&emsp;  &emsp;  &emsp;  &emsp;<b>Помним</b>

&emsp;  &emsp; &emsp; &emsp;   ❖ ❦  ❥ ❖ ❧ ◥ ❤

<b>

&emsp; &emsp; Всеволод Мейерхольд

</b><i>

Карл Теодор Мейергольд родился 9 февраля 1984 года в семье владельца винно-водочного завода. В доме была нервная и какая-то неприятная атмосфера, вероятно, отчасти навеянная удушливыми винными парами. Возможно, поэтому в 1896 году, отказавшись от наследства и семейных связей, Мейерхольд предпринимает судьбоносный шаг — бросает юридический факультет и поступает в филармоническое общество, в класс Немировича-Данченко. Со своими учителями — Данченко и Станиславским — Мейерхольд провёл 7 лет ученичества, в том числе — в новом, прогремевшем на всю Москву театре — МХТ. Его учителя, как позже и он сам, хотели видеть в Мейерхольде сырой материал, готовый подчиниться любому решению мэтра. Однако молодой, но уже окрепший актёр с самого начала видел «свои» роли. Данченко, строго соблюдавший традицию текстового театра, так никогда и не понял Мейерхольда, а Станиславский, несмотря на все разногласия, в конце своего творческого пути называл Мейерхольда своим единственным творческим наследником.

Фактически, Мейерхольд и Станиславский могли бы быть одним творческим целым, отчего бы театральное искусство только многократно выиграло. В пределах этой «единой личности» театральные идеи непрерывно бы углублялись, переосмыслялись и обновлялись. Никто бы не обвинял театр Станиславского в пресной рафинированности, а Мейерхольда — в поверхностной эксцентричности и формализме. Но сложилось так, как сложилось, и, за исключением коротких периодов общей работы, критика развела Мейерхольда и Станиславского по разные стороны театральной Москвы. 

///////////////////////////////////////2

<i>

Отношения между учеником и учителем не воспринимались, по мнению обывателей, между академичным Станиславским и эпатажным «звонарем» Мейерхольдом не могло быть ничего общего. С обеих сторон действительно часто звучали выпады относительно творческих методов, но ни разу ни один из них не очернил другого. «Если я стал чем-нибудь, то только потому, что годы пробыл рядом с ним. Зарубите это себе на носу! Если кто из вас думает, что мне приятно, когда о Станиславском говорят дерзости, то он ошибается. Я с ним расходился, но всегда глубоко уважал его и любил», — говорил Мейерхольд.

</i> 

&emsp; &emsp; ❖ ❦  ❥ •

<i> 

• Люди, которые со всем согласны, — не лучшие граждане.

• Мастерство — это когда «что» и «как» приходят одновременно.

• В школе нельзя всему научиться — нужно научиться учиться.

• В шишкинские сосны верят только шишкинские мишки. (о картине Шишкина «Утро в сосновом лесу»)

<b> Всеволод Мейерхольд</b>

Как бы ни были толсты и непроницаемы тюремные стены, как ни старались скрыть то, что творилось в следовательских кабинетах, крики оттуда донеслись до нас. Сохранилось в досье арестованного Всеволода Мейерхольда (расстрелян в 1940 г.) его письмо к председателю Совета Народных Комиссаров Молотову

<i>

… Когда следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы (меня здесь били – больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, я кричал и плакал от боли. Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицу размахами с высоты) и к ним присоединили еще так называемую «психическую атаку», то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих:

//////////////////////////////////3

 <i>
В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, я кричал и плакал от боли. Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицу размахами с высоты) и к ним присоединили еще так называемую «психическую атаку», то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих:

Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка; глаза оказались способными (при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной) лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую плетью бьет ее хозяин. Конвоир, который вел меня однажды с такого допроса, спросил меня: «У тебя малярия?» - такую тело мое обнаружило способность к нервной дрожи. Когда я лег на койку и заснул, с тем чтобы через час опять идти на допрос, который длился перед этим 18 часов, я проснулся, разбуженный своим стоном и тем, что меня подбрасывало на койке так, как это бывает с больными, погибающими от горячки.

Испуг вызывает страх, а страх вынуждает к самозащите.

«Смерть (о, конечно!), смерть легче этого!» - говорит себе подследственный. Сказал себе это и я. И я пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот…

</i>

❖❖❖