&emsp; &emsp;  ~ °l||l°~  <b> Кунсткамера </b>~ °l||l°~

<b> <i>

ВОЙНА И МИР. И чуть-чуть о глупости, которая сестра тщеславия.

</i></b>

☝☟

<i> <b> </b>Чудесная история, интересная, живая, смещная и грустная одновременно. И хорошо описана.

А еще очень понравилось это вот фраза:«В каждом из нас ровно столько тщеславия, сколько ему недостает ума.» Увы, это так. Тщеславие и глупость идут рука об руку.

Класс!

Запись чересчур длинна для публикации в ЖЖ, потому приходится разделить ее на части. Нет проблем.

</i>

<b>ВОЙНА И МИР

(взгляд изнутри)

</b>

<i>

В Америке есть такое понятие: «over qualification». То есть, слишком высокая квалификация для данной позиции. В переводе с английского бюрократического на человеческий русский это означает – «слишком умный». Быть слишком умным не рекомендуется – ни в России, ни в Америке, ни даже в каком-нибудь Мозамбике. Съедят. Причем не только в Мозамбике. Умников не любят нигде. Но, как говорится в известном анекдоте, «умище-то, умище не спрячешь.» Ум, он иголками торчит во все стороны, как у Страшилы из «Волшебника Изумрудного города». А начальники, особенно начальники непосредственные, народ недоверчивый. Слишком умный подчиненный – угроза авторитету. Ходит тут и как-то подозрительно улыбается. Мнение на лице. Неприятно...

Поэтому супервайзер, поляк Николай, отпетая сволочь и антисемит, да и прочие труженики иглы и наперстка относились ко мне... как бы это лучше сказать, – с некоторой классовой настороженностью. Они-то все профессиональные портные, а этот... чёрте что: понятно, что ничего не умеет, но делает, в конце концов, всё нормально. Начальник же костюмерного цеха, в лице человека с замечательной для оперного театра именем и фамилией Ричард Вагнер (впрочем, можно сказать и Рихард – это, собственно, вопрос орфоэпии, пишется-то одинаково) особенного внимания на меня не обращал. Что меня вполне устраивало. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».

Надо сказать, что этого Ричарда Вагнера в отличие от ТОГО (который Рихард) вообще очень мало занимали оперные дела. Целыми днями он сидел в своем кабинете и раскладывал пасьянс, который в просторечии называется «солитёр». В свободное от «солитёра» время он по компьютеру следил за делами на бирже, покупал-продавал какие-то акции и в цех наведывался не часто. Когда же за эту полезную деятельность его от работы освободили, положение мое несколько осложнилось.

Его заместительница, бывшая актриса Лесли Вестон, назначенная вместо него начальником цеха, чувствуя родственную душу, относилась ко мне с симпатией и часто повторяла: «You waste your time here!» – мол, «ты зря теряешь здесь время». Ей однажды в руки попала книжка «Red Blues» известного американского издательства «Holmes&Mayer», в которой рассказывалось о 10-ти (естественно лучших), представителях русской эмиграции последней волны. В том числе и обо мне. Глупостей там было наворочено немеряно, но прочитав книжку, Лесли прониклась ко мне вполне объяснимым уважением, поскольку американцы, впрочем, не только они, любят знаменитостей. А я таковой в её глазах являлся – не про каждого же пишут книжки и снимают фильмы. Любуясь собственным демократизмом, она часто говорила: «You deserve better». Что в переводе означает: «Ты достоин большего». Такие утверждения приятно слышать, они повышают самооценку и способствуют пищеварению.

 С пищеварением у меня и так было всё в порядке, а объяснить, что этого «большего» я по горло нахлебался в родной сторонке, и что у меня от него изжога – не хватало английского. Да и вообще, добровольный отказ участвовать в этих крысиных бегах лежит почему-то вне сферы понимания большинства людей. Мерилом успеха в современном мире являются не пушкинские «покой и воля», а карьера, деньги и количество упоминаний в средствах массовой информации. Понять, что меня вполне устраивает мое положение, она была не в состоянии.

У американских начальников есть одно качество, коренным образом отличающее их от начальников российских – стремление использовать творческий потенциал сотрудника максимально. Лесли такой потенциал во мне ощущала, и ей очень хотелось меня облагодетельствовать. Однажды, она попыталась это сделать, назначив ответственным за изготовление костюмов к опере Вагнера (Рихарда) «Лоэнгрин». Однако, я довольно ловко увернулся, подставив эквадорца Освальдо, который, в отличие от меня, начальником стать о-о-очень хотел. Ну, и флаг в руки.

Но вернемся к «Войне и Миру». Понятно, что для воплощения такого монументального произведения на сцене нужны немалые средства. В спектакле занято большое количество людей и всю эту огромную массу народа надо одеть. А декорации! А оркестр! А гонорары дирижеру, постановщикам, певцам! Бешеные деньги для любого театра! Даже для такого, не привыкшего их считать, как Метрополитен Опера. Поэтому в руководстве возникла идея поставить оперу совместно с Мариинским театром. Дружба Ливайна и Гергиева цвела и колосилась, год наступал прокофьевский, а поскольку расходы на постановку делятся пропорционально, то и дешевле. Да и жест красивый в свете намечавшейся дружбы народов США и России.

