<b> Помним</b>

❖ ❦  ❥ ❖ ❧  ❤

<b> Георгий Иванов</b>

♥ ღ ♥

<b>

Считается, что свой голос Георгий Иванов обрёл в эмиграции и благодаря эмиграции. Мол, утрата родины стала для него тем «простым человеческим горем», которого так не хватало по форме безупречным его стихам, чтобы они наполнились содержанием. На самом деле это не совсем так, потому что точка сборки Георгия Иванова была смещена ещё в Петербурге.

</b>

<i>

Пять вечера. Мост над Невой, каменные львы, холод. Вдали слышен гул пушечных выстрелов. Ветер, снег. На улице никого. Ходить после шести запрещено, нужно поторопиться. Навстречу Георгию Иванову — не спеша, тихо похлопывая ладонью по перилам — выходит из тумана высокий сутулый человек в барашковой шапке. Останавливается, закуривает (потухшая спичка падает на лёд). Безразличный, холодный, отсутствующий взгляд. Это Александр Блок. Минуту они стоят на мосту и, вглядываясь в красное небо, слушают далёкие выстрелы с фортов. «Пшено получили? — спрашивает Блок. — Десять фунтов? Это хорошо. Если круто сварить и с сахаром...»

Он не оканчивает фразы. Точно вспомнив что-то приятное, берёт меня за локоть и улыбается.

— Стреляют, — говорит он. — Вы верите? Я не верю. Помните, у Тютчева:

В крови до пят, мы бьёмся с мертвецами,

Воскресшими для новых похорон...

Мертвецы палят по мертвецам. Так что кто победит — безразлично.

— Кстати, — он улыбается снова. — Вам не страшно? И мне не страшно. Ничуть. И это в порядке вещей. Страшно будет потом... живым».

Над широкой Невой догорал закат.

Цепенели дворцы, чернели мосты…

В этом зимнем тумане, под лилово-красную музыку революции родился поэт Георгий Иванов. Не тот Георгий Иванов, хорошо знакомый богемному Петербургу начала века «на глаза спадающей чёлкой» и «тревожно красным ртом» (Мандельштам), а также «страшными стихами ни о чём, не обделёнными ничем — ни талантом, ни умом, ни вкусом, и вместе с тем — как будто нет этих стихов» (Блок). В эти ледяные годы возник новый Георгий Иванов, тот, которого через несколько лет назовут «первым поэтом русской эмиграции», потом — «единственным великим поэтом русской эмиграции», «последним живым поэтом Серебряного века» и, наконец, «последним великим русским поэтом». Бессмысленно оспаривать эти утверждения (как и соглашаться с ними). Они — абсолютная правда, и — абсолютная ложь. Если, конечно, правда и ложь могут быть абсолютными в мире, где уже «нельзя представить тетрадку стихов, перелистав которую современный человек смахнёт проступившие сами собой слёзы и посмотрит на небо, вот на такое же вечернее небо, с щемящей надеждой. Невозможно. Так невозможно, что не верится, что когда-то было возможным».

http://www.chaskor.ru/article/georgij_ivanov_na_grani_muzyki_i_sna_20880

  </i>

♥ • ღ • ♥

Иду - и думаю о разном,

Плету на гроб себе венок,

И в этом мире безобразном

Благообразно одинок.

Но слышу вдруг: война, идея,

Последний бой, двадцатый век.

И вспоминаю, холодея,

Что я уже не человек,

А судорога идиота,

Природой созданная зря -

"Урра!" из пасти патриота,

"Долой!" из глотки бунтаря.

♥

Цвета луны и вянущей малины -

Твои, закат и тление - твои,

Тревожит ветр пустынные долины,

И, замерзая, пенятся ручьи.

И лишь порой, звеня колокольцами,

Продребезжит зеленая дуга.

И лишь порой за дальними стволами

Собачий лай, охотничьи рога.

И снова тишь... Печально и жестоко

Безмолвствует холодная заря.

И в воздухе разносится широко

Мертвящее дыханье октября.

ღ ♥ ღ ♥ ღ ♥ ღ