• ╔══ღ═════╗

• ✿ღℓ σ √ ε ღ✿ܓ

• ╚═════ღ══╝

...Мой голос, торопливый и неясный,

тебя встревожит горечью напрасной,

и над моей ухмылкою усталой

ты склонишься с печалью запоздалой,

и, может быть, забыв про все на свете,

в иной стране - прости! - в ином столетьи

ты имя вдруг мое шепнешь беззлобно,

и я в могиле торопливо вздрогну.

<b> Иосиф Бродский </b>

23 января 1962 года

<b> Андрей Дмитриевич Сахаров </b>

<i>

Из воспоминаний Елены Георгиевны Боннэр

<...>В новые времена Андрей Дмитриевич был очень обеспокоен теми поправками, которые были внесены в Конституцию перед выборами 1989 года. Он считал опасным, что это делается старым Верховным Советом, выбранным еще при Брежневе, и недопустимым частичное изменение Конституции в угоду моменту, когда поправки носят сиюминутное, прикладное значение. И еще до выборов несколько раз говорил, что перестройку надо начинать с головы, а не с хвоста. Головой в этом контексте он считал Конституцию и новый Союзный Договор. На Первом съезде он высказал ту же мысль в другой форме: мы начали строить наш общий дом с крыши (кажется, так. – Е. Б.).

////////////////////////

 <i>

А. Д. несколько раз говорил мне, что хотел бы работать в Комитете конституционного надзора, который считал чрезвычайно важным, а пост его председателя, возможно, самым ответственным в стране и требующим от того, кто его будет занимать, абсолютной внутренней свободы и абсолютной честности. В дни Первого съезда я (как вся страна) сидела перед экраном телевизора. В перерыве бежала к машине, ехала к собору Василия Блаженного за Андреем, чтобы везти его обедать в гостиницу “Россия”. Следить за тем, что происходит в Кремле, и готовить обед я не успевала, а без меня Андрей ни разу, кажется, не поел в буфете Дворца Съездов. Когда он стал членом Конституционной комиссии, мне показалось, что он доволен этим избранием. За обедом я спросила, понимает ли он, что большинство Съезда считает Конституцию незначительным фактором нашей жизни и надеется, что и впредь, сколь бы часто ни повторялось слово “перестройка”, Конституция так и останется словами, напечатанными на более хорошей бумаге, чем газеты. И потому его выбрали безо всяких трений.

Он посмотрел на меня укоризненно, но не возражал. А через минуту сказал так, как будто он будет это делать уже сейчас, сразу после обеда: “Но я все равно ее напишу”. Это-то я знала и без его слов. Еще не было дела, которое он бы брал на себя, а потом не делал.

После окончания Съезда, 15 июня, мы улетали в Европу. Поездка предстояла громоздкая. Меньше чем за месяц – Голландия, Великобритания, Норвегия, Швейцария, Италия и снова Швейцария. Потом США – три недели в гостях у детей, Стенфорд и Сан-Франциско. 

//////////////////////

 <i>
Очень много выступлений общественного характера, принятие почетных степеней, выступление на Пагуошской конференции, научные встречи и семинары. Везде давно ждали Сахарова друзья, коллеги, государственные и общественные деятели, люди. Андрей не давал окончательного согласия на поездку, пока не узнал у А. И. Лукьянова, что заседания Конституционной комиссии до сентября не будет. Только после этого разрешил мне отвечать согласием на непрерывные международные телефонные звонки. Но еще долго нервничал, что такое важное дело, как Конституция, откладывается в долгий ящик, что это – преступление перед страной.

Маленькое отступление. Вчера, 27 февраля [1990 г.], на заседании Верховного Совета один из депутатов упрекнул своих коллег за то, что они ездят по заграницам за их (других делегатов) счет. Этим замечанием и вызвано мое отступление. Мы много ездили в последний год жизни Андрея Дмитриевича вдвоем, один раз он ездил без меня, дважды – я без него. Но мы на “казенный” счет не ездили ни разу и даже ни разу не меняли наш легкий рубль на тяжелую валюту. Андрея Дмитриевича в столь многом упрекали товарищи народные депутаты, что я решила предупредить еще один упрек.

За эту поездку Андрей Дмитриевич решил написать книгу о времени после возвращения из Горького до Первого съезда включительно и “Конституцию Союза Советских Республик Европы и Азии”. И написал. Так он работал. Исповедуя два принципа – “Любое задуманное дело должно быть сделано” и “Никто никому ничего не должен”. Много высоких слов говорилось о Сахарове при жизни: в иные времена шепотом, потом громко, а уж после смерти – не перечесть. Но никто ни разу не сказал слово “работник”. Может, самое емкое, вмещающее все другие высокие слова. И я рада, что оно досталось мне – свидетелю того, как он работал. Всегда. Везде.

Полностью читать ⥤ http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=2132