░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|
<b>Anatoly
Golovkov
Израильскиезаметки
АРМЕНИЯ СЕРЕБРЯНАЯ
</b>
░░|<i>
Все эти твои горы и ущелья, цепочки домов, лозы у домов, висящих над небом,
могут остаться декорацией к спектаклю. Набором открыток из сувенирной лавки.
Но могут стать и мольбой о прощении.
На всю жизнь. Как у друга моего, блистательного питерского
художника Завена Аршакуни.
Дорога к подлинной Армении друзей, на самом деле, нелегка.
Ее надо заслужить.
Зато потом притяжение - бесконечно.
Я начал путь к Армении с маленькой григорианской церквушки
возле Ваганькова в Москве, под звуки фисгармонии. Через черные свечи Спитака и
мандельштамовский Эчмиадзин.
Через «Книгу скорби» Григора Нарекаци: «И если груз грехов
неискупленных/Потянет в пропасть грешника, пусть он/Всей сутью слов, Тобою мне
внушенных,/Спасен навечно будет и прощен».
Мой путь лежал от кустика сирени во дворе районной больницы,
- всё пропало, а он уцелел, - к монастырю Агарцин в Дилижане, который строили
триста лет. Где спят цари рода Багратидов. И где монахи устроили себе
просторную трапезную.
Армянские блюда подают по всему миру. Но ереванцы водили
меня в таверну «Кавказ». Или в кафе «Моя деревня», в подвальчик за оперным
театром.
Всё на керамике, вино в кувшинах, да еще играет дудук.
А зелень, а сыры!
Что будешь к вину, брат, - чанах или лори?.. Несите всё!..
И несут.
Рассольный чанах, каждая головка вызревает в горшке.
И лори – но не из московского магазина, а тот, что делают в
местности Лори, - из буйволиного молока.
И косички чечила.
И мотал из козьих бурдюков с листьями тимьяна.
И ехегнадзор с горным чабрецом, похожий на творог.
Серебряная Армения в заветном уголке души.
Полный кубок с друзьями, чьи движения неторопливы, а улыбки
скорбны и мудры.
Маленькое окошко в вечность. </i>|░░
╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦
╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩
╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦╩╦
<b> Anatoly Golovkov
ОТЩЕПЕНЦЫ В НАРОДНОЙ СЕМЬЕ</b>
Во всех семьях бывают особи, претендующие на привелегии.
О Флэшбеке Ивановиче я уже не говорю, - там мании величия
хватит на целый сериал о культе личности кота.
В Азовской команде так вел себя Цуцик. Полковник Муркис
устал с ним бороться. Кто-то внушил этому коту, что лучшие куски сосисок,
лучшие части рыбы, каша для котят, где обычно больше масла, - все это
принадлежит Цуцику по праву рождения.
При виде лакомства он цеплялся в него когтями, озирался,
орал, будто кто-то отнимает, мог даже для острастки пустить лужу. И уходил с
добычей в кусты, где мерзко урчал и чавкал.
Меня он с первого взгляда избрал родней. Папой, что ли, уж
не знаю. Забирался по джинсам на руки, на плечо, где терся мордой о мою щеку,
победно поглядывая на приютских.
Однажды он котенком тайком залез в мой рюкзак, где, сытый,
удрых, и я обнаружил его только дома...
Вот так же ведет себя и этот хатуль, которого мне всегда
хотелось назвать Мордехай. Когда, почему и как он внушил себе, что он главный
кот Денвер-парка, не известно.
Всякое утро я приношу им баночку сухого корма. Это между 7 и
8 утра. Я первый. Поэтому они набрасываются на хрустяшки, как стая орлов.
Но Мордехай убежден, что еду принесли именно ему.
Поэтому последующие влезание на коленки и осенние поцелуи
после жратвы неизбежны.
</i>
Комментариев нет:
Отправить комментарий