(̅_̅_̅_̅(̅_̅_̅_̅_̅_̅_̅_̅_̅̅_̅()ڪ  &emsp;  <b> Анатолий Курчаткин

</b><i>

120 ЛЕТ СИРИНУ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ – ВЛАДИМИРУ НАБОКОВУ

Глядя из нынешнего дня, странно и представить, что русская литература практически весь двадцатый век обходилась без Набокова. Надо, конечно, уточнить, русская советская литература. Литература, ограниченная государственными границами СССР. Тоненький ручеек Набокова протек в нее лишь в 70-е годы, складнями фотокопий, блеклыми машинописями, и ограничивался, в основном, «Лолитой». Ручеек был настолько тоненький, что припасть к нему в Советском Союзе смогли даже не все литераторы. Вернее, опять-таки надо уточнить, лишь немногие из занимающихся литературой, сумели припасть. Знали к середине 80-х о нем все, но лишь как имя.

Я в те годы прочитал лишь «Лолиту». В виде фотокниги. Это было четыре толстеньких, гармошкой исполненных томика, формата, кажется, пять на шесть, – глаза можно было сломать, читая их.

Можно предположить, что именно по этой причине «Лолита» мне и не понравилась. Нет, я оценил стиль, блеск рассыпанных по тексту фраз, звучавших так ёмко-афористично, что перехватывало дух, но меня убило само воплощение замысла: роман показался мне невероятно скучным, безбожно растянутым, каким-то сонно-механистичным.

Перечитавши, однако, «Лолиту» уже в нормальном книжном виде, когда Набоков извергся в русскую литературу Ниагарским водопадом, от того своего чувства я так и не отделался. Откуда оно, что ему причиной, я понял позднее, когда осознал, что «Лолита» принадлежит Набокову американскому. Тому, который полностью оставит русский язык, даже прервет свои отношения со старыми русскими друзьями, чтобы эмигрантство не висело на нем кандалами, и, как уверяют исследователи, осознавая себя именно русским, станет писателем американским.

------------------------- 2

<i>

И вот этот американский Набоков лично мне абсолютно чужд и неинтересен. Набоков-Сирин – да, невероятно близок, каждая его вещь. Что «Защита Лужина», что «Камера обскура», что «Машенька», что «Приглашенте на казнь», что рассказы – ну все. А американские вещи – и опять же все – всё равно что яблочки-груши-персики из папье-маше. С виду совершенно как настоящие, а откуси – несъедобные. Раздолье для литературоведов – о да! Тома и тома комментариев и интерпретаций можно написать (а и пишутся), а как собственно изделие, как явление искусства – тень жизни, но не она сама. Даже и «Другие берега» – такая инкрустированная драгоценными камнями шкатулка, что лишь любоваться издали, а хранить в ней что-то утилитарное – тяжела, неудобна и внутри странным образом мала по объему, ничего особенно не положишь.

Конечно, я не настаиваю на истинности своего впечатления. Заранее, сдаваясь на милость абсолютных поклонников Набокова, скажу, что могу ошибаться, признаю это. Но, признавая это, не могу отказаться от этого чувства: есть два разных Набокова – Сирин, писавший на русском, и Vladimir Nabokov, писавший на английском. И если Сирин меня восхищает и мне безумно жалко, что молодым человеком я был лишен возможности узнать его, то Vladimir Nabokov оставляет меня абсолютно безучастным к его сочинениям.

Впрочем, Сирин – это ведь тоже Владимир Набоков, и, слава Богу, совсем не мало он успел написать под этой личиной.