<b>Помним</b>
 
 ❖ ❦ ❥ ❖ ❧
❤
<b>
КОРОЛЕВА ИЗ САТИРИКОНА
</b>
﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌
<i>
Читателей подкупал острый взгляд юмористки и сочувствие к
персонажам - детям, старикам, вдовам, отцам семейств, барынькам: В ее рассказах
присутствовали и очеловеченные животные. По всей России ждали появления новых
работ Тэффи, причем читательская аудитория состояла из представителей разных
социальных слоев; это были адвокаты, гувернантки, белошвейки, профессора,
актеры, приказчики: Особенно любила ее молодежь, в настольных периодических
изданиях которой - "Сатириконе", "Русском Слове",
Календаре-справочнике "Товарищ" - постоянно печатались произведения
писательницы. Десятилетия спустя, драматург-сказочник Евгений Шварц вспоминал о
своем увлечении Аверченко и Тэффи: "Она и Аверченко нравились мне необыкновенно.
И не мне одному".
Настоящее имя Надежда Лохвицкая (Бучинская), писатель,
умерла Париже в 1952 году в возрасте 80 лет
<b>
Правила жизни
Тэффи
</b>
Я НЕ ТОЛЬКО УМЕЮ ОЧАРОВЫВАТЬ, рассказывать были и небылицы,
но и заговаривать боль.
ЗНАКОМЫЙ ПОМЕЩИК НАПИСАЛ из Казани, что имение разграблено
крестьянами и что он ходит по избам, выкупая картины и книги. В одной избе
увидел чудо: мой портрет работы художника Шлейфера, повешенный в красном углу
рядом с Николаем Чудотворцем. Баба, получившая этот портрет на свою долю,
решила почему-то, что я великомученица.
АНЕКДОТЫ СМЕШНЫ, КОГДА ИХ РАССКАЗЫВАЮТ. А когда их
переживают, это трагедия. И моя жизнь — это сплошной анекдот, то есть трагедия.
Я МЕЧТАЛА БЫТЬ ХУДОЖНИЦЕЙ. И даже по совету одной очень
опытной одноклассницы-приготовишки написала это желание на листочке бумаги,
листочек сначала пожевала, а потом выбросила из окна вагона. Приготовишка
говорила, что средство это «без осечки».
Я ПОЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ ВСЕРОССИЙСКОЙ ЗНАМЕНИТОСТЬЮ в тот день,
когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой
лентой. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих
бумажках мой портрет в красках и подпись: «Тэффи»! Я сейчас же бросилась к
телефону и стала хвастаться своим друзьям, приглашая их к себе попробовать
конфеты «Тэффи». Я звонила и звонила, созывая гостей, в порыве гордости уписывая
конфеты «Тэффи» и добросовестно уничтожая их. Я опомнилась, только когда
опустошила почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась
своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали. И больше
меня уже никакими доказательствами славы не проймешь. А конфеты, как ни
странно, люблю по-прежнему. Должно быть, оттого, что они мне запрещены.
У МЕНЯ КОШАЧЬИХ СТИХОВ набралось бы на целый том. Но они
слишком интимны, чтобы их обнародовать, придавать гласности.
ЧЕЛОВЕК, НЕ ЛЮБЯЩИЙ КОШЕК, никогда не станет моим другом. И
наоборот, если он кошек любит, я ему много за это прощаю и закрываю глаза на
его недостатки. Вот, например, Ходасевич. Он любил кошек и даже написал стихи о
своем коте Мурре.
Я ОЧЕНЬ ЛЮБИЛА ГУМИЛЕВА. Он, конечно, был тоже косноязычным,
но не в очень сильной степени, а скорее из вежливости, чтобы не очень
отличаться от других поэтов.
ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬСТВО — явление в писательском кругу чрезвычайно
редкое. Почти небывалое.
КАК ЧАСТО УПРЕКАЮТ ПИСАТЕЛЯ, что конец романа вышел у него
скомкан и как бы оборван. Теперь я уже знаю, что писатель невольно творит по
образу и подобию судьбы. Все концы всегда спешны, и сжаты, и оборваны.
ТУРГЕНЕВ — ВЕСНОЙ, Толстой — летом, Диккенс — зимой, Гамсун
— осенью.
КОТИКОВАЯ ШУБКА — ЭТО ЭПОХА ЖЕНСКОЙ БЕЖЕНСКОЙ ЖИЗНИ.
Удивительный зверь этот котик. Он мог вынести столько, сколько не всякая лошадь
сможет.
