░░|░░|❤️░░|░░|░░|░░|░░|░░|

<b> Anatoly Golovkov

Израильские заметки

</b>

░░|<i> К дням майских поминовений вспомнил историю, которая всегда со мной...

Федор Иваныч получил обморожение на Финской, комиссовали подчистую. Но тут немец попёр. И он снова покатил сорокопятку по снегу и грязи.

На Рейхстаге нацарапал: получите сдачу, суки!

Ордена у него потом украли, уцелел десяток медалей.

Ноги ампутировали.

Но военкомат на девятое-то мая упорно дарил старику одно и то же: гвоздику, открытку, «Шипр» и носки.

Мы были соседями на Беговой, в коммуналке, где двери не запирались, потому что дед не мог открывать.

Варечка, отдай носки Толе, у нас один размер?.. Не-ту! Был у тибе размер, да весь вышел! А носки и нам сгодятся!

Старик досадно матерился. Умел он это, как никто - будто плел корзину: эх, да растриебонежить твою квадратно-гнездовым способом тримудосиротского полка бронебойную ягодь…

Одеколон разбавлял "грибом" и выпивал сразу. Носки жена несла к метро.

Дед смотрел на рощу, загаженную воронами. На вагоны. На пыльный мост, за которым качались кресты Ваганькова.

В духоту я нес его во двор с баяном. К вечеру набиралось на винцо. Но кто-то стукнул, что дед поет бранное, пришел участковый.

Пронин говорил нам с бабой Варей: не слушайте мента, слова же народные! Вот! По деревне шел Иван, был мороз трескучий. У Ивана х@й стоял, так, на всякий случай!.. Ну?!. Что?..

Участковый краснел щеками по-девичьи. Грозил мерами: я тут власть. Старики охали: усраться и не встать!

//////////////////

<i>

Дед просил баян: ну, Шура, смотри, что здесь похабного?

Тянул меха очумело: мамка плачет, папка плачет, дедка с бабкой мечутся. Отдали дочку в комсомол, а она минетчица.

Нести тело комбата гвардии капитана Пронина мужиками не из родни, как положено у русских, не набралось четверых.

Легкий гроб потащили втроем, с дворником и сантехником.

Участковый Шура на поминках напился и плакал, вспоминал маму под Тверью.

Баба Варя показала ордер: наконец-то, уважили! Отдельная, окна во двор. Гастроном рядом и пункт стеклотары, как Федя просил. Этаж последний, но с лифтом. Тридцать лет стояли. А я ему так и не успела сказать...

Без комбата ей было суждено прожить еще два года.  </i>|░░