✿ღ•ʚįɞ✿ღ•ʚįɞ<b>  Хрестоматия андеграундной поэзии </b>  ʚįɞ•ღ✿ ʚįɞ•ღ ✿     

<i>

Литературоведы Кирилл Корчагин и Денис Ларионов рассказывают о представителях литературного подполья 1960–80-х годов и их влиянии на современников и сегодняшних молодых поэтов

<b>

Алексей Парщиков

1954–2009

</b> 

  Родился в Приморском крае в семье военного врача. В детстве и юности с семьей жил в Киеве и Донецке. Окончил Литературный институт им. Горького. Лауреат премии Андрея Белого (1986). В 1991 году переехал в Сан-Франциско, защитил магистерскую диссертацию о творчестве Дмитрия А. Пригова в Стэнфордском университете. С 1995 года жил в Кельне. Умер после тяжелой болезни.

Окружение

Парщиков входил в круг так называемых поэтов-метареалистов (определение было придумано философом Михаилом Эпштейном в 1980-е годы). Это было довольно широкое движение, включавшее в основном московских поэтов 1940–50-х годов рождения, стремившихся, с одной стороны, вернуть в русскую поэзию сложную модернистскую лирику (главным их предшественником среди поэтов прошлого можно назвать Осипа Мандельштама), а с другой — найти новые ключи к зарубежной, прежде всего американской, поэзии. Ядром мета­реалистического движения кроме Парщикова обычно считают еще Александра Еременко и Ивана Жданова; потом этот круг сильно расширился за счет поэтов и писателей, чьи поиски шли в сходном направлении (среди них Андрей Левкин, Илья Кутик, Андрей Тавров, Павел Жагун, иногда к этому кругу относят Аркадия Драгомощенко).

Поэтика

Поэтический язык Парщикова среди всех метареалистов был наиболее радикальным: он заметнее всего порывал с официальной советской «тихой лирикой», от которой метареализм во многом отталкивался, для того чтобы найти принципиально новые поэтические средства, способные не только описать новую реальность — реальность, законной частью которой стали наука и техника, — но и изменить ее. Этой цели должен был служить особый «плотный» и «насыщенный» поэтический язык, строящийся на постоянных контрастах между «высоким» и «низким», на последовательности вложенных друг в друга метафор (этим поэзия Парщикова отчасти напоминала поэзию эпохи барокко). Такой язык должен был открывать дорогу к новым способам мышления и поэтическому преображению мира.

Влияние

Последовательных продолжателей Парщикова почти не существует: это связано с тем, что находки Парщикова были встроены в новые поэтические системы (например, у Ники Скандиаки) или послужили толчком для развития новой «сложной» прозы (у Сергея Соловьева или — в более компромиссном варианте — у Александра Иличевского). Немногие прямые продолжатели Парщикова склонны трактовать те задачи, которые он ставил, либо в метафи­зическом ключе (как Андрей Тавров), либо в контексте проблематики дигитальной и комбинаторной литературы (Павел Жагун).

Значение

Метареализм в целом был скорее умеренно консервативным, «центристским» направлением, стремящимся увидеть новое в старом, изобрести новые способы говорить о привычных вещах. Интерес Парщикова ко всему новому, к науке и технике выводил его за пределы метареалистического движения, со време­нем все более сосредоточенного на прошлом, а не на будущем. Во многом поэтому поэты, формировавшиеся уже после цифровой революции (например, Ника Скандиака или Евгения Суслова), обращаются к Парщикову как к одному из главных предшественников — поэту, предсказавшему новые формы чувственности.

Цитата

«[У Парщикова] ассамбляжи и сгущения метафор, часто специально слепленных друг с другом до неразличимости, подчинены правилам не только словесной, но и визуальной репрезентации. Стремящиеся то к предельной концентрации, то к абсолютному рассеянию, его тропы часто конструируются по геометрическим или оптическим законам, в идеале стягиваясь в точку — вроде той, что Жиль Делёз вслед за Паулем Клее определяет как „точку сгиба“… <…> Но в поэтике Парщикова она… охватывает собой все видимое и невидимое, мысль и фантазм, репрезентируемое и ускользающее от репрезентации».

Дмитрий Голынко-Вольфсон. «От пустоты реальности к полноте метафоры»

Визитная карточка

Это стихотворение в концентрированном виде демонстрирует все особенности манеры Парщикова. Советская индустриальная реальность здесь преобража­ется посредством «насыщенного» и «густого» поэтического языка, так что вместо унылых буден шахтерского города (судя по всему, Донецка — родного города поэта) читатель видит картины почти эпического размаха, заставляю­щие задуматься о том, как техника (вернее, включенность в производственные циклы) преобразовывает и определяет жизнь современного человека.

Угольная элегия

Под этим небом, над этим углем

циклон выдувает с сахарным гулом

яблоню, тыкву, крыжовник, улей,

зубчатыми стайками гули-гули

разлетятся и сцепятся на крыльце,

стряхивая с лапки буковку Цэ.

В антраците, как этажерка в туче,

на солнце покалывает в черном чуде

барабанчик надежд моих лотерейных —

что тащит со дна своего уголь?

Шахтеры стоят над ним на коленях

с лицами деревенских кукол.

Горняки. Их наружности. Сны. Их смерти.

Их тела, захороненные повторно

между эхом обвалов. Бригады в клетях

едут ниже обычного, где отторгнут

камень от имени, в тех забоях

каракатичных их не видать за мглою.

Кладбища, где подростки в Пасху

гоняют на мотоциклетах в касках,

а под касками — уголь, уголь…

Их подруги на лавках сидят в обновках,

и кузнечик метит сверкнувший угол

обратной коленкой.

          На остановке

объятая транспортным светом Дева,

с двумя сердцами — когда на сносях,

опирается на природу верой,

может ходить по спине лососьей,

чернота под стопой ее в антрацитах,

как скомканная копирка в цитатах,

нежит проглоченное в Вавилоне

зеркало — ловишь его на сломе!

Подземелье висит на фонарном лучике,

отцентрованном, как сигнал в наушнике.

В рассекаемых глыбах роятся звери,

подключенные шерстью к начальной вере.

И углем по углю на стенке штольни

я вывел в потемках клубок узора —

что получилось, и это что-то,

не разбуженное долбежом отбора,

убежало вспыхнувшей паутинкой

к выходу, выше и… вспомни: к стаду

дитя приближается,

          и в новинку

путь и движение

          ока к небу.

1980-е

Что читать

Сайт, посвященный Алексею Парщикову

Владимир Аристов. Заметки о «мета» // Арион. № 4. 1997

Дмитрий Голынко-Вольфсон. Поэтика тотального ресайклинга // Новое литературное обозрение. № 98. 2009

Евгения Вежлян. Новая сложность. О динамике литературы // Новый мир. № 1. 2012

</i>

&emsp;  &emsp;&emsp;  ღ✿ღ•ʚįɞ✿ღ•ʚįɞ✿ღ