║█║▌║█║▌

<b><i>

Александр Трифонович Твардовский </b>(21 июня 1910 — 18 декабря 1971) - поэт, писатель, журналист, главный редактор журнала «Новый мир» (1950—1954; 1958—1970), ставшего символом «шестидесятничества». В «Новом мире» печатались произведения Ф. Абрамова, В. Быкова, Б. Можаева, Ю. Трифонова, Ю. Домбровского, А. Солженицына (18 ноября 1962 года, когда в № 11 вышлa повесть «Один день Ивана Денисовича», - Солженицын проснулся знаменитым, всемирно известным писателем).

После снятия Хрущёва с высших постов журнал «Огонёк» и газета «Социалистическая индустрия» начали кампанию травли журнала «Новый мир». Ожесточённую борьбу с журналом вёл Главлит, систематически не допускавший к печати самые важные материалы. Поскольку формально уволить Твардовского руководство Союза писателей не решалось, последней мерой давления на журнал было снятие заместителей Твардовского и назначение на эти должности враждебных ему людей. В феврале 1970 года Твардовский был вынужден сложить редакторские полномочия, часть коллектива журнала последовала его примеру. Редакция была, по сути, разгромлена. </i>

...
Есть имена и есть такие даты,-
Они нетленной сущности полны.
Мы в буднях перед ними виноваты,-
Не замолить по праздникам вины.
И славословья музыкою громкой
Не заглушить их памяти святой.
И в наших будут жить они потомках,
Что, может, нас оставят за чертой.

***

Вся суть в одном-единственном завете:
То, что скажу, до времени тая,
Я это знаю лучше всех на свете —
Живых и мертвых,- знаю только я.
Сказать то слово никому другому,
Я никогда бы ни за что не мог
Передоверить. Даже Льву Толстому —
Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.
А я лишь смертный. За свое в ответе,
Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.

===== 2

***

Чуть зацветёт иван–чай, —
С этого самого цвета –
Раннее лето, прощай,
Здравствуй, полдневное лето.
Липа в ночной полумгле
Светит густой позолотой,
Дышит — как будто в дупле
Скрыты горячие соты.

От перестоя трава
Никнет в сухом оперенье.
Как жестяная, мертва
Тёмная зелень сирени.

Где–то уже позади
День равноденствие славит.
И не впервые дожди
В тёплой листве шепелявят.

Не пропускай, отмечай
Снова и снова на свете
Лёгкую эту печаль,
Убыли–прибыли эти.

Все их приветствуй с утра
Или под вечер с устатку…
Здравствуй, любая пора,
И проходи по порядку.

АЛЕКСАНДР ТВАРДОВСКИЙ

***

<i>

Борис Слуцкий - воспоминания о Твардовском:

“Состояние поэтической профессии он оценивал иронически, к коллегам (ко всем или почти ко всем) относился плохо.
Правда, по-разному. Писавших похоже на него – презирал. Писавших непохоже – ненавидел. Может быть, это слишком сильное слово, но "не любил" не выражает отношения даже в малой степени.

В купе международного вагона он сказал мне вполне искренне дословно следующее:

— Каково мне, Б. А., быть единственным парнем на деревне и чувствовать, что вокруг никого.

Продолжение тирады было прервано тихим смехом Заболоцкого.

В том 1957 году Твардовскому не нравилась вся русская поэзия, начиная с Некрасова. Есенин — особенно, но и Маяковский, Блок. О Пастернаке он выразился:

— Конечно, не стал бы за ним с дубиной гоняться. — Это и было пределом его доброжелательства к Пастернаку.

Заболоцкому при мне он продекламировал немалый кусок из какого‑то старого его стихотворения (кажется, из «Цирка») и добродушно сказал:

— Ну и загибали же вы!

Доброкачественность Заболоцкого в ходе совместной поездки уже вполне выяснилась. 

===== 3

<i>

Твардовский был полон к нему добрых чувств, но отношения к стихам утаить не мог.

Мартынову (и где! в Сицилии!) он сказал:

— Вот итальянцы пишут, что у вас есть интересные поэмы о Сибири. Надо бы познакомиться, потому что стихи‑то ваши — невесть что!

Заходеру, принесшему в журнал «От А до Я» — первую свою детскую вещь:

— Вы думаете, мы потому не берем, что у вас фамилия не круглая? Потому что стихи — до двугривенного рубля не хватает.

Умел выбирать убедительные и действенные оскорбления и применял их не без удовольствия.

Однажды (по дороге из Италии) он сказал мечтательно:

— Все хорошее, что было в советской литературе, проскочило случайно. — И начал перечислять: — «Тихий Дон», «Как закалялась сталь» и мой «Теркин». — Список был длинный, и у каждого номера была своя печальная история — запреты, поносная критика, возражения власть имущих, например Горького.

