<b>Помним</b>
 
 ❖ ❦ ❥ ❖ ❧ ❤
<b>
Анна
Ахматова
</b>
﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌﹌
<i>
<b>Анна Ахматова - Марине Цветаевой</b>
Дорогая Марина Ивановна,
благодарю Вас за добрую память обо мне и за иконки. Ваше
письмо застало меня в минуту величайшей усталости, так что мне трудно собраться
с мыслями, чтобы подробно ответить Вам. Скажу только, что за эти долгие годы я
потеряла всех родных, а Левушка после моего развода остался в семье своего
отца.
Книга моих последних стихов выходит на днях, я пришлю ее Вам
и Вашей чудесной Але. О земных же моих делах, не знаю, право, что и сказать.
Вероятно, мне "плохо", но я совсем не вижу, отчего бы мне могло быть
"хорошо".
То, что Вы пишете о себе, и страшно и весело.
Желаю Вам и дальше дружбы с Музой и бодрости духа, и,
хотите, будем надеяться, что мы все-таки когда-нибудь встретимся.
Целую Вас.
Ваша Ахматова
Дорогая Марина Ивановна,
меня давно так не печалила аграфия, которой я страдаю уже
много лет, как сегодня, когда мне хочется поговорить с Вами. Я не пишу никогда
и никому, но Ваше доброе отношение мне бесконечно дорого. Спасибо Вам за него и
за посвящение поэмы. До 1 июля я в Петербурге. Мечтаю прочитать Ваши новые
стихи. Целую Вас и Алю.
Ваша Ахматова
</i>
❥••••••••••••••••••••••••
<u></u><b>
Анна Ахматова о себе
</b>
<i>
◥ Я родилась 11 (23) июня 1889 года под Одессой (Большой Фонтан).
Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым ребенком я
была перевезена на север - в Царское Село. Там я прожила до шестнадцати лет.
Мои первые воспоминания - царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков,
выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки,
старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии в "Царскосельскую
оду".
Каждое лето я проводила под Севастополем,
на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление
этих лет - древний Херсонес, около которого мы жили. Читать я училась по азбуке
Льва Толстого. В пять лет, слушая, как учительница занималась со старшими
детьми, я тоже научилась говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда
мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а
с Державина ("На рождение порфирородного отрока") и Некрасова
("Мороз, Красный нос"). Эти вещи знала наизусть моя мама. Училась я в
Царскосельской женской гимназии. Сначала плохо, потом гораздо лучше, но всегда
неохотно. В 1905 году мои родители расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы
целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса
гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных
стихов. Отзвуки революции Пятого года глухо доходили до отрезанной от мира
Евпатории. Последний класс проходила в Киеве, в Фундуклеевской гимназии,
которую и окончила в 1907 году. Я поступила на юридический факультет Высших
женских курсов в Киеве.
Пока приходилось изучать историю права и
особенно латынь, я была довольна, когда же пошли чисто юридические предметы, я
к курсам охладела. В 1910 (25 апреля ст. ст.) я вышла замуж за Н. С. Гумилева,
и мы поехали на месяц в Париж. Прокладка новых бульваров по живому телу Парижа
(которую описал Золя) была еще не совсем закончена (бульвар Raspail). Вернер,
друг Эдиссона, показал мне в "Taverne de Panteon" два стола и сказал:
"А это ваши социал-демократы, тут - большевики, а там - меньшевики".
Женщины с переменным успехом пытались носить то штаны (jupes-cullottes), то
почти пеленали ноги (jupes-entravees).
Стихи были в полном запустении, и их
покупали только из-за виньеток более или менее известных художников. Я уже
тогда понимала, что парижская живопись съела французскую поэзию. Переехав в
Петербург, я училась на Высших историко-литературных курсах Раева. В это время
я уже писала стихи, вошедшие потом в мою первую книгу. Когда мне показали
корректуру "Кипарисового ларца" Иннокентия Анненского, я была
поражена и читала ее, забыв все на свете. В 1910 году явно обозначился кризис
символизма, и начинающие поэты уже не примыкали к этому течению. Одни шли в
футуризм, другие - в акмеизм. Вместе с моими товарищами по Первому Цеху поэтов
- Мандельштамом, Зенкевичем, Нарбутом - я сделалась акмеисткой. Весну 1911 года
я провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета.