ВЕЗДЕ МОЖЕТ ЖИТЬ ЧЕЛОВЕК, и я сама видела, как смертник,
которого матросы тащили на лед расстреливать, перепрыгивал через лужи, чтобы не
промочить ноги, и поднимал воротник, закрывая грудь от ветра. Эти несколько
шагов своей жизни инстинктивно стремился он пройти с наибольшим комфортом.
КАК ГОВОРИТСЯ, победителей не судят. Кто-то ответил на эту
пословицу: «Не судят, но часто вешают без суда».
ЛЕНИН, рассказывая о заседании, на котором были Зиновьев,
Каменев и пять лошадей, будет говорить: «Было нас восьмеро».
Я ОТВЕЧАЛА НА ВСЕ ПРИГЛАШЕНИЯ (вернуться в СССР. — Esquire)
так: «Знаете что, милые мои друзья, вспоминается мне последнее время,
проведенное в России. Было это в Пятигорске. Въезжаю я в город и вижу через всю
дорогу огромный плакат: „Добро пожаловать в первую советскую здравницу!“ Плакат
держится на двух столбах, на которых качаются два повешенных. Вот теперь я и
боюсь, что при въезде в СССР я увижу плакат с надписью: „Добро пожаловать,
товарищ Тэффи“, а на столбах, его поддерживающих, будут висеть Зощенко и Анна
Ахматова».
УЖАСНО НЕ ЛЮБЛЮ СЛОВО «НИКОГДА». Если бы мне сказали, что у
меня, например, никогда не будет болеть голова, я б и то, наверное, испугалась.
ЧТОБЫ ЗАЛЕЗТЬ МНЕ В ДУШУ, без калош не обойтись. Ведь
душа-то моя насквозь промокла от невыплаканных слез, они все в ней остаются.
Снаружи у меня смех, «великая сушь», как было написано на старых барометрах, а
внутри сплошное болото, не душа, а сплошное болото.
КОГДА У МЕНЯ НЕНАМАЗАННЫЕ ГУБЫ, у меня голос звучит глухо, и
ничего веселого я сказать не могу.
НАДО МНОЮ ПОСМЕИВАЮТСЯ, что я в каждом человеке непременно
должна найти какую-то скрытую нежность. Я отшучиваюсь: «Да, да, и Каин был для
мамаши Евы Каинушечка».
МНЕ ГОРАЗДО ПРИЯТНЕЕ влюбленный в меня идиот, чем самый
разумный умник, безразличный ко мне или влюбленный в другую дуру.
МОЙ ИДЕАЛ — одна старая и отставная консьержка, которая
делала вид, что у нее есть bijou et economies (драгоценности и сбережения. —
Esquire). Какой-то парень поверил, пришел и зарезал ее. Гордая смерть,
красивая. Добыча — 30 франков.
РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ, скучно жить мне в этом мире. Пять,
шесть, семь, слишком мало пью и ем. Восемь, девять, десять, вот бы фюрера
повесить.
НЕМЕЦКИХ ПОЭТОВ СЕЙЧАС ЦИТИРОВАТЬ НЕПРИЛИЧНО. Всех, даже
Гете. Но ведь Гейне — еврей. Его гитлеровцы из своих антологий исключили. Он не
немецкий, он просто поэт. Его можно.
ВЕРЕВКИ У НЕМЦЕВ не пакляные, а бумажные. Повеситься на них
нельзя.
КАК ЧАСТО ВСПОМИНАЕМ МЫ ПОТОМ, что у друга нашего были в
последнюю встречу печальные глаза и бледные губы. И потом мы всегда знаем, что
надо было сделать тогда, как взять друга за руку и отвести от черной тени. Но
есть какой-то тайный закон, который не позволяет нам нарушить, перебить
указанный нам темп. И это отнюдь не эгоизм и не равнодушие, потому что иногда
легче было бы остановиться, чем пройти мимо.
ВСЕ МОИ СВЕРСТНИКИ УМИРАЮТ, а я все чего-то живу. Словно
сижу на приеме у дантиста. Он вызывает пациентов, явно путая очереди, и мне
неловко сказать, и сижу усталая и злая.
НЕТ ВЫШЕ ТОЙ ЛЮБВИ, как если кто морфий свой отдаст брату
своему.
ЕСЛИ ПОХВАЛИТЕ — Я НЕ ПОВЕРЮ. Если скажете правду, мне будет
больно. Лучше давайте-ка разойдемся.
⇝
Полностью читать ⇝ https://esquire.ru/wil/nadezhda-teffi
</i>
   ♥ • ❖ • ♥
   ♥ • ❖ • ♥
Комментариев нет:
Отправить комментарий