии А Сахаров ответил, что с
большим уважением относится к праву людей быть верующими, но с таким же
уважением относится и к праву человека быть атеистом. Меня также интересовало,
как сочетается в Сахарове нравственность и создание водородной бомбы.
В своей
автобиографии Сахаров пишет:
<i><b>❛❜ "Я не профессиональный политик, и, может быть,
поэтому меня всегда мучают вопросы целесообразности и конечного результата моих
действий. Я склонен думать, что лишь моральные критерии в сочетании с
непредвзятостью мысли могут явиться каким-то компасом в этих сложных и
противоречивых проблемах. Я воздерживаюсь от конкретных прогнозов, но сегодня,
как и всегда, я верю в силы человеческого разума и духа." </i></b>
Но все же в
моей памяти он остается не как ученый, правозащитник или политик, а просто как
порядочный, интеллигентный, свободный человек. К нему в полной мере относятся
слова Гете, данные Сахаровым в эпиграфе к своим "Размышлениям о
прогрессе...": "Лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день
за них идет на бой. (Гете)".
На похороны
Андрея Сахарова в сильный мороз пришли тысячи людей, среди которых, я думаю,
были и те, кто еще недавно не понимал, ненавидел и клеймил его.
<i><b>❛❜ "Тысячелетия
назад человеческие племена проходили суровый отбор на выживаемость; и в этой
борьбе было важно не только умение владеть дубинкой, но и способность к разуму,
к сохранению традиций, способность к альтруистической взаимопомощи членов
племени. Сегодня все человечество в целом держит подобный же экзамен. В
бесконечном пространстве должны существовать многие цивилизации, в том числе
более разумные, более "удачные", чем наша. Я защищаю также
космологическую гипотезу, согласно которой космологическое развитие Вселенной
повторяется в основных своих чертах бесконечное число раз. При этом другие
цивилизации, в том числе более "удачные", должны существовать
бесконечное число раз на "предыдущих" и "последующих" к
нашему миру листах книги Вселенной. Но все это не должно умалить нашего
священного стремления именно в этом мире, где мы, как вспышка во мраке,
возникли на одно мгновение из черного небытия бессознательного существования
материи, осуществить требования Разума и создать жизнь, достойную нас самих и
смутно угадываемой нами Цели".
(А.Д.
Сахаров, Нобелевская лекция) </i></b>
Комментариев нет:
Отправить комментарий