Себя он, конечно, причислял к проскочившим случайно. Но тогда, в 1957 году, не так уж часто оглядывался на непроскочивших. А потом стал оглядываться все чаще и чаще.

B. C. Гроссман с бешенством рассказывал:

— Он на каком‑то приеме говорит мне: «Посмотри на Бубеннова, он похож на Чехова».

Дело, понятно, было до 49–го года, и Бубеннов в ту пору был просто молодой, быстро идущий в гору писатель. Но Гроссман никому и ничего не прощал, даже недогадливость. Эту недогадливость он, выражаясь словами Пушкина, вспоминал «со злобной радостию».

— Польский союз писателей послал делегацию. А нас несколько человек направили встречать их к границе. Встреча, банкет, гонор. А ночью залезли мы с ними в купе, стали они раздеваться на ночь, и трусишки у них такие драные, такие латаные.

===== 4

<i>

Из всей этой тирады, слышанной тоже в купе в 1957 году, я точно помню только насчет трусишек. И неописуемое выражение презрения на лице. Остальное вспомянуто вприглядку — не по слову, а по мысли. В общем же разговоры Твардовского помнятся хорошо, может быть, потому, что там, кроме слова, всегда была мысль.

Кажется, в ответ на мое случайное замечание, что в украинском фольклоре Твардовский всегда пан, он нервно и настороженно:

— Говорят небось про меня, что я поляк, говорят?

— Нет, не говорят.

По Варшаве мы шли втроем с Твардовским и Заболоцким. Молча смотрели под ноги. Очень хотелось купить газету и узнать новости, накопившиеся за пять дней поездки. А денег — ни злотого. В конце концов злотый нашелся прямо на асфальте, и газета была куплена — без новостей.

Новости начались в Москве на вокзале, когда к каждому из нас подошли по родственнику (ко мне — брат, к Твардовскому — дочь), отвели в сторонку и сепаратно сообщили о снятии Жукова.."

Борис Абрамович Слуцкий. "О других и о себе"

***

"Большую часть этих заметок Слуцкий написал после поездки в Италию, где он и Твардовский побывали с Инбер, Заболоцким и Мартыновым. По обыкновению, Борис Абрамович записывал то, что считал самым важным, опуская массу деталей, которые определял несущественными, а в устных рассказах добавлял много интересных подробностей.
Меня же больше интересовали всякие мелочи, и в середине 1970-х со слов Слуцкого я записал несколько дополнений к портрету Твардовского, не вошедших в те воспоминания.
С войны Твардовский немного знал немецкий, потом выучил английский и французский. По цепкой крестьянской натуре – самоукой, по учебникам и словарям. 

===== 5

<i>

Даже путешествуя, Александр Трифонович не изменял своей привычке вставать чуть свет, и когда писатели собирались на завтрак, он уже сидел в ресторане, обложившись иностранными газетами, за едой пересказывал последние новости.

Однажды они допоздна загулялись по Риму, а когда поняли, что заблудились, на окраинных улицах не было ни души. В полной растерянности наугад сворачивали куда попало, пока не встретили двух туристов, оживлённо говоривших по-английски. Слуцкий предложил Твардовскому объясниться с ними, и по удивлённым лицам англичан стало ясно, что речь русского поэта они не понимают. Оказалось, Александр Трифонович выучил языки “глазами” – на всех ему известных говорил одинаково, как на эсперанто. Вышли из положения просто – Твардовский стал писать в блокноте вопросы по-английски, иностранцы там же на них отвечали, помогли писателям вернуться в гостиницу.

Где бы ни оказывались, Твардовский демонстрировал абсолютное безразличие к шедеврам архитектуры и искусства. Даже когда пришли в Сикстинскую капеллу – стоял, как вкопанный, не поднимая взгляда. "А ведь самое интересное, Александр Трифонович, тут наверху", – сказал ему Слуцкий, не сдержавшись. На что Твардовский лишь пожал плечами: видел, у него есть хороший альбом Микеланджело. Так же безразличен остался он и в соборе св. Петра, и в галерее Уффици. Уже на обратном пути домой, когда, устав от впечатлений, все дремали в вагоне поезда, Твардовский вдруг встрепенулся, принялся тормошить своих попутчиков, возбуждённо показывая за окно:

– Смотрите – сосны!
– Это не сосны, это пинии, – возразил Мартынов.
– Всё равно сосны! – упрямо буркнул Твардовский.

В этом Александр Трифонович был похож на нелюбимого, но близкого ему Есенина, который одновременно с Маяковским видел и Европу, и Америку, но в отличие от ВВМ не написал про то ни строчки – чужая и чуждая тема."

<b>

Георгий Елин

</b>

Публикация 

Victoria Chulkova