✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑

❐  <b>«А попробуй в ямб пойди и запихни…»: 

Алиса Ганиева о том, 

как Владимир Маяковский реформировал русский язык</b>

✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑✒✏✑

Писатель Алиса Ганиева рассказывает о Владимире Маяковском – кузнеце нового языка, ниспровергателе основ, революционере, эпатажнике, экспериментаторе, перформансисте, эстраднике и суперзвезде.

Владимир Маяковский — удивительный пример того, как восприятие большой литературной фигуры может перевернуться с ног на голову всего за одно столетие. Сто лет назад Маяковский — кузнец нового языка, ниспровергатель основ, революционер, эпатажник, экспериментатор, перформансист, эстрадник, суперзвезда. За ним носятся орды поклонников, подростки и студенты цитируют его стихи наизусть километрами, на его литературных выступлениях образуется такой ажиотаж и толкучка, что толпу приходится упорядочивать конной полиции!

 И вот через век (спасибо советской школьной программе) Маяковский для многих — забронзовевший монумент, набивший оскомину классик, вышедший из моды пропагандист, уступивший первый ряд литературного канона менее удачливым при жизни современникам.

 За идеологическим мясом его стихов, за кутерьмой прокламаций и агитаций наш замыленный глаз как будто не замечает поразительной модности, актуальности и радикальности Маяковского как словоноватора.

Впрочем, стихи его сейчас нередко сравнивают с текущей рэп-поэзией, шалуны от фристайла с удовольствием зачитывают его стихи под правильный бит, а рекламщики со смаком подражают его рифмованным лозунгам времен «Окон РОСТА» — низовая и высокая культуры как будто идут на сближение. И тем не менее поэтический метод Маяковского сложно ужать и впихнуть в столь узкие рамки. Новаторству его языка посвящены тонны монографий, статей, научных и не очень научных работ, взять хотя бы книгу Григория Винокура «Маяковский — новатор языка».

===== 2

 По собственному признанию, Маяковский, с одной стороны, хотел оторваться от устаревшего по большевицким установкам языка интеллигенции, от традиционной образности Фета и Гумилева, от грез и роз, а с другой — все же не опускаться совсем до малограмотных масс. Он хотел ухватить баланс между понятностью стиха и высотой поэтической ноты. И тут начинается самое трудное:

 <i> 

Говоря по-вашему,

 рифма —

 вексель.

 Учесть через строчку! —

 вот распоряжение.

 И ищешь

 мелочишку суффиксов и флексий

 в пустующей кассе

 склонений

 и спряжений.

</i> 

 Известно, что Маяковский обстругивал ритм, пока ходил пешком. Сочинял в такт своему широкому шагу. Искал «речи точной и нагой».

 <i> 

Вычешут…

 и опять кряхтят они:

 любят ямбы редактора лающиеся.

 А попробуй

 в ямб

 пойди и запихни

 какое-нибудь слово,

 например, «млекопитающееся».

</i> 

Маяковский полным ходом изобретал новую языковую реальность — под стать социальной. Как он выразился, выступая на митинге 1918-го года: «О новом надо говорить и новыми словами. Нужна новая форма искусства». Или как писал в статье «Как делать стихи» 1927-го года: «Нет! Безнадежно складывать в 4-стопный амфибрахий, придуманный для шопотка, распирающий грохот революции! <…> Нет! Сразу дать все права гражданства новому языку: выкрику — вместо напева, грохоту барабана — вместо колыбельной песни».

Так как же именно этот Маяковский, как будто ставший теперь скучным и привычным, скандализировал общество и реформировал язык? Опять-таки об этом многажды раз сказано, но вспомним по порядку.

Во-первых, «лучшему и талантливейшему» свойственно необыкновенное изобилие слов с увеличительными и уменьшительными суффиксами:

<i> 

Очень мне надо

сияньем моим поить

земли отощавшее лонце!

Пройду,

любовищу мою волоча.

</i> 

===== 3

Глаза у него превращаются в глазенки, чай в чаишко, мысли в мыслишки, бог в «божишку» и в «божище», ад в «адки» и в «адища», а «любовь» в «маленький, смирный любеночек».

<i> 

А я,

бездомный,

ручища

в рваный

в карман засунул

и шлялся, глазастый…

</i> 

Во-вторых, Маяковский либо обрезает слова до самого корня, либо удлиняет их в многосоставные лексические чудища.

С одной стороны: «годов легендарь», «советская нищь»,

<i> 

Засадила садик мило,

дочка,

дачка,

водь

и гладь…

</i> 

А с другой — «змея двухметроворостая» и «старомозгий Плюшкин».

С одной:

<i> 

Носятся нэписты
в рьяни,
в яри…

</i> 

С другой — «мясомясая быкомордая орава» и 

<i> 

Дом,
Кшесинской
за дрыгоножество

подаренный…

</i> 

В-третьих, Маяковский не оставляет в покое глаголы, потроша их и украшая приставками до полной маскировки и перелицовки:

<i> 

Граждане,

у меня

огромная радость.