Валерий Абисалович Гергиев так прямо и сказал: «Для нас», – сказал он, – это дело чести! Это дело репутации Мариинского театра и моей личной". Так прямо без обиняков и заявил! Ну, а когда дело касается личной репутации Гергиева, то какие могут быть разговоры. Тем более, что проклятые пиндосы тогда еще не были причиной всех российских бед. То есть резоны для постановки были. А главное – деньги нашлись. Обладатель персонального кресла номер 101, расположенного прямо за спиной дирижёра в первом ряду партера Метрополитен Опера, страстный поклонник оперного искусства господин Альберто Вилар пообещал отстегнуть с барского плеча около 4-х миллионов долларов на постановку. Деньги немалые даже для Америки.

Решили так: постановка будет осуществлена в двух театрах. И в Метрополитен, и в Мариинском. Дирижер, режиссер-постановщик и исполнители главных ролей одни и те же. Состав, разумеется, звёздный: дирижер Гергиев, режиссер Михалков-Кончаловский, художник – Георгий Цыпин, князь Болконский – Дмитрий Хворостовский, Наташа Ростова – Анна Нетребко, Пьер Безухов – Гегам Григорян. В других ролях – Сэмюэл Реми, Василий Горелло, Виктория Ливенгуд, Елена Образцова, Владимир Огновенко и другие звезды помельче. Хоры, массовки, миманс, балет соответственно свой в каждом театре. Декорации тоже каждый изготавливает для себя – это понятно, сцены разные. А вот костюмы решили шить в России в мастерских Мариинского театра. Зарплаты портных Метрополитен и портных Мариинки несравнимы даже в десятом приближении, поэтому экономия на изготовлении костюмов обещала быть весьма существенной.

Сказано – сделано. Обмерили наших актеров и отправили все мерки в Петербург. Нас, портных Метрополитен, попросили не беспокоиться. Что ж, не беспокоиться, так не беспокоиться. У нас и без того забот хватает. Да и вообще, что нам, простым смертным, до ветров, которые веют на вершинах Олимпов и Парнасов. Небожители сами по себе – мы сами по себе.

До поры до времени эти ветры и веяли где-то там, далеко в вышине. Я приходил на работу, надевал наушники, слушал хорошие аудио-книжки, не особенно вникая в то, что происходит вокруг. Именно этим работа меня и устраивала. Как говорил герой Папанова в «Белорусском вокзале»: «Хорошо было в армии... Командуют налево – повернулся налево. Шагом арш – пошел. Куда, зачем – там знают. Идешь, главное, в ногу, а думаешь о своем...» Вот я и старался идти в ногу. Руки делали свою работу, а я думал о своем. О чем? Да обо всем! О жизни, об искусстве. О Фотографии... К тому времени я серьезно увлекся этим удивительным искусством, найдя в нем отдушину и спасение от рутинной швейной работы.

Это ведь только со стороны кажется, что работа в Метрополитен сплошной праздник. На самом деле, это нудная рутинная работа. И шить штаны на Доминго или Паваротти ничуть не интереснее, чем на какого-нибудь бухгалтера из новосибирского ЖЭКа. А душа, как ни крути, требовала, говоря высоким штилем, «реализации творческого потенциала». Портновская работа в силу своей немногословности давала возможность спокойно размышлять о «высоком». Много ли вы можете назвать фотографов, да и вообще людей, которые 7-8 часов в день думают о «высоком»? Им думать некогда – надо бегать, суетиться, искать заказы, найдя, подстраиваться под требования и далеко не безупречный вкус заказчика... А «служенье муз», как в свое время справедливо заметил Александр Сергеевич, «суеты не терпит». Я не расставался с камерой ни днем, ни ночью, я был свободен, ни от кого не зависел, я не был связан никакими обязательствами, мог снимать что хочу, как хочу, и за свои раздумья ещё и получал довольно приличную зарплату. Это ли не счастье! К тому периоду, кстати, относятся мои лучшие портретные работы, а также бессмертный шедевр «Письма с того света» – книга, которую я тогда написал.

Но, как пел мой друг Марик Фрейдкин: «...Жизнь на то нам и дана, чтоб терпеть её подлянки...» Счастье длиться вечно не может. В один прекрасный день из «Петербурга с любовью» пришли пошитые в Мариинке костюмы. 300 ящиков!!! Повторяю – прописью: ТРИСТА!!! Почти 2000 костюмов, обуви и головных уборов!!! Это без учёта тех, которые ещё надо будет пошить на исполнителей основных ролей, коих по либретто, как уже было сказано, значилось более шестидесяти человек. Чтобы было понятно, объясняю – такое количество костюмов пошивочный цех Метрополитен Опера отшивает в среднем за четыре-пять сезонов. Как бы не больше.

Итак – 300 ящиков. Открыли. И вот тут-то Россия предстала перед ошеломленным взором американцев во всей своей первозданной распиздяйской красе. Возможно, кто-то из американцев и слышал что-то о Викторе Степановиче Черномырдине, как-никак бывший премьер-министр, но с высказываниями этого Великого человека явно знаком не был. Потому что это был как раз тот самый случай, когда «хотели, как лучше, а получилось, как всегда!» или «никогда такого не было, и вот опять!»

</i>

__________Oooo_

____oooO__(___)__

___(___)____)_/___

____\_(____(_/____

_____\_)________

&emsp; &emsp;  &emsp; ~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l°~ °l||l° ~