В 1912 году проехала по Северной Италии
(Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской
живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь
всю жизнь. В 1912 году вышел мой первый сборник стихов "Вечер".
Напечатано было всего триста экземпляров. Критика отнеслась к нему
благосклонно. 1 октября 1912 года родился мой единственный сын Лев. В марте
1914 года вышла вторая книга - "Четки". Жизни ей было отпущено
примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начал замирать, все
понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным.
Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX века сразу попали в XX, все
стало иным, начиная с облика города. Казалось, маленькая книга любовной лирики
начинающего автора должна была потонуть в мировых событиях. Время распорядилось
иначе. Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах
от Бежецка. Это не живописное место: распаханные ровными квадратами на
холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота,
"воротца", хлеба, хлеба... Там я написала очень многие стихи
"Четок" и "Белой стаи". "Белая стая" вышла в
сентябре 1917 года. К этой книге читатели и критика несправедливы. Почему-то
считается, что она имела меньше успеха, чем "Четки". Этот сборник
появился при еще более грозных обстоятельствах. Транспорт замирал - книгу
нельзя было послать даже в Москву, она вся разошлась в Петрограде.
Журналы закрывались, газеты тоже.
Поэтому в отличие от "Четок" у "Белой стаи" не было шумной
прессы. Голод и разруха росли с каждым днем. Как ни странно, ныне все эти
обстоятельства не учитываются. После Октябрьской революции я работала в
библиотекe Агрономического института. В 1921 году вышел сборник моих стихов
"Подорожник", в 1922 году - книга "Anno Domini". Примерно с
середины 20-х годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься
архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкинa.
Результатом моих пушкинских штудий были три работы - о "Золотом
петушке", об "Адольфе" Бенжамена Сонстана и о "Каменном
госте". Все они в свое время были напечатаны. Работы
"Александрина", "Пушкин и Невское взморье", "Пушкин в
1828 году", которыми я занимаюсь почти двадцать последних лет,
по-видимому, войдут в книгу "Гибель Пушкина". С середины 20-х годов
мои новые стихи почти перестали печатать, а старые - перепечатывать.
Отечественная война 1941 года застала меня в Ленинграде. В конце сентября, уже
во время блокады, я вылетела на самолете в Москву. До мая 1944 года я жила в
Ташкенте, жадно ловила вести о Ленинграде, о фронте. Как и другие поэты, часто
выступала в госпиталях, читала стихи раненым бойцам.
В Ташкенте я впервые узнала, что такое в
палящий жар древесная тень и звук воды. А еще я узнала, что такое человеческая
доброта: в Ташкенте я много и тяжело болела. В мае 1944 года я прилетела в
весеннюю Москву, уже полную радостных надежд и ожидания близкой победы. В июне
вернулась в Ленинград. Страшный призрак, притворяющийся моим городом, так
поразил меня, что я описала эту мою с ним встречу в прозе. Тогда же возникли
очерки "Три сирени" и "В гостях у смерти" - последнее о
чтении стихов на фронте в Териоках. Проза всегда казалась мне и тайной и
соблазном. Я с самого начала все знала про стихи - я никогда ничего не знала о
прозе. Первый мой опыт все очень хвалили, но я, конечно, не верила. Позвала
Зощенку. Он велел кое-что убрать и сказал, что с остальным согласен. Я была
рада.
Потом, после ареста сына, сожгла вместе
со всем архивом. Меня давно интересовали вопросы художественного перевода. В
послевоенные годы я много переводила. Перевожу и сейчас. В 1962 году я
закончила "Поэму без героя", которую писала двадцать два года.
Прошлой весной, накануне дантовского года, я снова услышала звуки итальянской
речи - побывала в Риме и на Сицилии. Весной 1965 года я поехала на родину
Шекспира, увидела британское небо и Атлантику, повидалась со старыми друзьями и
познакомилась с новыми, еще раз посетила Париж. Я не переставала писать стихи.
Для меня в них - связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я
писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей
страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было
равных.
</i>
<b>
А ты думал - я тоже такая...
</b>
<i>
А ты думал - я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта
гнедого коня.
Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок -
Мой заветный
душистый платок.
Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.
Июль 1921,
Царское Село
</i>
   ♥ • ❖ • ♥
   ♥ • ❖ • ♥
Комментариев нет:
Отправить комментарий