Разулыбьте

сочувственные лица.

…Я и не заметил в бешеном скаче:

у меня из-под пиджака

развеерился хвостище

и вьётся сзади,

большой, собачий.ней

<</i>i> 

Эти бесконечные «разулыбьте», «развеерился», «искрестилась», «испавлинятся», «изэлектричат», «испозолочено», «расперессорить», «распрозаявиться», «волоса луною высиня» в избыточности своей открывают широчайшее поле для самых неожиданных рифм.

Что уж говорить о глаголах-самородках, глаголах-окказионализмах, глаголах-мутантах, рожденных от совершенно неожиданных существительных:

<i> 

Вокруг меня —

авто фантастят танец,

вокруг меня —

из зверорыбьих морд —

еще с Людовиков

свистит вода, фонтанясь.

</i> 

Не говоря уже о всяческих «кто дням велел июлиться?», «штыками иглясь», «попишем, подпишем, гроссбухнем!» и тому подобном пиршестве глагольного креатива.

===== 4

В-четвертых, Маяковский — это, конечно, еще и нестандартные прилагательные. Помимо вышеупомянутых составных и многоэтажных гибридов («Толпа — пестрошерстая быстрая кошка», «Эскадры / верблюдокорабледраконьи. / Плывут. / Иззолочены солнечным Крезом»), у него частенько попадаются как бы неправильные или самодеятельные определения: «…ощутил плечами тяжесть подоконничьих камней», »Глаз ли померкнет орлий?», «Я вам переведу звериный рык, / если вы не знаете языка зверячьего».

<i> 

Вот и вечер

в ночную жуть

ушел от окон,

хмурый,

декабрый.

</i> 

В-пятых, Маяковский даже к финским скалам бурым обращался с каламбуром. Вспомним его «набе-бе-белился» (от Бебеля). Или реплику солнца из «Необычайного приключения»:

<i> 

Гоню обратно я огни
впервые с сотворенья.
Ты звал меня?
Чаи гони,
гони, поэт, варенье!

</i> 

В-шестых, Маяковский не церемонился со словообразованием до такой степени, что формировал множественное (да и единственное) число существительных, как ему вздумается, по-фольклорному — «людьё», «дамьё», «многопудье».

В-седьмых, сравнивал несравнимое: «Где роза есть нежнее и чайнее?», «Дантова ада кошмаром намаранней…».

В общем, неологизм на неологизме, словоновшество на словоновшестве. И все это — в волевом подчинении социальному заказу. Уж с какой бы жадностью поэт окунулся в современную лексическую реальность! Какие бы залихватские выкрутасы он завернул из брекзитов, боброедок, выселяторов, похорошелл, ковидиотов, обнуляйтеров, антипрививочников, антипоправочников, волеиспражнений, локдаунов, бумеров, френдзон, тиктоков, чипизаций, победобесий, бессрочек из «я не устал — я нюхожук», из «землю есть из горшка с цветами», да мало ли наше прекрасное коллективное бессознательное успело слепить мемов и окказионализмов!

===== 5

Его Наташу бы будили коты апокалипсиса, его шаманы бы шли и шли на Москву, его мороженое радужилось бы и радужнело всеми цветами, а уж как бы он оттянулся на ракете Илона Маска! Строчка «сэр Макдональд пошел церетелить» зазвучала бы совсем не так, как сто лет назад, вместо гениальных «муссолинить» или «гучковеет и откеренщивается» появилась бы какая-нибудь «димонизация» (сразу вспомнилось «ему лишь взмедведиться может такое» из поэмы «Про это»). А вместо «шумит, как Есенин в участке» — шумел бы совсем другой известный человек, к примеру актер, тоже на «Е».

<i> 

Слово за словом

из памяти таская,

не скажу

ни одному —

на место сядь.

Как бедна

у мира

слова мастерская!

Подходящее

откуда взять?

</i> 

Вот Маяковский и вытаскивал из самих кладовых и запасников великого и могучего, рассыпая кругом семена новых крылатых выражений и оборотов. Теперь каждый второй признается, что наступал на горло собственной песне, на вечеринках в честь дней рождений, во время хмельных тостов желая другу «светить — и никаких гвоздей», а его «о времени и о себе» и вовсе вошло в бытовой обиход, почти потеряв авторство.

Таким образом, Маяковский остался с нами навсегда. Пусть и не на первом месте литературной иерархии, пусть не идейным светочем, но и не просто вышедшим из моды и скинутым с парохода советским поэтом.

Он — внутри того языка, которым мы говорим, мыслим, рифмуем, проклинаем и восхваляем.

<i> 

Очень мне надо
сияньем моим поить
земли отощавшее лонце! –

восклицал Маяковский устами солнца.

</i> 

Так и происходит. Поил и продолжает поить. А лонце радуется.